вив свою власть, оно напомнило о своем превосходстве всем особям как мужеского, так и женского пола. Оно погубило такое количество живых существ, чтобы вернуть оставшихся к почитанию, к благочестию. Почему этот апокалипсис пощадил нас? Потому что некоторые из нас не погрязли в пустой беспечности: мы поняли послание Озера, проявили проницательность и подготовились. В этом месте Дерек украшал свое повествование несколькими выдуманными подробностями. Первые герои – Тибор и он – получили послание Озера. Позже Ноам и Влаам подвели свой народ к принятию верного решения. И наконец, сельчане последовали за своими вождями и лицом к лицу встретились с испытанием. Непрестанно прославляя руководителей, Дерек воздавал по заслугам каждому, и не только за удачу – он намекал, что спасением каждый обязан не случаю, а подчинению вождям, а главное – Озеру. Дерек оказывал уважение и внушал гордость агонизирующим посреди бескрайних вод несчастным. Мы становились избранниками Озера.
Дерек доказывал мне то, на что он претендовал, – свою полезность. Никогда Тибору, подлинному целителю, неоспоримому чародею, не сочинить такой сказки. Что же до нас с Влаамом, то мы были слишком прагматичными, чтобы встраивать наши действия в божественно-космическую эпопею.
Знание глубинной двойственности Дерека позволяло мне анализировать его проповеди со стороны. Его искусность приводила меня в недоумение. Беспринципность сочеталась в нем с действенностью. Признавая главную, великую роль за Тибором, Влаамом и мною, он не только улещивал нас – он укреплял нашу власть, наше право на нее. С чего бы нам злиться на него? Его лукавое пустословие упрочивало общую сплоченность. Дерек защищался, защищая нас; заставь мы его умолкнуть, мы ослабили бы наши позиции.
Одно возбуждало мое любопытство: Дерек устанавливал иерархию вселенной. До потопа никто не поместил бы вверху какого-нибудь одного Бога, разве что согласно деревенскому или семейному предпочтению. Наш тогдашний мир представлялся разнородным, богатым, полнокровным, смешанным и пестрым. В нем совместно проживали Боги, Духи, Нимфы и Демоны – порой они скандалили, но чаще между ними царила гармония. Дерек объявил нам, что это время игр и веселья между Богами завершилось: многочисленные культы он заместил единым – культом Озера – и подчинил нас одному Богу, стоящему над остальными Богами. Высшему Богу.
Это оказалось невероятно разумно. После того как возникла необходимость в едином сильном вожде и полнейшем подчинении, нашему сообществу требовалась крепкая сплоченность, Дерек описывал пассажирам плавучего дома переустроенное царство Богов. Я без всякого удовольствия отмечал, что его талант фальсификатора не только помогает мне, но и благотворно сказывается на общине[36].
– Почему в Озере больше нет ни окуней, ни щук? Даже ни одной форели?
Всматриваясь в поверхность воды, Барак яростно скреб свою гриву:
– Мой желудок не отказался бы от рыбки!
Голод усиливался. Чтобы продержаться дольше, с каждым днем мы питались все скуднее. Я удвоил количество часовых перед кладовой и хлевом, поскольку предчувствовал, что голод подтолкнет некоторых на нарушение правил.
– Нет ли там лосося? – воскликнул Барак, указывая на пятно пены.
В воде плесневело столько обломков прошлой жизни, что ничего нельзя было различить.
Дерек позади нас изрек:
– Попросим Озеро, чтобы оно смилостивилось над нами и снова кормило нас. О сжалься над нами, Озеро, будь как прежде!
Загудели какие-то голоса, потом Дерек затянул молитву, и она вознеслась под обжигающим солнцем.
Барак с усмешкой обернулся ко мне:
– Не стану я молить Озеро, лучше осмотрю его.
И с этими словами он бросился в мутные воды.
Я отправился в хлев, который распространял чудовищный, но восхитительно земной запах: навоза, мочи, козлиной кожи, трухлявой древесины и подгнившего сена. Выжили четыре муфлона и две козы; остальные сдохли от страха во время шторма. Мы ухитрялись еще кормить скот, собирая и высушивая плавучие травы, так что я в конце концов забаррикадировал двери, потому что опасался, как бы мои оголодавшие односельчане их не убили. Их молоко оказалось нам нужнее, чем мясо, потому что, помимо моего сына Хама, среди нас находились еще трое маленьких детей.
В глубине соседней клетушки с трудом дышал мой шестилетний племянник Прок. Он лежал в забытьи, скрестив руки на своем непомерно раздувшемся животе, в лице его не были ни кровинки. Сидящий подле него Тибор беспомощно махнул мне и шепнул на ухо:
– Он голоден. Лекарства от этого у меня нет.
– Барак рыбачит.
– Рыбачит? Чтобы добыть что? С тех пор как вода приобрела этот неприятный горьковато-солоноватый привкус, рыба пропала. Можно подумать, что соленая вода отравляет их так же, как и нас!
Не поднимая век, Прок застонал и забеспокоился, тщетно пытаясь найти такое положение, в котором он бы меньше страдал. Я скорбно взирал на мальчонку, чьи мать (моя сестра Абида) и отец утонули во время шторма.
– Сиротство окончательно лишило его сил, – вздохнул я.
