— Все, хватит! — отстранился Сардат. — Экая ты горячая оказалась.
Милашка, тяжело дыша, упала на свою подстилку. Сердце тяжело бьется, щеки пылают — стыдно сделалось. Надо же, расклеилась перед мальчишкой. Лет на десять младше, небось. То-то позорище…
— Вот чем они их и держат, — непонятно прошептала женщина. — Твари…
— Порешим мы этих тварей, обещаю, — прошелестел голос Сардата. — Спасибо. Отдыхай… Милашка.
Он ушел, а она улыбнулась в темноту. Как будто немного неизбывной боли и горечи ушло из сердца с этим укусом.
Следующие полдня отряд провел на том же месте. Когда с рассветом Аммит подошел к Сардату поинтересоваться, почему тот не поднимает людей, увидел его сидящим под деревом. Сиера спала, уютно устроившись головой на его коленях. Правая рука Сардата покоилась на ее плече.
Поймав взгляд Аммита, Сардат молча покачал головой.
— Чего там? — поинтересовался у Аммита Рэнт.
— Ничего. Варту передай, что стоим пока. Время, кажется, терпит…
Алая Река дарила забвение. Каждый раз, преклоняя колени перед алтарем, Торатис на несколько кратких мгновений забывал все, что мучило душу. Река топила страдания, омывала раны, тогда как Солнце бередило и жгло, вытаскивало все самое темное из дальних уголков души.
Торатис молился. Беззвучно, отчаянно. Просил Реку указать ему верный путь, но сам не замечал, как начинает просить о свете. Река всегда требует жертву, и Торатис об этом знает. Он уже отдал свет, а теперь время окончательно потерять дочь. Так или иначе. Торатис предпочитал иначе.
Он подошел к алтарю, пальцы правой руки сжали стилет. Мягкий свет свечей отражался от стенок серебряной чаши, внутри которой свернулась дремлющим зверем тьма. Левая ладонь сжала лезвие. По старой привычке глаза смотрят вверх, туда, где три года назад сияло восемью цветами окно.
— Прости меня, Айри, — шепнул Торатис. — Последний раз я причиню тебе боль.
Лезвие скользнуло, в тишине — звуки капающей крови.
Они столпились в коридоре, возле дверей молельни. Торатис окинул их тяжелым взглядом. Везирь, шут, прислуга.
— Все готово? — спросил он.
Вперед выступил Сэдрик.
— Нет ее во дворце, повелитель. Все обыскали, все перерыли.
Князь закрепил на ладони платок, пропитанный кровью. Губы плотно сжались, готовые выплюнуть слово. Но его опередила бывшая служанка Айри:
— Княжна тоже пропала.
— Что? — Торатис прожег ее взглядом.
— Госпожа Айри пропала. Я осмелилась войти в ее комнату, но там пусто.
— О, я не стал бы беспокоиться, — гнусно улыбнулся шут. Дверь в комнату нашего гостя заперта.
Алая пелена закрыла весь мир. Торатис сорвался с места. Ноги несли его по лестницам и коридорам, а сзади слышался топот. Все они неслись следом, кто из злобного любопытства, кто из страха. Торатис, не сбавляя шага, ударил плечом в дверь запертой комнаты. Петли со стоном выскочили из косяка. Князь шагнул внутрь. Пусто, темно. Только лунный свет наполняет комнату через открытую лоджию. Аккуратно заправленная кровать, все холодно и чисто, будто никто никогда здесь не жил.
— Куда же он подевался? — Везирь шагнул к кровати.
— Он вампир, — сказал Торатис. — Улетел, да и все. Или думаешь, тот, кто собирается воевать с Западом, спрятался от нас под кроватью? Пошли отсюда.
В молчании князь спустился в тронный зал, челядь следовала за ним. Остановившись у трона, князь утопил в подлокотнике алый рубин. Почти сразу послышались шаги — пред повелителем предстал начальник стражи Дигор. Пожилой мужчина с саблей на поясе, в красно-коричневом кафтане, поклонился, взгляд скользнул по собравшимся слугам.
Торатис стоял без движения, рука на подлокотнике, глаза смотрят в колонну или сквозь нее.
— Скажи, что ты знаешь, где Айри, избавь меня от того, что я должен буду сделать, как князь и отец.
Тишина. Только шут придурковато хихикает, потирая руки.
— Еще днем она взяла лошадь и ускакала, — глухо сообщил Дигор. — Лошадь вернулась только что. На седле следы крови. Немного, но… — Дигор шумно сглотнул. — Я как раз шел доложить вам.
Князь закрыл глаза.
— Не порадовал ты меня. Зато я вам устрою праздник, которого вы давно ждали. Горбуна в каземат. Потом собери побольше людей и перелови всех крыс в городе. Найдешь Айри — можешь их просто убить. Не найдешь — сгони на площадь. Людей не пускать. Привести палачей. Пусть пытают их до утра, а с рассветом туда приду я. И закончу дело.
Сэдрик задохнулся, а губы Дигора растянулись в улыбке, которой он не сумел сдержать.
— Слушаю и повинуюсь, мой князь!
Двое стражников стояли снаружи, ожидая возвращения начальника. Увидев Дигора с верещащим и упирающимся шутом, они переглянулись.
— У нас сегодня праздник, ребята! — крикнул Дигор. — В подземелье эту дрянь. Будите всех. Начинаем крысиную охоту.
— Вы не шутите? — вырвалось у одного стражника.
— Разве только повторяю шутку князя. Выполнять!
