– Да, – кивнул Бухарин, – не любил я сидеть. Кругом одни воры. Подонки. Я чужого никогда в жизни не брал. Воспитание. Я вообще не любил весь этот преступный мир.
– А потом?
– Потом освободился. Сидел в пивной у Московского с женщиной… – Лицо Бухарина вдруг стало каким-то мечтательным. – …В общем, завелся какой-то охламон. Ее непристойно назвал… Ну я его на пику…
Про четвертое убийство Антон спрашивать не стал.
Сейчас Бухарин был подавлен и озабочен. Он не знал, куда деть свои грубые руки со стола.
– Что случилось, Алексей Васильевич? – Антон подвинул ему папиросы и украдкой зевнул. Спать хотелось неимоверно.
– Беда, Владимирыч, – Бухарин достал «беломорину», бережно размял ее своими корявыми пальцами и продул. – Думать что-то надо…
Он наконец решился.
– В общем, так! Вчера я выпил немного. Ну не прав был. Грубил на кухне. Сосед мой, лимитчик хренов, ну который на хлебозаводе работает… В общем, в морду мне дал. Ну это ладно! Но он при всей квартире меня «пидором» назвал. Представляешь? Придется его, Владимирыч, завалить!
Сон сняло как рукой. История свидетельствовала о том, что старик зря слов на ветер не бросает.
– Может, не стоит, Алексей Васильевич? – осторожно осведомился Антон.
– Сам не хочу, – сокрушенно покачал головой Бухарин, – хотелось на свободе умереть. Но придется. Делать нечего. – Он снова расстроенно вздохнул.
– Надо подумать хорошенько, Алексей Васильевич. – Антон подумал, что со стороны их разговор сильно отдает шизофренией, но как никто другой он понимал, на каком тонком волоске висит жизнь бухаринского соседа.
– Думай, Владимирович, думай, – горячо согласился Бухарин, – а то всем проблемы: писать, оформлять, следствие. Я ж понимаю: вам эти головняки тоже не нужны.
Его желание уберечь сотрудников милиции от лишних проблем было абсолютно искренним.
– Он же, бычье деревенское, не понимает в жизни ничего. Цену словечка не знает. Думает – молодой, здоровый. А его – хыч пикой в брюхо, и делай с ним что хошь.
Бухарин достаточно доходчиво показал жестами, что можно делать с соседом после «пики в брюхо».
– А может, он извинится? – безнадежно предложил Антон.
Бухарин в сомнении хмурил брови.
– Может, конечно, – уверенности в его голосе не было, – но если только тоже при всех. Хотя он не станет. «Крутой» больно.
– Я попробую с ним поговорить. – Антон почувствовал выход из ситуации. – Он дома сейчас?
– Был, ему вроде в ночную сегодня.
– Значит, так, Алексей Васильевич, я через полчаса зайду и с ним переговорю, а пока – никаких «разборок».
– Нет, нет, – замахал руками Бухарин, – я и из комнаты-то выходить не буду. От соблазна…
Оставшись один, Антон подошел к окну. Вода просачивалась сквозь щели рамы и грязной лужицей скапливалась на подоконнике. «Интересно, в каком учебнике ОРД учат выходить из таких ситуаций».
Павленко был на месте, важно восседая за пишущей машинкой.
– Опять ты, Челышев, не стучишь!
– Извини, стучат обычно мне! Как успехи?
– Нормально, – Павленко откинулся на стуле, – прекращаем дело.
– Как? – Антон опешил. – Почему?
– За смертью обвиняемого, по статье пять, пункт восемь, – важно пояснил Павленко.
Антону показалось, что он второй раз за утро сходит с ума.
– Ты можешь толком объяснить? – взорвался он.
– Прекрати на меня орать, Челышев! Я тебе не гопник какой-нибудь! – взвизгнул Павленко. – Сегодня Иваныпин и Горелова дали показания, что кражу совершила покойная ныне мать Гореловой Зои – Татьяна Петровна Горелова, а они оговорили себя под угрозами сотрудников уголовного розыска. Кстати, это мы еще будем проверять. Я готовлю материал в прокуратуру. – Павленко радостно блеснул глазами. – Так что дело на прекращение.
– Подожди, подожди, – Антон взмахнул руками, – а показания Голбана?
– Им нельзя доверять. Он находится с Иваныпиным в неприязненных отношениях, подозревая его в интимной связи с Гореловой.
– Ему нельзя, а им можно?
– Их показания сходятся в мелочах, а у него есть нестыковки.
– А вещи? Их продавала Горелова.
– Конечно. Мать ее попросила.
– Слушай, Павленко, ты следователь или адвокат? Второе у тебя лучше получается.
– Я служу закону, Челышев, – Павленко закатил глаза, сам наслаждаясь пафосом сказанного, – и не собираюсь нарушать его в угоду вашим «палкам» за раскрытие.
Антон вдруг «сдулся». Просто захотелось плюнуть на все.
– А запугивал их, конечно, я?
– Нет, – в голосе Павленко послышалось явное сожаление, – неустановленные сотрудники подходили к ним в коридоре и угрожали избиениями. Правда, опознать они их не смогут. Освещение у вас плохое.
– И на том спасибо.
Дверью он треснул так, что задрожали стены.
Огромная коммуналка, где жил Бухарин, располагалась в той же парадной, что и квартира Гореловой. Антон подавил в себе желание зайти на пару слов.
Дверь открыл сам старик.
– Дома?
– Да, у себя. Последняя комната перед кухней.
