— Слушай, ты теперь молчать решил? — Кажется, он схватил за плечо добряка. — Не надо выпендриваться, что ты вампир. Мне дана полная свобода управления гвардией, а ты — всего лишь временное подкрепление. Так что быстро объясни, что творится? Мы прошли уже пять пустых казематов!
— Мы идем в самый дальний, — пояснил добряк. — Так распорядился граф. А тебе, к тому же, оказана высокая честь лично охранять заключенную.
— Что? — Визг заметался в узком коридоре. — Он думает, я соглашусь…
— Ну разумеется, нет, идиот, — вздохнул добряк. — Граф наивно полагал, что ты захочешь пожить на две минуты дольше, чем заслуживаешь. К сожалению, он ошибался.
Вскрик, хрипение. Принцесса застыла на месте и слушает, как брякают звенья цепи, соединившие браслеты. Падает что-то тяжелое.
— Прошу прощения, мы почти пришли, — звучит над ухом спокойный голос добряка.
Шаг за шагом, становится холоднее. Вот с головы сорвали мешок. Ирабиль сощурилась, но свет не ударил в глаза. Света почти не было. Крошечное окошко под сводчатым потолком едва рассеивало тьму.
— Ожидайте.
Прежде чем принцесса успела обернуться, тяжелая ржавая дверь захлопнулась. Ирабиль прижалась к ней спиной.
Она оказалась в пустом помещении серого гранита. Узкая лавочка у стены лишь подчеркивала удручающую пустоту. Принцесса содрогнулась — холодно. Что же будет ночью?
— Если я простужусь и умру, то… Нет. Не простужусь и не умру. Прыгать буду.
Подбадривая себя, она несколько раз подпрыгнула. Теплее не стало, зато заурчал желудок. Принцесса села на скамью и подперла кулаками подбородок.
Перебирая в памяти события утра, она почти успокоилась. Кастилос не бросил бы ее без необходимости, и уж тем более не позволил бы посадить в тюрьму. Значит, скоро все разрешится. Надо только подождать.
«А что если бросил? — прошипел мерзкий голос мертвого визгуна. — Нужна ты ему! Да он здесь застрял только из-за тебя. Платьишко ее высочеству, покушать, выспаться».
— Я ведь ничего этого не просила, — шепнула И, глядя на птичье перышко на одной из гранитных плит.
«Кастилос уже несется в Кармаигс, — не унимался визгун. — А ты сгниешь здесь. Про тебя уже все забыли».
— А вот и не сгнию, — чуть громче сказала Ирабиль. — Это ты сгниешь, а я живая.
Она моргнула несколько раз, стряхивая слезы с ресниц. Все расплылось. Перышко поползло вверх вместе с плитой. Но почему-то это сопровождается тихим скрежетом.
Принцесса вскочила, отирая глаза рукавами. Плита с перышком отползла в сторону, а из открывшейся дыры высунулась рука с фонарем. Следом показалась голова.
— Ты? — ахнула принцесса.
— Я, — кивнул Роткир. — И если нам суждено поцеловаться, то лучшего момента может и не быть.
В этот раз Атсама вернулась раньше — алые полотна заката только начали устилать комнаты. Арека сидела в библиотеке, когда сквозь окно просочился туман, а миг спустя на застеленной кровати сидела Атсама.
— Еще немного, и я сойду с ума, — заявила она, ослабляя завязки корсета. — Эрлот за тысячу лет не рассчитается.
— Как ты превратилась? — Арека с сомнением посмотрела на окрашенное алым небо. Атсама проследила за ее взглядом и вздрогнула.
— Забавно, что спросила, — сказала она. — В последнее время, кажется, Река становится сильнее.
Лицо герцогини ожесточилось, но Арека отважилась задать еще один вопрос:
— Это из-за того, что собирается сделать господин? Расскажешь мне?
Атсама покачала головой. Губы ее плотно сжались. Вампирша, что веками находила развлечение в убийствах и пытках, кажется, боялась сделать больно человеку.
Арека захлопнула книгу.
— Ладно, — вздохнула она. — Идем ужинать.
В обеденном зале Арека рассчитывала разговорить подругу, но ее застала неожиданность: кроме них двоих за столом сидели двое мужчин, весьма широких в плечах и мускулистых. Атсама отнеслась к ним с тем же вниманием, что и к паре дополнительных стульев, на которых они сидели. Мужчины поднялись, когда герцогиня появилась в дверях, и сели, когда села она. Арека, пряча смущение, устроилась рядом с Атсамой и за молчаливым ужином то и дело перехватывала надменно-обиженные взгляды мужчин.
— Мои фавориты. — Атсама бросила салфетку на пустую тарелку. — С тех пор как ты здесь я не уделяю им внимания, потому и смотрят так, будто убить хотят. Да, милые? Ничего, сегодня мама о вас позаботится.
— Мы вовсе… — начал мужчина неожиданно писклявым голосом, но Атсама перебила его:
— Тс-с-с-с! — прошипела, закрыв глаза. — Ты опять все забыл, Безымянный Раз? Бери пример с Безымянного Два, он молчит куда успешнее тебя. Еще одна оплошность, и я в самом деле лишу тебя языка.
Арека исподлобья посмотрела на Безымянных Раз и Два. Искала на их лицах затаенную обиду, злобу, хотя бы печаль. Она бы расстроилась, заговори с ней господин в подобном тоне. Но лишь покорность и предвкушение светятся в глазах людей.
