– Его подарил моему прадеду Жюльену сам художник. – Туссен рассказал, что его прадед, который в то время был подростком, жил здесь, в этом доме, и весной и летом 1890 года помогал доктору Гаше. – Он бегал по поручениям в аптеку за лекарствами и растительными снадобьями, которые доктор использовал для лечения месье Винсента.
Де Йонг перебил его, заговорив о реставрации и продаже рисунка, но Туссен, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать Аликс, как Жюльен сопровождал Винсента в походах на этюды, помогая художнику нести мольберт и холсты.
Положив руку на плечо Аликс, де Йонг наклонился между ними:
– Вы же видите, рисунок отчаянно нуждается в реставрации, картон может треснуть еще больше – и что тогда? В самом деле, месье, должно же быть место, где за ним будут должным образом ухаживать. Это важный и ценный экспонат.
– Потому я и обратился к вам, – заметил Туссен. – Для реставрации.
– Нужно нечто большее. Эскизу нужно другое помещение, рама музейного качества, контроль температуры. Здесь он долго не протянет.
– Он пробыл здесь уже более ста лет, и я с ним не расстанусь. Он всегда был в моей семье и останется здесь.
Но де Йонг не сдавался, повторяя, что эскиз должен быть в надежном месте. Еще раз заглянув в телефон, он сказал:
– Я готов устроить вам продажу эскиза, я сделаю вас богатым.
– У меня достаточно денег, – не сдавался и Туссен. – Если вы не беретесь за реставрацию, то я найду кого-нибудь другого. – И он спросил у Аликс, не может ли она помочь. Аликс ответила, что у нее есть знакомые в колледже, которые наверняка знают, как это сделать.
Туссен еще раз просмотрел фотографии на ее телефоне.
– Я могу с уверенностью сказать, что такая картина существовала, – медленно произнес он. – По словам Жюльена, она была выставлена вместе с другими работами месье Винсента на его похоронах. Этот рисунок был предварительным наброском.
– Что с ней случилось? – спросила Аликс.
Туссен достал маленькую потрепанную записную книжку.
– Мой прадедушка записал все это здесь, в своем дневнике. Здесь есть несколько страниц, касающихся этого наброска и автопортрета, который месье Винсент сделал по нему, и того, что случилось с ним после его смерти.
79
Сразу за городом Таверни карты на моем телефоне снова исчезли, а телефон отключился. Проехав с милю, я свернул на обочину, выключил телефон, подождал минуту, затем снова включил. Ничего. Нет приема. Мертвая зона. Я осмотрел машину, надеясь найти обычную карту, но нашел только руководство по эксплуатации «Опеля». Потом я поехал дальше по оживленному шоссе, пытаясь сообразить – двигаться дальше прямо или уже пора свернуть? До этого я следовал указаниям GPS поэтапно, не просматривая весь маршрут целиком, и теперь вот заблудился.
Я проехал еще с милю в поисках какого-нибудь указателя, но тщетно. Дальше мне попался указатель, обещавший заправку мне и машине, и я свернул в ту сторону, надеясь по старинке выспросить дорогу.
Придорожный магазин «Супер У» в Бессанкуре оказался большим супермаркетом с фруктами и овощами, прилавками с соусами и консервами, рыбным рынком и мясной лавкой, над каждой из которых висели названия: LE MARCHÉ FRAIS, LA POISSON-NERIE, LE BOUCHER. Последнее из них напомнило мне старый фильм Клода Шаброля, который мы с Аликс смотрели по телевизору. Мысль о мяснике из маленького городка, который может оказаться массовым убийцей, промелькнула у меня в голове, когда я осматривал полупустые отделы, где было всего несколько покупателей и еще меньше продавцов. Я попытался поговорить с женщиной, работавшей на кассе, но та не говорила по-английски. Она указала на мужчину в рыбном отделе, который, поднося рыбное филе к носу, глубоко вдыхал, то ли проверяя степень его свежести, то ли убеждая окружающих, что с рыбой все в порядке. Но и тот не захотел со мной разговаривать, глядя на меня так же безучастно, как рыба с остекленевшими глазами в его руке.
Я уже готов был сдаться, когда заметил женщину в дальнем конце мясного отдела и вспомнил фразу, которой Аликс учила меня проситься в туалет.
– Где здесь…Овер-сюр-Уаз?
– Это недалеко, – ответила она по-английски.
– Ой, как здорово! – воскликнул я так радостно, что она даже отступила на шаг. Затем она вывела меня на улицу, где объяснила маршрут, сопровождая его жестами, как будто разговаривала с глухим.
– Съезд Le deuxième, второй съезд после кольцевой развязки, двигайтесь в сторону авеню Шарля де Голля и въезжайте в город Мерри-Сюруаз, там до следующей кольцевой развязки, и вы увидите указатель на Овер-сюр-Уаз… Очень просто. Это очень просто!
Она успела сказать, что поездка займет не более двадцати минут, когда из супермаркета выбежал мужчина в окровавленном фартуке, крича по-французски и размахивая ножом для разделки мяса. Он выхватил пакет с мясным фаршем из рук женщины, и через миг мы поняли, что это здешний мясник и что женщина ушла из магазина, не заплатив. Она сказала ему что-то по-французски, и он, ворча, вернулся в магазин с пакетом мяса в руке. Мы с женщиной от души посмеялись, я поблагодарил ее и извинился за то, что доставил ей неприятности.
