– Обычно я их для него пережевываю. Так ему легче проглотить. И переварить.
Я мгновенно разгадал избранную Дереком систему защиты и решил посмеяться над этим:
– Крадешь, чтобы прокормить своего сына, Дерек?
Он поднял голову и коварно улыбнулся мне:
– Моего сына? Очень лестно… А я-то думал, что это твой.
После самоотверженности его следующим аргументом стала угроза.
Он поднял ребенка:
– Если он не мой, я возвращаю его тебе.
Я подхватил Хама и положил себе на колени. Младенец невозмутимо закрыл глазки.
– Спасибо, я сумею о нем позаботиться.
– Разумеется! – согласился Дерек. – И Нура тоже. Она так мечтает понянчиться. Надо только, чтоб она не знала, кто он такой.
Его последний выпад оказался ударом точно под дых – шантаж.
Чтобы обрести спокойствие, я сделал глубокий вдох и сдержанным тоном произнес:
– Я не потерплю твоего поведения, Дерек. Ты украл.
– О, такую малость.
– Такую малость, но из какой малости! Скоро мы все передохнем с голоду.
– По твоему разумению, нам следует подохнуть всем вместе? Одновременно?
– Болван!
– Ты стремишься поделить все: и то, что есть, и то, чего нет.
– Я вождь своей деревни и командир нашего судна, Дерек.
– Ты командир, а потому делаешь, что хочешь.
– Я командир, а потому не делаю того, что хочу.
– Командир обладает свободой!
– На командире лежит ответственность!
– Ты сам не понимаешь своих прав.
– У меня нет прав, но есть обязанности. Я должен поддерживать порядок, чтобы мы, если повезет, однажды сошли с судна на землю живыми и как можно более многочисленными. А потому я обвиняю тебя в краже. Ты в ней публично признаешься и извинишься перед всеми.
– Никогда!
– Завтра же утром!
– Никогда! У меня здесь другая роль. Я даю всем надежду, я утешаю. Они нуждаются во мне. Ты, как и Влаам, пойдешь на сделку со мной, потому что я оказался полезен.
– Не думаю, что люди будут по-прежнему любить тебя, когда узнают, что ты их предал! Не забывай, что ты их наставляешь, призываешь к молитве, сообщаешь им желания Богов.
– Вот именно. И они перестанут меня слушать, если я попрошу у них прощения.
– Я больше не хочу, чтоб они тебя слушали, Дерек. Я не согласен, чтобы те, за кого я в ответе, доверяли лжецу и вору.
Его словно хлыстом отходили; он напрягся, в глазах полыхала ненависть.
– Забери свои слова назад, Ноам!
– Никогда! Люди должны видеть, кто ты на самом деле.
От ярости его всего трясло. Он вздернул подбородок и окинул меня пренебрежительным взглядом:
– Тогда Нура увидит, кто на самом деле ты.
Теперь пришел мой черед вздрогнуть. Он решил укрепиться на своих позициях:
– Ты требуешь, чтобы я заговорил? Я заговорю.
Дерек с высокомерной улыбкой взглянул на меня:
– Но тебе не удастся заставить меня замолчать.
Следовало принять решение. Без малейшего колебания я выхватил кинжал. Раз он вредит нам, раз он вредит мне, я устраню его.
Заметив готовое обрушиться на него оружие, он в ужасе крикнул:
– Ты мой брат!
Моя занесенная рука уже готова была вонзить кинжал, однако в последний момент я отвел клинок, так что тупой удар пришелся Дереку в грудь и оглушил его.
Я схватил его за горло и принялся трясти:
– Что ты сказал?
Он не двигался, пот крупными каплями стекал по его искаженному страхом лицу. Он пробормотал:
– Ты мой брат.
Готовый придушить его, я заорал:
– Ты лжешь!
Он всхлипнул и, захлебываясь рыданиями и заикаясь, промямлил:
– Клянусь тебе. У меня есть доказательство – отметина.
Он взглядом указал на мои сросшиеся пальцы: точно такие же, как у него:
– Я первый сын Панноама.
Я колебался. Он это почувствовал и, проглотив слезы, нашел в себе силы добавить:
– Моя мать зачала меня с Панноамом.
– Когда?
– До тебя. До того, как он познал Елену.
– Я тебе не верю.
– Я твой старший брат, Ноам.
Я с отвращением отпустил его шею, оттолкнул это воняющее страхом, подлостью и притворством тело и прижался к стене, склонив голову к согнутым коленям, словно наказанный ребенок, и бормоча: «Нет, нет, нет».
Дерек выровнял свистящее дыхание, много раз прочистил горло, сплюнул, кашлянул, после чего наставил на меня указательный палец:
– Тебе потребовалось столько времени, чтобы понять! А вот я понял сразу, как увидел тебя.
Мысленно я спрашивал себя: а что, если на самом деле какая-то часть меня тотчас догадалась, тогда как другая немедленно отвергла эту мысль?
– Ты, Дерек, разумеется, не тот брат, о котором я мечтал.
Мои слова сразили его наповал. Никогда прежде я не ранил его так сильно – даже когда называл лжецом и вором.
Он отполз от меня как можно дальше и, по-прежнему задыхаясь, остался лежать на полу.
Я властно потребовал:
– Сообщи мне подробности.
