В планы Ши Мина совершенно не вписывалось обзаводиться ребенком, но никакие планы не имеют значения перед лицом правителя. Есть только долг, который превыше всего.
Год длилась тихая война. Юкай слушал, но не слышал, пропуская слова мимо ушей. В те редкие моменты, когда наставнику удавалось привлечь его внимание, смотрел так, что внутри все переворачивалось. В то время Ши Мин приучился даже в собственном доме спать с ножом под подушкой. Титул наставника звучал от ребенка как плевок или ком грязи в лицо. В Юкае не было того высокомерия, которое присуще юным отпрыскам правящих семей, зато было нежелание подпускать кого-то ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Однажды он выдвинул условие, которое Ши Мин соблюдал вот уже который год. Против всех правил и законов юный наследник рода Ду запретил упоминать свою фамилию, и окружающие вынуждены были называть его крайне непочтительно – по одному только имени.
Волчонок – что тогда, в двенадцать, что сейчас, в семнадцать. Вырос, а глаза остались прежними: два осколка сердолика на ярком свету. Отца, почившего императора, он презирал и презрения своего не скрывал, отказавшись даже вслух фамилию его произносить. Для посторонних людей он оставался шкатулкой с секретом, запертой на десяток ключей. Его недовольство или раздражение выражалось в едва заметных переменах, пряталось в тенях длинных ресниц, не выскальзывая наружу. Плотная пелена отстраненности слетала с него только в присутствии брата, обнажая ворох спутанных эмоций.
Впрочем, понять своего воспитанника Ши Мин и не пытался. Зачем лезть в глубину, если подросток был всего лишь временно передан на воспитание? Его задачей было наладить ровные отношения, не ближе и не дальше, чем того требовала ситуация, но привязываться, считать нежданного ученика то ли сыном, то ли братом? Все это совершенно ни к чему.
Слишком близкие отношения – излишество для человека, которого всю жизнь носит как сорванный лист по ветру. Да и привязанность к особам правящего рода была бы неуместна. После каждой смены императора преданные и надежные часто первыми теряли головы.
Мало кому нужны чужие слуги.
Однако Ши Мин и сам никогда не признался бы, насколько изменило его появление ребенка. Необходимость заботиться кого угодно изменит, как и годы, проведенные бок о бок. Человек всегда остается человеком, он вынужден гнаться всю жизнь за призрачной мечтой обрести тепло, стать важным для кого-то, пусть и ненадолго.
Ребенок давно перерос Ши Мина на голову и вширь перерос, не разобрать сразу насколько: на его плече сидеть можно, и место еще останется; кривая улыбка, недобрый тяжелый взгляд, под которым невольно ощущаешь собственное бессилие, да небрежное равнодушие на самом донышке глаз. Императорский двор и не знает, как ему повезло, что этот слишком быстро выросший юноша до сих пор там не задерживался. Как воспитатель, Ши Мин со смирением принял собственный провал, так как ничего хорошего ученик от него не перенял, зато все плохие качества не только впитал, но и увеличил вдвое. Если Ши Мин с годами научился скрывать истинное отношение к людям, то ученик его переиграл, даже не вступая в соревнование, – отбросив все правила этикета, он невозмутимо презирал всех и каждого.
Только один человек имел значение и влияние на Юкая – старший брат. И вовсе не потому, что он император.
Преданность младшего потомка династии немного пугала. При виде брата настороженный волчонок мигом превращался в неуклюжую лохматую собаку с мягкими ушами. Светло-янтарные глаза загорались теплым светом, будто за темными зрачками запалили свечу. С детства окруженный только немногочисленными слугами, которым и дела не было до угрюмого ребенка, Юкай так и не выучился подпускать к себе кого-то, помимо Ду Цзыяна. Наблюдать за двумя братьями всегда было немного неловко, будто подсматриваешь в щель за чем-то личным, сокрытым глубоко.
Юкаю было всего пятнадцать, когда император сделал его главнокомандующим. Вытолкнул под настороженные взгляды тысяч глаз, словно бумажную куклу впереди шествия. Во время принесения клятвы у Ши Мина волоски на шее дыбом приподнимались от предчувствия беды и бессильной злости. Ему было девятнадцать во время получения титула, и он был слишком юн, непозволительно юн – не должен человек в девятнадцать командовать армией! – но Юкаю всего пятнадцать!..
Ши Мин занял место за левым плечом юноши, словно так и должно было быть. Младший отпрыск династии был провозглашен гением тактики, мужественным и самоотверженным, словно солнечный бог-покровитель Фэй Синь. Армией же продолжал управлять Ши Мин, надежно укрытый в густой тени ошарашенного таким поворотом юноши.
Последствия этого поступка было тяжело предугадать заранее. С одной стороны, юноша вышел из тени на свет, и теперь его знали не только как брата императора. Подобраться к нему под взглядами тысяч глаз было куда сложнее. С другой стороны – теперь о нем знали все.
Может, прятать на самом видном месте и было неплохой тактикой, но временами Ши Мин ощущал себя тоненькой шелковой ширмой перед лицом урагана. Как тут укрыть юного главнокомандующего, если дует сразу со всех сторон?