– Чтобы расти, детям нужны не только продукты, но и желание глотать пищу. Без любви они растут плохо…
Присев, я погладил пылающую детскую головку:
– Я не могу брать из наших запасов, иначе послезавтра мы все станем такими.
Тибор хлопнул себя по лбу:
– Это невыносимо, Ноам! Я стал целителем не для того, чтобы смотреть, как умирает ребенок.
– А я что, стал вождем, чтобы видеть, как умирает ребенок?
Подошла Мама и попыталась успокоить нас:
– Не тратьте понапрасну силы. Я слежу за ним. Если он умрет, то уж хотя бы у меня на руках.
Она уселась на пол, поджав под себя ноги, и нежно обняла Прока. Тепло ласки? Родной бабушкин запах? Он перестал стонать; его дыхание выровнялось.
Такая перемена меня обнадежила, Мама это заметила и грустно отчитала меня:
– Не обольщайся, Ноам.
Ее глаза наполнились слезами, она склонилась над Проком и вполголоса запела колыбельную.
Меня охватило волнение; я всегда знал эту нежную мелодию, потому что прежде Мама пела ее мне, и вот теперь, слушая ее, я ощущал, как будто мне месяц, год или шесть лет, как моему племяннику. Теперь, став взрослым, я мог оценить чудо, которое представляла собой колыбельная: голос, внимание и нежность были способны сделать так, чтобы с небес низошли покой и доверие.
Вместе с Тибором я отправился на палубу, куда как раз несолоно хлебавши поднимался Барак, ругая на чем свет стоит приставшие к его коже ошметки.
– В этом месиве нет ничего живого!
Голос Нуры задрожал:
– Смотрите!
Протянув руку, она указывала куда-то вдаль. Там била ключом какая-то жидкость. Струя, поначалу плотная, превращалась в облако капелек, которые ненадолго повисали в воздухе, а потом рассеивались. Это явление еще раз повторилось чуть дальше. Фонтаны водяной пыли то и дело возникали над поверхностью.
– Никогда такого не видел, – проворчал Барак.
Вдруг какая-то огромная, наводящая ужас масса гибко вынырнула из волн – некое грандиозное животное, темное, с бесконечной спиной и узкой мордой, размером больше нашего корабля.
Мы затаили дыхание – нам казалось, мы бредим. Движимое невидимой силой чудище, несмотря на свои гигантские габариты, беззвучно прорезало волны. Оно выплюнуло очередной фонтан брызг и снова погрузилось в пучину.
Я в страхе вцепился в перила:
– Это еще что?
Мастодонт появился опять, наполовину высунувшись из воды. Тибор несколько мгновений разглядывал его, а потом провозгласил:
– Большему Озеру – бо́льшая рыба.
– Что? Это рыба?
– А что еще?
Мы покачали головами, постепенно соглашаясь с логикой Тибора, которая пересилила наше отвращение. Он настаивал:
– Меняются пропорции. Если Озеро увеличивается в размерах, то и его обитатели тоже.
– Мы превращаемся в ореховую скорлупу, где живут муравьи! – бросил Барак.
Гигантское существо подтверждало его правоту: стоит ему приблизиться к нам, оно сметет нас, как пушинки! К счастью, оно удалилось с мирной подвижностью, совершенно равнодушное к нашему присутствию[37].
– Пока что оно… эта рыба на нас не нападает, – заметила Нура.
– Дорогая моя, почему бы она на нас напала? – возмутился Барак. – Потому что она сильнее?
Несмотря на напряжение – от напряжения – в ответ на возмущение Барака мы улыбнулись. Он был обидчив и любые высказывания про гигантов воспринимал как нападки на него самого, так что теперь пылко продолжал:
– Надоело слушать эти глупости! С чего вдруг крупному зверю быть злым? У гиганта нет необходимости кусаться, Нура. Самые злющие – это чаще всего хилая мелкота! Больше опасайся клопа или комара, чем меня!
– Мы говорили не о тебе, Барак, а о том чудовище, – ответил я, с трудом сдерживая улыбку.
– «Чудовище», ишь как вы его! Мне это ваше чудовище представляется очень даже привлекательным. Видели его кожу? Блестящая, великолепного серого цвета, чуть светлее по бокам… А хорошенький плавник там, где кончается спина? Мне это ваше чудовище нравится. Я бы даже не прочь побултыхаться с ним вместе.
– Ну так ныряй, Барак! – воскликнул я.
Его неистовый порыв остыл, когда он вгляделся в грязную воду, взбаламученную таинственным созданием. Барак проворчал:
– Потом.
– Потом, – согласился я. – Не стоит его пугать. Он ведь никогда прежде не видел зверушки вроде тебя!
– Это уж точно, – озорно подтвердила Нура.
Нас охватило веселье. Умеющий сохранять достоинство Барак смеялся вместе со всеми.
Радостный огонек мелькнул в глазах Тибора, который по-прежнему следил за чудовищем.
– Прекрасная новость, друзья мои. Если здесь водится такая рыба, это означает, что есть и множество других.
– То есть как?
– Что едят рыбы? Рыбу. Мы плывем над миром, где подобные пожирают подобных. У нас под ногами большие пожирают маленьких. Скоро будем рыбачить.