— Роткир! — Крик графа.
Но Роткир не обернулся. Подхватив свой меч, он встал рядом с Кастилосом. Эрлот не взглянул на него.
— А что же с тобой, Кастилос? — продолжал он. — Где твоя страсть? Где твоя любовь к людям, ради которой ты принял дар и добрался до Реки? Ты полагаешь, что сохранил ее? Думаешь, сражаешься за идеалы Освика?
Эрлот снова согнулся от приступа смеха. Теперь белки его глаз залило чернотой, сердце не бьется, но он не может удержать смех. Смех, такой же черный, как его глаза, как его душа, как берега Алой Реки.
— Ради чего, ради какой страсти ты шел в свое паломничество вторично? — воскликнул Эрлот. — Насколько же ты глуп, если до сих пор не понял, в какую западню себя усадил?
Когда Кастилос заговорил, голос его прозвучал страшно. Низкий, хриплый, какой-то булькающий. Сердце И сжалось от боли и ужаса. А еще — от досады: она не может, как равная, встать рядом с двумя, что пытаются защитить ее. С двумя, потому что граф так и остался на месте.
— Я знаю, кто я такой, — произнес Кастилос. — Мне известно, за что я сражаюсь.
— Ложь, — отрезал Эрлот. — Никто не знает о себе подобных вещей, пока не встанет перед выбором. Но если ты хочешь мне что-то доказать — изволь.
Шагнул или прыгнул? Принцесса заметила только, что Кастилос и Роткир разлетелись в разные стороны, ее руки оказались за спиной, сжатые холодной ладонью Эрлота, а другая ладонь легко сжала горло.
— Итак, господин Кастилос Вэссэлот, сын Освика Вэссэлота! — провозгласил Эрлот. — Сейчас и перед лицом всех этих людей ты сделаешь выбор.
Кастилос стоял, шатаясь. Подняться во второй раз ему оказалось гораздо сложнее. Кажется, он даже не понимал толком, что происходит. Его черные глаза с красными радужками подернуло пеленой. Но он стоял. Его рука сжимала лезвие. И он шел вперед. Медленно и бессмысленно приближался к Эрлоту.
— Я пощажу Варготос, — заговорил Эрлот, и голос его разлетелся, достигнув ушей каждого из перепуганных людей, сотни которых толпились вокруг. — Прямо сейчас, выйдя из города, отдам приказ оставить и забыть. Ты слышишь, Ливирро? Тебе даже не обязательно бежать со своим народом. Можешь жить, как жил, пока тебя не сметут орды Востока, если прежде их не остановлю я. Ты знаешь меня лучше всех, кто здесь присутствует. Ты знаешь, что я безжалостен, свиреп, жесток. Но я — не лжец. Когда я объявляю приговор — я смотрю в глаза. Когда я пью кровь — я пью из глотки. Пробирки придумал Эмарис, лгавший самому себе всю жизнь.
Эрлот перевел взгляд обратно на Кастилоса, который продолжал идти.
— Слышишь меня? Десятки, сотни тысяч людей будут жить. Но моя цена — у меня в руках. А теперь делай свой выбор, Кастилос Вэссэлот, и покажи нам всем свою истинную страсть.
Кастилос остановился, и лезвие выпало из разжавшихся пальцев. От удара о камень несколько капель крови разлетелось по сторонам. В наступившей тишине тихий звон показался ударом молота по наковальне.
Глава 34
Сардат твердым шагом спускался к реке. Привычная дорога тронута рассветными лучами, пыль поднимается из-под сапог, ветер перебирает волосы. Внимательный взгляд скользит по берегу, но видит лишь одну фигуру, сжавшуюся в комок у воды.
— Эй! — издалека крикнул Сардат. — Ты кто? Где остальные?
Не доходя шагов пятнадцати, Сардат встал. Фигура поднялась, развернулась.
— Барон Модор, ваше величество. — Поклон, гниющая рука отставлена в сторону. — Пришел засвидетельствовать свое почтение.
— Какое я тебе «величество»? — прошептал Сардат. В душе поднимается буря, но он ее подавляет. Зачем? Почему это вдруг стало важным?
Барон подхватил ковш и потряс им, будто что-то доказывал.
— Где все? — повторил Сардат. И это тоже очень важно выяснить.
— Они ушли, — пояснил барон. — Здесь нет золота, ваше величество. Все, до последней крупинки, уже вымыли.
Он перевернул ковш, и на берег перед Сардатом полилась жидкая грязь. Наметанным взглядом командир определил: барон прав. Золотом здесь и не пахнет.
— И… что же мне теперь делать?
— О, ваше величество, вы найдете, чем потешить свои страсти!
Сардат развернулся, и крик замер на губах. Он увидел их всех — всех, до единого! — мужчин и женщин, стариков, детей. Стоят и смотрят красно-черными жадными глазами, скалят острые клыки. Рогид, Кутаз, Гидар… Даже Олнора восстала из мертвых, волосы утопленницы все еще мокрые. Даже…
— Мама? — шепнул Сардат. В ответ донесся глухой рык.
— Они голодны, Сардат, — слышится голос барона. — Это — просто люди, которые хотят есть. Они ни в чем не виноваты. Убьешь их за это?
Вампиры сорвались с места. Потемнело. Вокруг загорелись дома. В правой руке оказался меч. Где-то хлопают крылья, где-то рычат волки. Сардат завертелся на месте, пытаясь увидеть всех сразу.
— Стойте! — закричал он. — Это ведь я, слышите!
— Нет! — взвизгнул кто-то в пугающей близости, и холодные пальцы вцепились в левую руку. — Это не ты, я бы узнала!