Со своим неуживчивым характером Юкай особой славы в войсках не снискал бы, но оказалось, что талантами он все-таки не обделен. Первый испуг и обида на брата прошли, кровь и привязанность взяли свое. Раз брат поручил такое большое и сложное дело, значит, во всем этом есть какой-то смысл…
Сначала Юкай бесцеремонно влез в устоявшуюся систему снабжения, перекроив ее заново, после начал всерьез изучать тактику. Его новшества наталкивались на глухое, но отчаянное сопротивление, а вот сам юный наследник с самого детства встречался только с равнодушием да отвращением. Куда там военным чинам до невыносимой, удушающей тяжести интриг императорского гарема, в стенах которого рос Юкай! Сопротивление было попросту не замечено и проигнорировано, Ши Мин юноше явно благоволил, и ропот понемногу стих.
Успехи ученика, его молчаливое, сосредоточенное упрямство, его так и не позабытые юношеские привычки, старый кинжал в ножнах, который он однажды украл прямо из-под подушки Ши Мина, – все эти мелочи копились внутри, грозя развалить старательно выстроенную стену.
Можно было обманывать других, но к чему обманывать себя?
Кроме так неожиданно повзрослевшего ребенка, у Ши Мина больше никого не было.
Глава 2
Как только солнце опускалось за горизонт, пустыня выдыхала накопленный жар и принималась медленно остывать. Ветер приносил прохладу и легкую красную пыль, разбрасывал ее над лагерем и завывал в расщелинах невысоких скал. Небо наливалось густой синевой: разом вспыхивали тысячи небесных огней, отбрасывая светлые блики на песок.
Ночей Юкай не любил. Беспокойство проникало под кожу роем жалящих насекомых, не давало уснуть, заставляло ворочаться в постели. Все вокруг было слишком иным, непохожим на родную землю; впрочем, о давно покинутой Лойцзы Юкай вспоминал все реже. Перед его глазами чередой проносились странные и неприкаянные пейзажи: то седые степи обдавали запахом трав, то густые леса накрывали сенью, и каждое место было одинаково чужим. Теперь остался один-единственный город, отделяющий армию от возвращения домой.
Дом… Короткое слово перекатилось во рту, как согретая солнцем ягода. Для Юкая в нем оказалось даже больше смысла, чем можно было представить. Память услужливо подбросила картинку, сохраненную в дальнем уголке разума. Небольшая ветхая усадьба пряталась в роще; от столицы к ней вела заросшая дорога, превратившаяся в едва заметную колею. Добираться туда в непогоду приходилось по непролазной грязи, но Ши Мин никогда не жаловался.
Летом дорога занимала половину дня, а по осени и того дольше. Рядом не было никаких благодатных полей, пригород и деревеньки разрослись в другую сторону, и соседями юного принца были ветер да голые холмы с редкими пятнами рощ.
Осенью влажный ветер выдувал через щели остатки тепла, и наставник постоянно мерз, кутаясь во что попало, лишь бы согреться. Да еще и беспокойного ученика норовил замотать в одеяло потолще, не слушая никаких возражений: в тот год стены их богами забытого дома слышали больше проклятий в сторону императора, чем иные дома заговорщиков. Постепенно Юкаю все же удалось понять задумку старшего брата. Отправив его в глушь, Ду Цзыян сразу двух зайцев убил, даже стрелу на тетиву не наложив: и от жадных рук подальше спрятал, и беспокоиться о воспитании перестал – Ши Мин побеспокоится сам.
Ши Мин и беспокоился – днем и ночью, – оказавшись между молотом и наковальней. Как воспитать, чтобы будущее империи не обидеть и врага не нажить, но при этом вразумить и достучаться? Как сохранить здоровье, если дом на грани разрушения, а переезжать правитель не велит? И какое образование дать юному принцу, если сам он едва успел чему-то научиться между походами и визитами во дворец?
Ответов не знал никто, даже сам многомудрый император. Он только легкомысленно махал рукой и убеждал Ши Мина в полном своем доверии.
– К демонам такое доверие, – бормотал Ши Мин вечерами, собирая сучья в охапку и передергивая плечами. От холода губы у него становились совсем синие. – Заперли дракона в курятнике…
Это ворчание Юкай находил даже приятным. Заботы он видел мало и каждое зернышко собирал, как бедняк, – украдкой, торопясь от чужих глаз спрятать.
Они вдвоем разводили огонь в очаге, разгоняя солнечно-рыжими бликами и ненастье, и одиночество. Тепло понемногу наполняло стены, расходилось по широкой трубе и согревало сложенные из камней лежанки. Этот дом Юкай запомнил так, как не запомнил даже родной дворец, – до последней крошечной щели.
Брат отправлял к ним слуг, но ни одного лица Юкай запомнить не смог. Ему казалось, что больше никого не только в доме, но и во всем мире не осталось. Привычный к походам Ши Мин вовсе без чужой помощи обходился, но принцу в таких условиях жить не полагалось.
Все неважное стирается из памяти, а дорогое становится даже ярче – только сквозь годы познаёшь настоящую ценность своих воспоминаний.