Рикеси выдернула из ножен стражника палаш, всучила ему в руки.
— Никого к ней не пускай, понял меня? А утром сменщик твой придет — сразу беги за остальными. Всех собирай! Конюшня открыта?
— На засове, — растеряно сказал стражник. — А что…
— Княжну убить хотят.
Рикеси сказала это, не задумываясь. Просто хотела, чтобы стражник был настороже. Выскочила на улицу, понеслась к конюшне, из которой доносилось испуганное ржание. Тугой засов, пришлось всем телом приналечь. Ворвавшись внутрь, Рикеси заметалась. Ржание со всех сторон, на стенах висят все эти непонятные ремешки. Стражника, что ли позвать?
Ветер донес издалека громкий смех. Как будто старуха потешается.
— Мирунга, — прошептала Рикеси. Значит, не ошиблась. Хоть бы стражник выстоял…
Рывком открыла дверцу в один из денников. Обняла лошадь за шею и вспорхнула ей на спину.
— Беги куда-нибудь! — закричала Рикеси в ухо лошади. — Если я дура, давай хоть ты умной будешь?
Повернув голову, лошадь покосилась на всадницу черным глазом.
— Очень надо, — пояснила Рикеси. — Только не проси тебя пятками бить, хорошо?
Лошадь коротко заржала.
— Хозяйку твою спасать будем! — завопила Рикеси, с каждым словом чувствуя себя все глупее. — Чего тебе еще? Скачи давай!
И чудо свершилось. Лошадь медленно двинулась, вышла из конюшни. Рикеси вцепилась в мощную шею.
— Умничка хорошая, — прошептала на ухо лошади. — А теперь давай быстро-быстро!
Лошадь всхрапнула и понеслась. Как она выбирала дорогу в колышущемся алом тумане — этого Рикеси не могла понять. Уткнувшись в лошадиную гриву, она старалась дышать только так, лишь изредка поднимая голову. От каждого вдоха что-то темное и страшное проникало внутрь, кружилась голова, и чей-то голос будто начинал шептать: «Оставь, ты не сумеешь помочь».
Вокруг мелькают черные пятна. Не то люди, не то кусты. Кажется, подъездная аллея осталась позади, начался город. Луна выглянула из-за туч, и в ее красном свете Рикеси увидела их. Уродливые черные фигуры в развевающихся рваных плащах. Десятка три, не меньше, идут со стороны трущоб. Одна из фигур подняла руку, указала на Рикеси.
— Вот она!
Голос Мирунги. Рикеси похлопала лошадь по шее, и та, свернув, понеслась еще быстрее.
— А ну, стой! До утра помрешь! — визжала старуха, но голос терялся в порывах ветра.
— Жаба старая, — шепотом сказала Рикеси, поражаясь собственной смелости.
Перед въездом в элитные кварталы Рикеси легким касанием заставила лошадку повернуть. Проезжая через опустевший рынок, изловчилась обернуться. Светлячки факелов удаляются от дворца.
— Ждут, что упаду, — пояснила Рикеси на ухо лошади. Ответное ржание так сильно напоминало смешок, что Рикеси вновь забыла, с кем говорит:
— Знаешь, где доктор живет?
Лошадь неопределенно мотнула головой в сторону кварталов.
— Это ерунда, а не доктор, — нахмурилась Рикеси. — Никуда он в бурю не выйдет. В трущобы давай, на улице Горшечной крайний домик.
Вопросов лошадь не задавала, просто понеслась по указанному адресу.
Войдя в вестибюль гостиницы, а по совместительству кабак, Кастилос огляделся. На нем простая одежда, купленная на рынке в первый же день. В руках тряпичный сверток метр длиной, непонятных очертаний.
Хозяин, узнав давешнего постояльца, склонил голову в молчаливом приветствии. Ноги со стойки, правда, убирать не стал. Толстый палец указал в самый темный угол, но Кастилос и так чувствовал присутствие Вечного. Кроме того, в столь ранний час занят лишь один столик.
Кивнув хозяину, Кастилос подошел к сгорбившейся над столом фигуре с низко опущенным капюшоном. Второй вампир положил на стол голову и, кажется, спал. На полу черепки от первого кувшина, второй в руках вампира. Вот он наливает полную кружку вина, отхлебывает.
Кастилос сжал губы. Слишком велик соблазн прибить обоих сразу — вампир, напивающийся перед лицом опасности, — это позор. Но эти сами его разыскали, пришли на встречу. Как знать, может, разговор что-то и поменяет.
Столик расположился в нише, так, что у троих за спиной оказывалась стена, а четвертый всегда чувствовал себя гостем. Кастилос занял третье место, покосился на спящего.
— Простите, господин Кастилос Вэссэлот, — раздался свистящий шепот того, что сидел напротив. — Мы все напуганы, потому некоторые ведут себя неподобающим образом.
— Страх либо заставляет бежать, либо сковывает движения, — заговорил Кастилос, положив сверток на стол. — Положим, бежать вам некуда, Эрлот убьет дезертиров. Но к чему эта встреча? Думаешь, мы сможем о чем-то договориться?
Смех. Сиплый, неприятный, будто кто-то старательно меняет голос.
— Всегда можно договориться, господин, если речь не о кровной вражде. Надо лишь определить, кто мы и чего хотим. А там остается малое. Понять, чем мы можем помочь друг другу. К примеру, я — барон, который хочет жить. А вы, господин Кастилос? Кто вы и чего хотите?