Он поднял глаза, внимательно посмотрел на меня, но все не начинал говорить. Однако после нескончаемого молчания сдался:
– Я бастард и…
– Я полагал, что это слово не произносят в твоем присутствии.
– Это так. Только я один могу произносить его. Так вот, я бастард, зачатый моей матерью не с мужем, а с другим мужчиной. Нелепое слово, подразумевающее вину, первородный грех и низшее происхождение. Однако я испытываю огромную гордость, что происхожу от Панноама и своей матери. Я сын знаменитого вождя и супруги вождя.
Эти заявления придали ему сил, и он продолжал:
– Азриэль, мой названый отец, это знал и воспринял хорошо. Во-первых, его сын Влаам родился прежде меня и должен был унаследовать его власть. Азриэль тотчас простил мою мать, потому что был… как бы это сказать? Он был…
– Влюблен в твою мать! – подсказал я, раздраженный тем, что он пасует перед очевидностью.
Он хихикнул:
– Скорей, влюблен в Панноама! Да, чем больше я об этом размышляю, тем больше уверен, что Азриэль втюрился в твоего папашу. Моего папашу. Нашего отца.
– Прекрати нести чушь!
– Да говорю же тебе, он никогда не переставал ни говорить с ним, ни принимать его. Рядом с Панноамом он всегда как-то светлел, настойчиво добивался его советов, ценил их – он наверняка хотел бы что-нибудь с ним замутить. Как женщина… Уверен, что он бы поступил как моя мать… Азриэль никогда не упрекнул меня в моем происхождении, обходился со мной ласково, очень ласково, как со своим сыном, даже лучше. Спроси Влаама! Из-за предстоящего наследования Влаама воспитывали в суровости, так что он наверняка порой желал, чтобы Азриэль относился к нему так же тепло, как ко мне. Я подозреваю, что мой названый отец почитал за честь растить в своем доме сына Панноама…
Он помрачнел.
– Я обожал своего названого отца. Добрый человек. Ничего общего с Панноамом. Скажешь, нет?
В ожидании ответа он уставился на меня. Я уклонился от его взгляда. У меня не было желания обсуждать Панноама. Ни с кем. И уж тем более с ним. Я сменил тему:
– Ты встречался с Панноамом?
– Он приходил трижды. Когда мне был год. Потом пять. И еще раз, когда мне уже исполнилось девять. Я помню его последний визит. Он…
Дерек погрузился в свои воспоминания. Я поторопил его:
– Ну и?
– Ну и ничего!
Он принялся беспорядочно молотить кулаками по переборкам вокруг себя. Удары заменяли слова. Потом устало пробурчал:
– Ненавижу Панноама. Гнусный человек. Я бы все отдал, чтобы не иметь с ним ничего общего.
У него на глаза выступили слезы. Меня внезапно охватило сочувствие к нему.
– Что он тебе сделал?
С искаженным лицом Дерек рухнул на палубу.
– А тебе? Мерзости, как и мне! Он не мог этого не делать. Его жажда власти и эгоизм были превыше всего.
– Ты прав, – против воли признал я. – Мне потребовалось столько времени, чтобы догадаться.
– А я понял в девять лет.
Сказав это, Дерек замер. Губы, глаза, все его лицо застыло в неподвижной гримасе. В полумраке вырисовывался его темный неподвижный силуэт. Я впервые осознал проницательность Тибора: «Он очень несчастен! Бедолага…» И я опасался, что его горести происходят не от того, что он мне открыл, а от того, что по-прежнему таил в себе.
В смятении, охваченный жалостью, я поднялся, вернул ему Хама и шепнул:
– Я ничего не скажу, Дерек. И ты тоже. Ты прекращаешь красть, а я покрепче приколачиваю доску переборки. Я убил крысу.
Он с трудом вернулся к реальности и понял, что я ему сказал. В его глазах зажегся слабый огонек, и своим высоким голосом он совсем по-детски пробормотал:
– Спасибо, брат.
Вопреки моему новому чувству сострадания, эта близость между нами, братство по крови и связавшая нас ложь заставили меня еще больше отдалиться от него.
Чего мы ждали?
Мой взгляд блуждал вдоль пустого горизонта. На нем ничего не выделялось. Я постоянно натыкался на огромность. Огромность неба вверху. Огромность воды внизу. Огромность дали вокруг.
Однако самой угнетающей была огромность неизвестности. Где мы? Куда мы движемся? Вся ли земля покрыта водой? Уйдет ли вода, после того как поднялась? Нас окружали одни загадки.
Неизвестность – мать ужаса. Люди избегают неведения. Когда им не удается приспособить пустоту к полученному знанию, они заполняют ее воображением. В этом искусстве Дерек был виртуозом: он превратил то, что с нами произошло, в логичную историю.
По его словам, Озеро наказывает Богов, Духов, Нимф и Демонов, которые не почитают его. Оно покарало Землю за то, что загрязнила его; реки и ручьи – что осквернили его; Зиму – что заморозила, Ветер – что раздразнил, взбудоражил, отшлепал, углубил. Заодно оно осерчало на низшие существа, которые расплодились по его берегам, – на этих ничтожных тварей, что вели свое существование, не испытывая благоговения перед ним; так оно решило приструнить зверей, что думают лишь о случке, жрачке и спячке; ополчилось на людей, которые, полагая себя некой отдельной, особой породой, оторвались от остальных и установили культ самих себя, позабыв об Озере. Я