— Идем. — Атсама поднялась с места. — У вас сегодня много работы.
Арека вышла вслед за герцогиней, борясь с искушением оглянуться — две пары глаз сверлили ей спину.
В коридорах уже загорелись свечи. Арека так и не смогла понять, зажигают их слуги, или фитили вспыхивают, повинуясь огненной воле вампиров.
Атсама остановилась у дверей своих покоев.
— Присоединишься?
Арека посмотрела на нее, на ухмыляющихся безымянных фаворитов и отступила.
— Подумай, — пожала плечами герцогиня. — Я ведь буду рядом. Не беспокойся насчет господина, вампиры не столь щепетильны в мелочах, как люди.
Арека, уже готовая ответить отказом, замерла с приоткрытым ртом.
— Сообразила? — кивнула Атсама. — Рано или поздно, но — обязательно. Поэтому и предлагаю. Будешь знать, что предстоит.
Насмешки в ее словах не было, лишь желание помочь, от которого Ареке стало плохо, голова закружилась.
— Благодарю, нет, — прошептала она, раздавленная новым знанием об отношениях вампира и фаворита.
— Как угодно. — Атсама толкнула двери и вошла в темную комнату. Безымянные шагнули следом.
— Спокойной ночи! — донеслось оттуда, и двери захлопнулись.
Чуть не бегом Арека вернулась в библиотеку, съежилась в кресле, спрятав пылающие щеки в ладонях.
— Не хочу так, — прошептала в темноту, обращаясь к слабо светящемуся прямоугольнику окна.
Арека затыкала уши пальцами, до последнего пытаясь укрыться от жуткого знания, что так вдруг, запросто обрушилось на нее. Несмотря на толстые стены, на то, что библиотека находится у другого края круглого домика, она затыкала уши.
Почему же раньше такая мысль не вызывала страха? Да и мысли-то не было! Просто когда господин касался ее, все тело трепетало и тянулось навстречу. А теперь воспоминание об Эрлоте превратилось в кошмар. Что-то черное, чуждое, с вечной снисходительной улыбкой на тонких бледных губах.
Ответ отыскался легко: яд господина слабеет, вот уже который день Арека не ощущает, как его клыки пронзают кожу, не чувствует этого головокружительного падения вверх и вниз одновременно. Она становится человеком. Маленькой Арекой, трясущейся от страха, стоя на коленях перед телами отца, матери, бабушки.
«А ты расцветешь дивным цветом, — слышится голос того, кто принес в Сатвир смерть. — Оставь ее мне, Атсама».
Кулаки девушки сжались до хруста. Как могло истаять такое воспоминание? Что же это за память, если отбрасывает самое главное? Почему она называет лучшей подругой ту, что убила ее родителей?
— Не хочу так, — прошипела Арека сквозь зубы. — Не хочу!
Отняла кулаки от лица, и ушей тотчас достигла музыка. Тихая нежная мелодия лилась в окно вместе с серебряным светом луны.
«Приходи, когда будет свирель», — вспомнила Арека. Но как она пойдет туда теперь, ощущая себя такой грязной? Можно ли выйти на свет, тая в сердце столько тьмы?
«Выходи ко мне, — звала музыка. — Тьма вокруг тебя, но не внутри. А ты лишь выйди ко мне, и пусть лунный свет омоет тебя, а мелодия осушит кожу, ведь в сердце твоем живет кусочек музыки. Ты слышишь, как он рвется навстречу?»
Арека слышала. Сердце билось все быстрее, и она, не выдержав, соскочила с кресла. Утопая по щиколотку в мягком ковре, подбежала к окну, отворила. Музыка и теплый удушливый воздух ударили в лицо. Арека обернулась к двери, где оставались туфли — словно в другой жизни. Слишком далеко, слишком долго. И вот, будто вновь вернулось детство, она бесшумно взобралась на подоконник и спрыгнула на ту сторону.
Шаг за шагом, стена дома медленно ползет по левую руку. Музыка все громче — яркая, сияющая, переливается невероятными цветами, как на сгоревшей картине. Еще замедлив шаг, Арека, наконец, видит людей, окруживших невидимого музыканта. Их не больше двух десятков, но многие смотрят из окон бараков. Эти первыми замечают ее, освещенную луной и мелодией. Что-то тревожное прокатывается по толпе. Люди оборачиваются, отступают…
«Пожалуйста, останьтесь!» — мысленно умоляет Арека. Глаза наполняются слезами, бестолково сжимаются и разжимаются пальцы.
Люди слышат. На мужских лицах, поросших щетиной, на женских, на детских, Арека видит сочувствие. Как будто мелодия вывернула ей душу наизнанку, вывалила ее перед всеми этими людьми, не оставив ни одной потаенной мысли. Впервые со смерти Акры Арека не боится показать себя настоящую, признать свою слабость. Вот лица искажаются от набежавших слез, и Арека закрывает глаза. Глубоко дышит, позволяя мелодии проникнуть в грудь, разбежаться по телу, заполнить каждую венку.
Мальчик продолжает играть. Каждый раз, когда он прерывается на миг, сердце Ареки замирает. Нет, не сейчас, музыку нельзя оборвать вот так! Но мальчик быстро вдыхает воздух, и волшебные звуки пронизывают ночь.
Середина уступает место финалу. Все веселые нотки, переплетясь, обретают грозное звучание. Не в силах вдохнуть, Арека внемлет истории, что рассказывает свирель. Страшной истории о том, как весь мир, затопленный кровью, озарил солнечный свет.