Затем я снова выехал на шоссе и миновал первую кольцевую развязку. Мои мысли, обогнав машину, мчались где-то далеко впереди. Что и кто там с Аликс? Остаток пути до Овер-сюр-Уаза я проехал, сильно нажимая на газ.
80
Смиту потребовалось несколько секунд, чтобы осмотреть и оценить интерьер самолета, прохладное освещение и индивидуальные кожаные сиденья, в которых сидели несколько человек.
Женщина-представительница бочком приблизилась к мужчине на переднем сиденье, эффектному господину с белыми бровями, седыми волосами и щетиной. Она показала ему картину Моне, и тот велел отнести холст в хвост самолета и проверить в ультрафиолетовых лучах.
– Присаживайтесь, – пригласил он Смита, похлопав рукой по сиденью рядом с собой. Смит, стараясь сохранять хладнокровие, сел и протянул ему руку.
– Извините, – произнес седовласый. – У меня вошло в привычку никого не трогать лично.
Молодой человек с татуировками на шее, руках, кистях и пальцах, сидевший за его спиной, оторвался от комикса и рассмеялся.
– Тише, Гюнтер! – сказал седовласый.
– Хороший самолет, – произнес Смит, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Я рад, что вы так думаете, мистер Льюис. – Седовласый внимательно изучал лицо Смита. – Я считаю, что человеку, особенно потенциальному деловому партнеру, важно смотреть в глаза. Ваши очки, пожалуйста. – Он протянул руку в ожидании.
Смит снял очки и вложил их в руку собеседника. Тот взвесил их на ладони.
– Удивительно тяжелые.
– Да, давно собираюсь купить какие-нибудь полегче. – Смит боролся с желанием забрать очки, но не осмелился это сделать. – Я считаю важным знать имя потенциального делового партнера.
– Пока просто «Торговец».
Женщина вернулась с картиной Моне.
– Ничего подозрительного.
– Естественно, – сказал Смит. Он знал, что Моне подлинный и без сюрпризов. – Так что насчет Ван Гога?
Торговец взглянул на женщину, и та снова исчезла в хвосте самолета. На сей раз она вернулась с картиной Ван Гога, которую вручила Смиту вместе с парой белых хлопчатобумажных перчаток.
– Красиво, не правда ли?
Смит натянул перчатки и попытался сосредоточить внимание на картине, которую держал на коленях. Вот он, потерянный Ван Гог, которого все ищут. Знаменитый художник искоса бросил на него понимающий взгляд, голубые струи фона практически шевелились.
– Я буду очень аккуратно с ним обращаться, – сказал он. – Пока не продам.
– Очень на это рассчитываю, – отозвался Торговец.
«Люди в черном» заняли места напротив них. Тот, что говорил с запинкой, попытался вытянуть свои длинные ноги, что даже здесь было нелегко.
Смит бросил быстрый взгляд в окно: голубое небо, а внизу – какой-то водоем, дома и машины. Он даже смог разглядеть людей. Самолет летел низко, но Смит не был уверен, что приборы Яагера сейчас работают. Его очки все еще были в руках Торговца, и он осторожно забрал их и надел.
– Я без них плохо вижу, – объяснил он. У него вдруг заурчало в животе.
– Дженнифер, – произнес Торговец. – Мистеру Льюису нужно выпить.
Женщина вскочила, как собака по команде, и снова исчезла в хвостовой части самолета.
– Из нее вышла бы отличная стюардесса, не правда ли? – хохотнул Торговец.
Смит ничего не сказал. Надев очки, он продолжал разглядывать картину: зеленые тени, мазки темной краски в рыжих волосах, нахмуренные брови, придававшие художнику озабоченный вид.
Женщина вернулась, неся поднос с хрустальными бокалами, льдом и бутылкой виски. Она успела снять шарф и, как выяснилось, светлый парик: ее темно-каштановые волосы свободно ниспадали на плечи. Она тоже сняла темные очки и, как Смит успел догадаться, оказалась очень симпатичной. Хотя была в ней какая-то жесткость и при этом хрупкость. Она отдала поднос Торговцу и забрала картину у Смита.
– Чтобы вы случайно не облили ее! – объяснила она.
Торговец разлил виски по бокалам и поднял свой.
– За нас… мистер Льюис.
– За вас, – ответил Смит. – Так куда мы направляемся?
– Тут недалеко… Мне нужно кое-что забрать.
– Что-то важное? – поинтересовался Смит. Обмен картинами состоялся, план состоял только в этом, ведь так? Или они собираются забрать картины и выбросить его где-нибудь? Еще один взгляд в окно. Его очки немного искривились после того, как Торговец повертел их в руках, но Смит не стал пытаться их поправить.
– Ах, да, чуть не забыл. Хочу вас кое с кем познакомить, – вдруг сказал Торговец, проигнорировав вопрос Смита, и кивнул Гюнтеру. – Пожалуйста, приведи к мистеру Льюису нашего гостя.
– Кого это? – насторожился Смит. Обернувшись, он увидел, что Гюнтер ведет по проходу человека с завязанными глазами, который был на видео. Гюнтер поставил его перед Смитом и, дождавшись знака Торговца, который тот подал, приподняв одну из своих белых бровей, сорвал повязку с глаз парня. Тот покачнулся, поморгал и уставился на Смита.