Боль. Повернув голову, Сардат увидел мать, вцепившуюся клыками ему в руку. Попытался освободиться, но слабость сковала движения. Голова закружилась, дрогнул меч.
— Ты бросил своих людей одних на Той Стороне! — Казалось, сам воздух гремит голосом барона. — Оставил их голодать и мучиться. Они перешли Реку вброд и вернулись, чтобы ты накормил их.
Теперь и в правую руку вцепились клыки. Меч глухо стукнулся о землю. Десятки рук одновременно схватили, подняли, разорвали одежду. Десятки клыков вонзились в плоть. Сардат закричал.
А перед глазами вновь лицо барона.
— Неужели стерпишь? — прошипел он. — Позволишь этим кровососущим тварям убить тебя? Спали их, Сардат! Сожгите их, ваше величество! У вас впереди долгий путь, ваше величество. Вы должны вырвать сердце из груди короля и растоптать его, дать людям свободу и власть. Неужели вы погибнете здесь? Погибнете, пытаясь прокормить ненасытных тварей, которые только и могут думать, что о жратве?
— Да, — шепнул Сардат, и голос как будто обрел видимые черты, свернулся, как дым, кольцами, полетел в небо. А вслед ему устремилась сиреневая музыка.
Мелодия летела из свирели, которую держал в руках незнакомый парень. Сардат встретился с ним взглядом, и тот опустил свирель.
— Не та война идет, на которую ты спешил, — прозвучал голос, такой же звучный и чистый, как и умолкшая музыка. — Но воины и мирные люди все еще ждут тебя.
Холод сковал тело, проник в сердце. Посиневшими губами Сардат шепнул:
— Я умираю…
— Еще нет, — покачал головой парень, и Сардат вдруг заметил, что стоит тот, опираясь на костыли. — Смерть твоя будет иного оттенка. Тебе будет… жарко.
Сардат пробудился, трясясь от холода. Не сразу понял, где он. Темно, мягко… Кажется, впервые за невесть сколько времени он лежит в постели, да еще и не один.
— Тише, — прошептала Сиера, гладя его по лицу. — Что случилось? Опять — сон?
Сардат ответил не сразу. Понадобилось время, чтобы успокоить дыхание и понять: холод этот иного рода, чем тот, от которого можно спастись одеялом.
— Не сон, — прошептал он. — Ты чувствуешь?
— Конечно, — кивнула Сиера. — Они близко. Но они пройдут, и все закончится. Не думай о них, прошу. Смотри на меня. Смотри мне в глаза.
Глядя в глаза девушки, Сардат думал, что никогда уже не сможет назвать себя человеком. Разве по силам человеку разглядеть что-либо в такой тьме? Даже луна не заглядывает в окно. Окно…
Наконец-то полностью рассеялся морок, и пришло понимание: они в деревне Сиеры, в ее доме. Единственные живые существа на всю долину.
Они появились здесь утром и долго стояли на горе, глядя вниз. Держались за руки. Тело соседней скалы испещрено дырами, в которых Сардат узнал пещеры из рассказа Сиеры. Все, как одна, пустые, мертвые.
Ниже, в самой долине, заросшей высокой зеленой травой, одинаковые каменные домишки. Двери открыты вовнутрь, откуда тоже веет пустотой. Загоны для скота, сараи, амбары… Все так похоже и так непохоже на знакомый поселок.
Сардат посмотрел на Сиеру. Она плакала. Беззвучно лила слезы, глядя на умерший дом.
— Все равно пойдешь?
— Пойду!
Она принялась спускаться, легко находя путь на, казалось бы, нехоженом склоне. Сардат, оскальзываясь и спотыкаясь, торопился за ней. Солнце быстро поднималось, тени гор ползли по деревне, и казалось порой, что там, внизу, что-то шевелится. Что-то живое. Но нет. Даже птиц, даже горных коз тут не оказалось. Жизнь покинула долину, как и многие другие места, больше трех лет назад.
Ступив на ровную поверхность, Сиера повернула налево, в сторону, противоположную деревне. Оттуда доносился шум падающей воды.
— Куда сейчас? — осведомился Сардат.
— Очиститься, — отозвалась Сиера. — Таков закон: возвращающийся из мира должен омыться в священном источнике и сутки поститься. Значит, не есть ничего.
— Это мы запросто, — вздохнул Сардат. Мысль о еде посещала его неоднократно. Поезд-то не приедет, придется учиться охоте.
Обогнули скальный выступ, и Сардат увидел священный источник. Вода вырывалась из горы тугой струей и падала в выемку шириной локтей в десять. Озерцо пенилось и плевалось холодными брызгами. Сардат задумался, почему вода не потечет в деревню, но тут же нашел ответ: озерцо расположилось у самого края земли и непрестанно переливалось вниз.
— Там берет начало ручей! — крикнула Сиера, пересиливая грохот воды. — Хочешь взглянуть?
Обогнув озерцо, они посмотрели вниз, и Сардат отпрянул. Вроде не таким уж крутым казался подъем, а поди ж ты…
Низвергающаяся вода струилась по желобу, проточенному в скале, то и дело срываясь водопадами. Далеко внизу начиналось русло ручья. Серебристая лента, вильнув, исчезала в непроходимых скалах, за которыми, невидимый отсюда, таился лес. Где-то там, наверное, уже идут Аммит, Милашка, Варт и прочие.
— Они пройдут дальше! — крикнула Сиера и указала рукой вперед. — Во-о-он там! Видишь — в просвете между скалами вода?