Уже никаких слов — лишь движение мысли. Летучие мыши, соткавшись из тумана, взлетели на берег, заметались и исчезли, оставив окровавленного Сардата в изодранной одежде. Он скорчился на земле, но прийти в себя не успел — сапог врезался в лицо, заставив опрокинуться на спину. Лезвие меча коснулось шеи.
— Это просто игра, — объяснил Аммит. — А те, что придут завтра, играть не станут. Сотня людей, которые внезапно поймут, что все их палки, мечи и копья ничего не стоят. Ты, избитый и израненный, будешь искать меня взглядом, но не найдешь, потому что я буду уже далеко. Кто тебе поможет, Сардат? Рэнт? Возможно, его и хватит на минуту-другую. Сиера? Она встанет под первый же огненный удар и исполнит свою мечту. А потом ты встретишь смерть. Ну, или высвободишь свою страсть и победишь. А потом сам же убьешь их всех до единого, утоляя жажду. Я видел подобное. Я убивал подобных. Убью и в этот раз. Могу прямо сейчас, чтобы не суетиться потом.
Глаз Аммита Сардат поначалу не видел. Потом будто два маленьких огонечка загорелись.
— Чего ты от меня хочешь? — прохрипел Сардат. — Твою мать… Чего?
— Реши здесь и сейчас, кого ты хочешь спасти: человека или людей?
— Людей, — буквально выплюнул Сардат в бесстрастное лицо Учителя.
— Она к их числу не относится.
— Да пошел ты…
— Вытряси дерьмо из своей пустотелой башки! — Лезвие расчетливо пронзило кожу на шее, вниз потекла капелька крови. — Я не оскорбляю, я признаю. Люди — это стадо, безмозглый скот, которым можно управлять или жертвовать. Так всегда было и будет, иного им не дано. А вот человек… Человек — это уже что-то очень похожее на вампира. Вот что я усвоил, столкнувшись с Ратканоном впервые. Вот почему я хочу его вытащить. Он — человек. Как и ты. Как и Сиера. Как, может быть, та Милашка, к которой ты сейчас поползешь за глотком крови. А я — вампир.
— Ты ведь сам хотел спасти партизан! — завопил Сардат, ощущая, как его начинает колотить какая-то странная дрожь, холодная и неудержимая. — Зачем? Чтобы потом бросить?
— «Спасти» и «тащить с собой» — разные вещи, — прозвучал спокойный ответ. — Я бы вывел их из оцепления. Может, прошел с ними немного днем, а ночью полетел бы вперед и уже решал главный вопрос. А вместо этого я засел тут, с тобой, и до сих пор понять не могу, что меня держит? Не то собственная жалость, не то какие-то обязательства перед принцессой…
— Она бы поступила так же, как я, — прошипел Сардат. — И ты слова бы поперек не пикнул.
— Это возможно, — легко согласился Аммит. — Но она — принцесса, ей полагаются капризы, и в моих силах иногда им потакать. А вот чем ты оправдаешься? Как я уже сказал: выбирай. Либо подыхаешь здесь и сейчас, либо идешь и будишь двух женщин, которые что-то для тебя значат. Мы уходим. И забываем про то, что с нами было еще какое-то стадо. Я сосчитаю до трех. Раз…
С пронзительным визгом в грудь Аммита ударилась стая летучих мышей. Учитель отлетел назад, рухнул на спину. Сардат вскочил как раз вовремя, чтобы увидеть Сиеру. Она взмахнула рукой, и между ней и Аммитом пролегла огненная черта.
Аммит встал. Одним взглядом погасил огонь и уставился на Сиеру, рядом с которой стоял Сардат.
— Только не позволяй ей принимать это решение. Из двух вариантов она всегда выберет тот, что ведет к смерти. Просто потому, что голоса зовут ее на Ту Сторону, не из-за желания спасти людей.
Сиера вздрогнула и как будто съежилась. Шагнула назад. Сардат придержал ее за локоть, но она высвободилась.
— Уходи! — прошептала, отвернувшись к ручью. — Иди с ним, он все правильно сказал.
Сардат перевел взгляд на Аммита. Тот кивнул. Почудилась ли на его лице печаль?
— Все верно, — вздохнул Учитель. — И та, другая, рассудит точно так же. Обе они знают, ради чего остаются. А ради чего остаешься ты?
Тишина. Только ручей журчит. Так спокойно течет вода, будто недоумевает, из-за чего можно переживать в этом совершенном мире.
Сардат схватил Сиеру за руку и на этот раз не позволил ей вырваться. Встретился с ней взглядом, мотнул головой в сторону лагеря. В ответ лицо ее исказилось.
— Зачем…
— Молчи. Идем.
Они пошли, подставив Аммиту спины, даже не думая защищаться.
— А что бы ты сказал, — донесся вслед грустный голос, — о старателе, который, не сумев достать две золотых песчинки, утопился в реке?
Не услышав ответа, Аммит закрыл глаза и покачал головой. Меч вошел в ножны.
— А мне-то зачем это все? — услышали лес и ручей исполненный муки голос.
— Слушай, это уже не смешно!
Милашка смотрела на Сардата, с виноватым видом присевшего рядом.
— А я что — смеюсь?
— Теперь после каждой драки тебя отпаивать? Ну найди ты кого другого, народу кругом — плюнуть некуда. Этим, барачным, поди еще объясни, что гадить в одно место нужно. Заключенные хоть понимают… Ай, да о чем это я, — поморщилась женщина. — Я только-только оклемалась немного, а тут — опять.