Коридор был длинным, ободранным и безликим. За дверьми бормотали, пищали, чавкали, стонали, гавкали. Словом, жили. Он постучал в массивную дверь со старой бронзовой ручкой.
– Входите!
За дверью оказалась цветастая занавеска. На мгновение Антону показалось, что он сейчас увидит горницу с русской печкой. Вместо этого взгляд уперся в безвкусную «стенку», старую «Радугу», застеленный такой же, как занавеска, скатертью стол и мускулистого, лупоглазого парня, потягивающего чай из огромной чашки. На нем были только синие тренировочные штаны с белыми лампасами.
– Здравствуйте. Милиция. – Антон достал удостоверение.
Хозяин отупело хлопал глазами, не выпуская чашки из рук.
– А что, милиции пачкать ковер можно?
Женщину-мышь он сразу не заметил. Она сидела в кресле справа у стены. Ее остренькое лицо подергивалось от возбуждения. Она уже отложила журнал и готова была броситься в атаку. Антон машинально отметил, что у нее нет ни возраста, ни цвета волос, ни черт лица.
– Если вы власть, то это еще не…
– Умолкни. – Хозяин поставил чашку и поднялся.
Женщина сразу погасла.
– Конечно, Коленька, но…
– Сказал – умолкни! – Он выдвинул из-за стола еще стул. – Садитесь, пожалуйста. Чаю?
– Спасибо, я недавно пил. – Антон опустился на стул и расстегнул куртку. – Мы можем поговорить наедине?
Хозяин пожал плечами.
– Иди пожрать погрей.
Женщина-мышь без слов скользнула за дверь. Рот кривится, в глазах злоба.
– Вопрос достаточно серьезный, Николай, – начал Антон, подбирая слова, – он только на первый взгляд кажется мелким.
Коля махнул рукой.
– Да понял я. Вы как вошли – все понял. Виноват, не со зла, пьяные были мы. Вот и толкнули. Она, кстати, ржавая была, убогонькая такая…
– Чего? – Антон непонимающе прищурился.
– Кувалда – говно была, – пояснил Коля. – Всего пузырь за нее и дали. Что же за бутылку теперь под суд?
Антону показалось, что громила сейчас заплачет. Он помолчал минуту, глядя в сторону и осознавая ситуацию, затем, словно приняв решение, хлопнул себя по колену:
– Конечно, Коля, кража налицо, но, учитывая твой моральный облик и чистосердечное раскаяние, не буду ломать судьбу. Купите новую кувалду, и баста.
– Спасибо! – Хозяин просиял. – Я, я же…
– Знаю: «больше никогда». Верю. Но у меня к тебе другой вопрос. Твой конфликт с соседом может плохо кончиться.
– Не беспокойтесь, – к Коле вернулась уверенность, – это я разберусь. У меня этот старый зоновский пердун шелковым ходить будет. Я ему объясню…
– Подожди, – Антон смотрел на туповатого Колю как на ребенка, – ты вообще не кипятись. Старик стопроцентно не прав и это понимает, но ты очень страшно по меркам зоны его оскорбил. Он должен тебе отомстить. Лучше вам помириться. Он извинится за свое поведение. Ты за «пидора». Хлопните по рюмашке, и всем спокойней.
Коля насупился и помотал головой.
– Не буду я перед ним извиняться и пить с ним не буду. Пидор он зоновский и есть. У меня отец пахал всю жизнь. Я работаю. А он по тюрьмам прохлаждался. Комнату за собой сохранил. Я за эту комнату… Что он может? Алкаш старый. Я…
– Он убьет тебя. – Антон раздраженно схватил его за руку. – Я тебе не предлагаю с ним дружить. Я предлагаю наладить отношения для твоей же безопасности…
– Сказал – не буду. – Коля освободил руку. – Убьет? А вы на что? Охраняйте. А то только можете нищих работяг за вонючие кувалды прищучивать. А зечье пусть жирует? Его вы защищаете.
Голос Коли окреп и звенел базарной революционной убежденностью. В дверь просунулась остренькая мордочка.
Антон встал. Даже раздражение исчезло. Молча повернулся и пошел к дверям.
– Стойте! – Коля шарил в серванте. В руке мелькнули «пятихатки». – Сколько с меня за закрытие дела по кувалде? Я зарабатываю, я плачу. – Он явно себе нравился.
– Тонну баксов, кретин гребаный. – Антон беззлобно оттолкнул с прохода взвизгнувшую «крыску» и зашагал по полутемному коридору в ореоле уже знакомых звуков коммунального существования. Бухарин ждал в темном углу у самой входной двери:
– Ну как, Владимирыч? Извинится?
Антон приоткрыл тяжелую створку и вдохнул тяжелую осеннюю сырость лестницы:
– Обязательно извинится, Алексей Васильевич. Только подумает чуть-чуть.
– Скорей бы, – сокрушенно покачал головой старик, – а то я долго-то тянуть с обраткой-то правов не имею…
Антон прикрыл дверь и зашагал вниз по лестнице.
По Восстания устало ползли мокрые трамваи. Холодный ветер запускал зябкие пальцы во все щели. В выстуженном, пыльном помещении опорного пункта старший участковый Валя Красовский, подперев рукой щеку, с неописуемым интересом внимал рассказу психопатичной особи неопределенного возраста и пола.
– …свои сатанинские знаки они рисуют человечьей кровушкой и только в ночи, когда…
Антон вздохнул. Полку психов, крутящихся вокруг костела на Ковенском, прибыло.
– Валь, пошептаться минутку.