Но прежде чем двинуться с места, один стражник протянул другому руку, сжатую в кулак. Кулак второго обрушился сверху.
— Да взойдет Солнце сегодня ночью! — воскликнули оба.
Глава 20
Граф Ливирро, бессменный правитель Варготоса, перемещался в недрах древней пирамиды как рыба в воде, с легкостью обходя ловушки, выбирая нужный путь из десятков обманных. В хаосе коридоров и комнат можно было отыскать и привычный тронный зал, который использовался лишь для важных церемоний, либо для секретных бесед, таких, как сейчас. Находящийся в самом сердце пирамиды, зал этот окружен толстым слоем камня, через который не пробивалось ни звука. Лишь узкий коридор вел к двери, и каждого, кто к ней подходил, чувствовали находящиеся в зале.
Ну и, конечно, тронный зал не терпел людей. Люди в нем начинали задыхаться. Причиной тому — глухие стены и плотная дверь. Быстро заканчивался небольшой запас воздуха, и люди, зачем бы их ни привели туда, выполняли волю приведшего.
Отворив дверь, граф Ливирро застыл. В нос ему ударил смрад дешевой сигареты.
— Рад приветствовать господина графа! — провозгласил Роткир, развалившийся на троне. — Проходите, милостивый государь, не стойте в дверях. Выбирайте кресло по вкусу, налейте себе чего-нибудь выпить, можете поиметь какую-нибудь из понравившихся служанок — чувствуйте себя как дома!
Говоря, Роткир обводил широким жестом пустое серое помещение, в котором, помимо трона, только чадили свечи на стенах.
— Ты не много себе позволяешь? — Граф закрыл дверь.
— Я уже достаточно давно проверяю длину поводка. — Роткир тщательно затушил окурок о подлокотник трона и спрыгнул на пол. — Чем больше проверяю, тем больше склоняюсь к мысли, что никакого поводка нет.
Ливирро молча сел на оскверненный трон, смахнул хлопья пепла с подлокотника.
— В одной из городских тюрем есть такая штуковина — стул, — заговорил Роткир. — Так и называется: «стул». Так вот, мы его пуще палок боялись. Если тебя отправляют на стул, никто уже не чает, что вернешься. Как-то так хитро, собака, устроен, что вроде на нем удобно, а посидишь пару минут — и начинается. Кости ломит, спина ноет, руки-ноги девать некуда. А надо сутки высидеть! Вот после таких суточек почти все с ума сходили, пеной брызгаться начинали, мычать всякую ерунду. Я, правда, никогда на нем дольше часа высидеть не мог. Меня, знаешь, привязывать-то бесполезно, я цепи рву, коли надо. Так вот, о чем… А, да! Трон твой — ровно такая же удобная штуковина. Пару минут посидел, а уже сдохнуть хочется. И зал тоже.
— Трон не должен быть удобным, — сказал Ливирро, приглядываясь к капелькам пота на лбу Роткира. — Чтобы владелец слишком не любил на нем рассиживаться.
— Вот-вот, так и есть, — закивал Роткир. — На другой тюрьме, где меня повесить хотели, мужик один был, так он чего сказал однажды? Что в самом низу, что на самом верху — все одинаково. Только внизу приходится, а наверху — по желанию. Внизу — за деньги, наверху — задаром. Я как в верхи-то пролез, сразу давай смотреть. А тут и правда разницы никакой.
— Хватит трепотни. Говори, что вокруг.
Роткир сел на пол и вынул еще одну сигарету. Когда он поднял голову, выпуская изо рта струю сизого дыма, Ливирро заметил, что лицо парня побледнело, пот исчез. Остановилось сердце, но сам он, как всегда, этого не заметил. Подступающую жажду примет за плохое самочувствие и поспешит выйти на воздух, где в последний момент запустит сердце. И останется человеком — до странного сильным и ловким, стремительно залечивающим раны.
— Как сказал мне все тот же мужик в ночь перед казнью — время раскаяться в содеянном и ввериться Реке.
Граф зажмурился. Ждал ведь, знал, что так случится.
— Цепь сомкнули, как я понял, еще позавчера и чего-то ждут, — продолжал Роткир. — Так-то их не видно. В лесу — понятное дело, а в полях они на день в землю зарываются, а ночью наблюдают. Жуткие парни, даже меж собой не говорят. Я одного прирезал, для пробы, но скорее по случайке вышло. Так и оставил. Починили уж небось.
— Я ведь велел тебе только наблюдать! — прорычал Ливирро.
— Ку-ку! — Роткир помахал рукой с зажатой между пальцами сигаретой. — Город в кольце, отмашки ждут! Делать-то чего будем? Прорваться, конечно, можно, если по уму, и спрятаться тоже — если совсем по уму. Да только у нас ведь и в доме не все ладно.
— Сегодня я заключу договор с Кастилосом, — сказал Ливирро. — Мы быстро перебьем крыс в городе. А у тебя будет особое задание.
Роткир выслушал задание с кислым выражением лица.
— Нормально, — заключил он. — Вы, значит, будете веселиться, убивать всякую мразь, а я — девчонке сопли подтирать?
— Разве она тебе не нравится? — Граф спрашивал как бы невзначай, но смотрел пристально.
— Забавная, слов нет. Только вот не хочется со всеми тараканами в ее рыжей башчонке знакомиться. А на раз-два она не согласится. Так зачем мне эти муки? Опять же брательник у нее — чисто пес цепной. Я ему не сильно-то как родня приглянулся.