— Завтра — хочешь, на закорках понесу? — предложил Сардат.
Милашка фыркнула:
— О картинка будет! Может, тогда уж и на ночь останешься? А после победы вовсе свадебку справим.
— Ты ж решительная, — заметил Сардат. — Хотела бы «нет» сказать — давно б сказала. Так чего ломаешься?
Милашка долго молчала, борясь с этим гадким чувством, поселившимся в груди после вчерашнего укуса. И проиграла.
— Знаешь, Сардат — сука ты, вот что. И все вы, вампиры, — суки скулящие. Вас, должно быть, когда-то пожалели да приласкали, а вы и решили, что так оно и положено.
— Вот бы Аммит тебя послушал, — усмехнулся Сардат.
— Завтра силы нужны, — продолжала рассуждать Милашка. — Битва будет. А мне — опять полудохлой ползать… А, чего там — давай. Может, хоть от тебя польза выйдет. Напобеждаешь всем по первое число, да опять — ко мне. Доедать. Жри, разрешаю.
Она оттянула воротник, взгляд направила в сторону. Однако Сардат в этот раз не торопился. Лицо его было уже рядом, а укуса все нет.
— Ну? Чего испугался? В первый раз, что ли?
Милашка повернула голову, и в этот момент он ее поцеловал. Она отпрянула. Сердце гулко заколотилось в груди.
— Ты… Ты чего? — раздался хриплый шепот.
— Ничего, — тихо ответил он. — Просто… Спасибо тебе.
А в следующее мгновение сладкая боль пронзила шею.
Перед уходом он поцеловал ее еще раз, и теперь ее губы ответили. «Дожилась, — мелькнула мысль в меркнущем сознании. — Фаворитка…»
Однако даже эта горькая мысль не смогла согнать с лица улыбку. Милашка засыпала, погружаясь в невыносимо-прекрасные грезы, от которых утром останется лишь слабость и смутные воспоминания.
Вдруг губы скользнули по ее шее. Холодные. Кожа покрылась мурашками.
— Опять ты, — пробормотала, не в силах открыть глаз.
Но когда клыки впились в плоть, из глубины души хлынул ледяной ужас.
Чужой!
С каких-то пор Сардат стал своим. А этот — чужой. Наглый, безжалостный. Каждый глоток — будто ножом по сердцу. Милашка застонала сквозь стиснутые зубы. Еще и еще, снова и снова. Хватит, кто бы ты ни был! Я ведь уже умираю!
Эта мысль оказалась последней, она долго держалась на плаву, а потом — утонула.
Глава 23
Ввалившись в свою крошечную комнатушку в подвальном помещении, Рикеси завизжала и попыталась выбежать обратно сквозь дверь.
— А это всего лишь я, — вздохнула Айри, покачиваясь на хлипком стуле. Поежилась, взглянула на маленькое окно. — И как ты здесь живешь? Лето, а холодина… Нет, я все изменю. Раньше слуги жили на втором этаже, теперь будет так же.
— Госпожа Айри, я бы вас отлупила, — сказала Рикеси, держась за сердце. — Вас там все ищут… Ну, Левмир вас ищет, остальные не знают, что вы опять пропали.
— Конечно, ищет, — согласилась княжна. — Потому я и здесь. Не хочу с ним разговаривать.
Суровая гримаска Рикеси разгладилась. Девушка подошла к госпоже, уселась рядом на деревянный столик.
— Что вы такого натворили?
Айри перестала качаться, уставилась на руки, сцепленные на коленях.
— «Ногу подвернула»…
— И правильно! А он?
— Понял, что специально.
— И что?!
— Пожалел и отвернулся, как от пустого места.
Рикеси вздрогнула.
— Какой мерзавец!
— Нет, он прав, наверное, — пожала плечами Айри. — Я ведь не свою ногу подвернула…
Айри рассказала Рикеси все. Как не сработал приворот, как Левмир отказался с ней говорить. Как перепугалась и выдумала за мгновение дурацкий план. Подкупленный нищий, кровь на седле, украденная лодка, мешок монет для скучающих пограничников…
— Правда отлупила бы, — покачала головой Рикеси. — Это ж надо столько ерунды за один вечер натворить.
— А знаешь, что глупее всего? — Айри решила открыться служанке полностью. — Я ведь его правда не люблю. Не умею, не знаю, как это. Ухватилась за любовь, как за удобное оружие, и давай размахивать. А оно… Только по мне самой и попадает.
— Зачем-то он вас ищет ведь, — тихо сказала Рикеси.
Айри поморщилась, подтянула ноги к подбородку.
— Вот уж точно не для поцелуев. Да оно и понятно. Такое чудо, как его на Западе дожидается, только дурак на что-то поменяет. И откуда мне лицо ее знакомым кажется? Может, на Эмариса похожа? Нет, чушь, чушь!
Айри вскочила, пересекла комнату три раза. Три шага в одну сторону, три — в другую. Рикеси поворачивала голову вслед за движениями своей госпожи.
— Так и выскажите ему все! — стукнула кулаком по столу. — Без слез, спокойно, но с яростью злобной и холодной. Тогда или конец вовсе, или ухватится за ниточку.
Айри остановилась, глядя на Рикеси.
— «С яростью злобной и холодной»? Ты откуда такого нахваталась?
— Я три месяца в библиотеке пыль вытирала, — гордо заявила Рикеси. — Но давайте я Левмира приведу? А то он ведь и князю расскажет.
— Я не хочу его видеть, — отозвалась Айри. — Можешь так ему и передать. Я ничего не забыла? Ты же вроде моя служанка?