— Мне необходимо с вами поговорить, — обратился молодой человек к Савельеву.
— С кем имею честь? — настороженно спросил полицмейстер.
— Граф Евгений Шувалов.
— Служили? — Дмитрий бросил многозначительный взгляд на шпагу, торчавшую из-под расстегнутого плаща Евгения, под которым виднелось штатское платье.
— Был контужен при освобождении Вильно, — сообщил граф, — и вышел в отставку.
— Что ж, давайте поговорим, — сразу расположился к нему Савельев. — Только я тороплюсь в управу…
— А далеко до нее?
— Мили две на извозчике.
— Так это близко! — обрадовался Евгений. — Давайте возьмем экипаж или лучше пройдемся пешком. Мне многое надо вам рассказать.
— Я бы с удовольствием прогулялся с вами! — Дмитрий был заинтригован и желал продолжения разговора, но служебный долг обязывал его торопиться. — Однако надо спешить. Боюсь, что первый этаж управы уже затоплен.
Его опасения подтвердились, когда они приехали в Гавань. Двухэтажное каменное здание, в котором располагалась Управа благочиния, стоявшее на самом берегу залива, было уже со всех сторон окружено водой. Шквальный ветер гнал на берег волну за волной, и они разбивались прямо о стены домов.
Первым делом Савельев бросился в свои владения и убедился, что там кипит работа. Квартальные надзиратели и частные приставы под командой полицмейстеров переносили кипы бумаг на второй этаж. Воды в помещениях первого этажа было пока немного, но один из квартальных, старожил этих мест, пророчил: «Поднимется еще на два вершка, как пить дать! А то и более. Уж я эту арихметику хорошо знаю!»
Дмитрий, выслушав скомканные рапорты полицмейстеров, прошел в свой кабинет. Шувалов последовал за ним. Несмотря на дневное время, в комнате оказалось так темно, что Дмитрию пришлось зажечь свечу.
— Я приехал сюда из Москвы, — начал Евгений, присев на предложенный хозяином кабинета стул, — и вот уже полгода не могу двинуться с места. И сделать для спасения Елены Мещерской тоже ничего не могу! — В его голосе слышалось отчаяние. — Вы должны ей помочь, потому что это нелепое недоразумение, бред какой-то! Графиня Елена Мещерская — грабительница!
Он ловко скрутил пахитоску, сунул ее в рот и хотел было прикурить от свечи, горевшей на столе, но Савельев его остановил:
— Курить здесь строжайше запрещено!
Однако, увидев, что граф еще больше занервничал, сдался:
— Хотя, к черту правила, курите! Только я запру дверь, чтобы, не дай бог, мои подчиненные не увидели. Им только дай потачку!
Пока он запирал дверь, гость жадно, торопливо раскурил пахитоску.
— Сдается мне, что начальник тюрьмы — негодяй, — признался Евгений, — хоть и кажется на первый взгляд приличным человеком. Мои письма к Елене он наверняка читает, потому что так странно, нагло смотрит на меня… А ее ответов мне не передает.
— Вы ей много писали?
— Как никогда в жизни! Три десятка писем передал через Розенгейма, если не больше.
— И она ни разу вам не ответила? Шувалов покачал головой.
— Кем вы приходитесь графине? — спросил старший полицмейстер. Этот вопрос волновал его с самого начала знакомства, потому что Елена утверждала, что кроме дядюшки у нее не осталось никакой родни.
После паузы Евгений признался:
— Я — бывший жених Елены. Родители обручили нас перед самой войной…
Он начал рассказывать историю их отношений от начала и до конца. Дмитрий знал все от Елены, однако ни разу не перебил графа. Перед ним вставал вопрос: рассказать Шувалову правду или оставить его в неведении? «Но ведь он, черт возьми, уже полгода страдает и теряет здесь время из-за чужой жены! Он непременно должен узнать все, иначе это бесчестно и подло!» Придя к окончательному решению, Савельев дождался, когда граф замолчит, чтобы закурить новую пахитоску, и спросил его:
— Вам известно, что Елена Мещерская нынче на сносях и в скором времени должна родить ребенка?
Если бы Евгению сообщили, что Великая армия Наполеона вернулась и вновь стоит у стен его родного города, он бы, наверное, меньше удивился.
— Что вы такое… сказали? — вымолвил он сдавленным голосом, когда вновь обрел способность говорить. — Если это шутка, то неуместная!
— Это не шутка, — с каменным лицом произнес Дмитрий.
Шувалов вскочил и, перегнувшись через стол, придвинулся к Савельеву настолько, что тот почти слышал тяжелое, частое биение его сердца.
— Кто отец ребенка? — свистящим шепотом спросил Евгений. — Тот самый разбойник, которого упекли в Сибирь?
— Нет. Не он, — спокойно ответил Дмитрий.
— А кто же тогда? Я хочу знать имя этого подлеца!
Шувалов заметно дрожал, его глаза угрожающе расширились и приобрели безумное выражение. Хотя Савельев был не робкого десятка, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы признаться:
— Оно вам известно. Ребенок мой.
— Что-о? — протянул граф и тотчас отпрянул от Савельева, как от прокаженного. — Вы в своем уме, господин полицмейстер?