Неприятное ощущение, будто этот вампир, опять прикладывающийся к кружке, устраивает ему допрос. Кастилос положил ладонь на сверток, но вампир не отреагировал. Спокойно поставил кружку, обе руки на виду. Только лица все не видно.
— Хочу перебить вас всех, — сказал Кастилос. — Каждую тварь, подосланную Эрлотом. И, боюсь, так я и сделаю, что бы ты мне ни предложил.
Пальцы, длинные и бледные, постучали по столу.
— Заблуждение, — вздохнул вампир. — Но хорошо. Допустим, ты убил меня, моего дорогого друга, — тут он кивнул на неподвижного пьянчугу, — остальных десять шпионов. А дальше? Сложишь оружие и уйдешь в лес отшельником, потому что добился всего? Я тебя не о том спросил, Кастилос. Чего тебе по-настоящему хочется? Какова твоя мечта, если угодно? То, о чем ты говоришь, это прихоть. Впрочем, и она будет исполнена.
Кастилос ощутил приближение Вечных раньше, чем отворилась дверь. Один за другим вошли десять вампиров. Десять, а Ливирро знал о шестерых. Среди них две девушки, на их лицах Кастилос увидел печать страха. Остальные тоже боятся, но лучше скрывают.
Вампиры заняли столики. Толстый хозяин встал. Остановил рванувшегося было к посетителям подавалу. Даже люди начали понимать — происходит неладное.
— Вот мой первый взнос в нашу большую дружбу, — проговорил собеседник Кастилоса. — Все до единого здесь. Можешь прикончить их сам, или я займусь, чтобы доказать безграничную преданность и благие намерения. Они не станут сопротивляться. Если, конечно, ты сам этого не захочешь.
До ушей Кастилоса донеся шепот. Одна из девушек читала молитву. «Речка Алая, Речка добрая, сохрани меня от напасти злой…»
— Не трать слов, — громко сказал Кастилос. — Алая Река никогда не была доброй.
Девушка замолчала, а собеседник Кастилоса вновь зашелся сиплым смехом. Кастилос просунул пальцы под ткань свертка и нащупал рукоять меча.
— Сними капюшон, — потребовал он.
— Я бы предпочел сделать это позже. Немного позже. Или неизвестность пугает тебя?
— Злит. Как и то, что меня принимают за дурака. Здесь сейчас слишком много бессмертных, и ты говоришь слишком дерзко, чтобы я поверил. Что помешает мне вогнать меч тебе в лицо?
— А что мешает сжечь меня, Паломник?
Кастилос едва не отшатнулся, столько ярости прозвучало в этом шипении.
— Не хочу портить заведение, — ровным голосом ответил он. Пальцы медленно разматывают сверток. Вот оружие лежит на столе, а вампир так и не остановил сердце. Наполнил кружку и одним махом осушил половину.
— Ну да, ну да. — Тихий голос, уже не искаженный. Кажется смутно знакомым. — Твоя известная любовь к людям. Равноправие для всех. Вампир и человек трудятся бок о бок, создавая прекрасный мир, где никто не будет обиженным. Где люди со счастливым смехом подставят шеи… Это твоя цель, Кастилос?
— Отдаленная. Есть кое-что более насущное.
— Поделись? — развел руками вампир.
— Хочу убить того, кто вывалял мое имя в грязи, убил моего отца, сверг законного короля и превратил людей в скот. После того как омою руки от его праха, займусь новым миром. Ну так что? Можешь помочь?
Кастилос поднял меч, ожидая уклончивого бормотания собеседника. Сразу снести ему голову, сжечь остальных… Да, хозяину придется распрощаться с гостиницей. Но так ли это страшно, если город все равно опустеет со дня на день?
Вампир засмеялся, на этот раз в полный голос. Меч, вертящийся в ладони Кастилоса, дрогнул.
— Любезный мой Паломник! — Бледная рука нарочито медленно отбросила капюшон, освободив длинные черные волосы, обрамляющие неузнаваемо румяное, человеческое лицо. — Превратил людей в скот? Да они родились скотами. Я просто напомнил дорогу в стойла.
Глаза. Черные радужки с красными прожилками. Можно было вечно обманывать себя, глядя на раскрасневшееся от хмеля лицо, но такие глаза достались одному существу в целом мире.
— Вот тебе драгоценная возможность обратить меня в пепел, — сказал Эрлот, с улыбкой глядя на потерявшего дар речи Кастилоса. — Или же пощадить. Не спеши, подумай. Если уж я нашел время отдохнуть в столь чудесном заведении, то тебе и вовсе торопиться некуда. Барон Кастилос.
Эрлот допил вино и вытянул шею в сторону стойки.
— Эй, хозяин! Неси кувшин, да вторую кружку.
«Раз, два, три, четыре…»
На счет «пять» принцесса упала носом в землю — руки подогнулись.
— Какая целеустремленность, — восхитился Роткир.
Покраснев, И быстро вскочила, принялась отряхиваться. Не первый день уже она уединялась на заднем дворике, пытаясь вспомнить уроки, которые давал Левмиру Великан. Как глупо тогда ими пренебрегала, надеялась вечно оставаться собой.
— Чего тебе надо? — буркнула принцесса. Взгляд ее остановился на живой изгороди. Кусты, позабывшие, что такое садовые ножницы, щетинились во все стороны зелеными ветками, изгородь напоминала заросли.
— Руку, сердце, — принялся загибать пальцы Роткир, — пожрать бы тоже не помешало. Еще хочу бочку пива, да чтоб не выдохлось. Можно сапоги новые, а то на этих, вишь, потертость. А ты конкретно что предлагаешь? Или так, из вежливости спросила?