— Я обвенчался с Еленой Мещерской в марте сего года в деревне Савельевка Костромской губернии, и у местного священника об этом имеется запись в приходской книге, — сухо объяснил Дмитрий.
— Но как Елена могла так поступить?! — Евгений обхватил голову руками и раскачивался из стороны в сторону.
— Она была в отчаянии, — вздохнул Дмитрий, — а я обманул ее, пообещав разобраться с вероломным дядюшкой и вернуть ей родительское наследство…
Савельев во всем признался, как на исповеди. Рассказал о своей неудаче с купеческой дочкой, о том, как поклялся отомстить первой встречной женщине, о том, как на грех, этой несчастной оказалась Елена. Не утаил он от Шувалова ни потешной свадьбы, ни своего окончательного разорения, ни мучительного прозрения в маленькой семейной часовенке, когда отец Георгий открыл глаза беспутному пропойце.
— Я слишком поздно раскаялся в содеянном, — заключил Савельев. — Когда Елена окажется на свободе, я брошусь ей в ноги, буду молить о прощении до тех пор, пока она не смилуется…
— О каком прощении вы изволите заикаться, сударь? — с перекошенным от гнева лицом произнес Евгений. Слушая рассказ Савельева, он то краснел, то бледнел, ломая пальцы и кусая губы. Больше он не мог сдерживаться. — Вы надругались над моей невестой! Вам нет, не может быть прощения! — Евгений вскочил и, вложив в свои слова все доступное ему презрение, процедил: — Я бы вызвал вас на дуэль, но, думаю, ваш чин не позволит нам драться на равных…
— Значит, дуэль с полицмейстером может нанести ущерб вашей чести?! — Дмитрий встал из-за стола и подошел к нему вплотную. — По-вашему, я уж больше не офицер?!
— Вы позорите русское офицерство! — отчеканил граф.
— Вот как… — задохнулся Савельев. — Ну так знайте, сударь, мы с вами будем драться, или же я решу, что вы попросту трусите! Пришлите ко мне своих секундантов.
— К черту секундантов! — закричал взбешенный Шувалов. — Я желаю получить сатисфакцию прямо здесь, немедленно!
Дмитрий осмотрелся и резонно заметил:
— Мой кабинет слишком мал для этого…
— Кто из нас трусит? — усмехнулся Евгений.
У Савельева можно было отыскать сотню недостатков и грехов, но никто и никогда не мог упрекнуть его в трусости. Секунду подумав, он предложил:
— Поднимемся на крышу!
Он знал, что здание управы, выстроенное в прошлом веке для казармы, имело совершенно плоскую крышу, на которой прежде выставлялся караул. Если бы не ряд печных труб и не дождь, становившийся все сильнее, крыша была бы идеальным полем битвы для двух разъяренных молодых людей. Едва ступив на нее, оба скинули верхнюю одежду, выхватили шпаги и без лишних слов приступили к делу.
Шувалов первым бросился в атаку. Его намерения были прозрачны и просты. Он решил нанести смертельную рану обидчику Елены, своему врагу. Бывший гусар предпочитал обороняться, предпринимая лишь самые необходимые меры для собственной защиты, словно решил вымотать противника. У него были сильные сомнения насчет того, чем должен кончиться поединок. «Если я его убью, Елена никогда мне этого не простит! А если в последний миг пощажу, то, может быть… Может быть…»
Он продолжал отступать, пока не оказался на самом краю крыши. За его спиной шумел и клокотал залив. Дальше отступать было некуда. Увернувшись от очередного удара, Дмитрий сделал прыжок в пол-оборота и атаковал Шувалова. Теперь залив очутился у него сбоку, и он краем глаза видел, как черная, высокая вода сталкивает и ломает сорванные с причалов лодки.
— Дмитрий Антонович, что вы делаете на крыше? — послышался снизу встревоженный окрик Иллариона.
Частный пристав стоял по колено в воде, изумленно следя за происходящим.
— Разве не видишь? — усмехнулся Савельев. — Даю урок фехтования!
Он на миг отвлекся и пропустил удар. Шпага графа, едва скользнув по его шпаге, задела острием лицо Дмитрия, разрезав ему левую щеку от брови до подбородка. Кровь тотчас закапала на рубаху, на месте сердца образовалось зловещее пятно.
— Я иду к вам на помощь! — закричал испуганный Илларион.
— Иди к черту! Не мешай! — рявкнул на него старший полицмейстер.
Он бросился в атаку, но плохо рассчитал выпад. Шпага графа вонзилась ему в правое плечо. Савельев застонал от боли. Евгений остановился, опустил шпагу и, с трудом переведя дыхание, проговорил:
— Вы ранены. К тому же я заметил, что вы хромаете…
— Пустяки, — сквозь зубы ответил Дмитрий, — пусть это вас не беспокоит.
— Мы продолжаем?
— Разумеется. — Бывший гусар переложил шпагу из правой руки в левую.
Шувалов в порыве благородства сделал то же самое и снова начал атаковать. «А левая у него куда слабее правой», — отметил про себя Дмитрий, без труда отражая удары, ставшие очень предсказуемыми. Евгений тоже почувствовал, что начал уступать противнику, в равной степени владевшему обеими руками. Он предпринял несколько отчаянных выпадов, слишком рискованных на скользкой поверхности во время дождя, и, потеряв равновесие, полетел с края крыши прямо в залив.