– Я слушаю. – Скрестив руки на груди, Ши Мин оперся на стену, носком сапога отбросив в сторону срезанный стебель. Голос не стал ни теплее, ни эмоциональнее.
«Другого для меня и не найдет», – с горечью подумал Юкай. Сцепив беспокойные пальцы, он глухо спросил:
– Что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение?..
Тихая усмешка обрушила все его надежды. Сердце, повисшее на тонкой ниточке неопределенности, готово было вот-вот оторваться и полететь вниз.
– Прощение? Чего ты пытался добиться? – Ши Мин наклонил голову к плечу и посмотрел на неподвижного, вперившего взгляд в пол юношу. Сейчас от его взрослости ничего не осталось, даже выражение лица было как у растерянного, до слез обиженного ребенка. – Я никогда и ни в чем не давил на тебя, не пытался навязать свое мнение и не учил идти против близких. Чем ты отплатил мне? Нужно ли тебе мое прощение?
– Все не так!.. – Голос сорвался, но юноша резко вскинул голову, не дав отчаянию затопить себя с головой. – Я не должен был так поступать, знаю. Все эти подозрения… Можно было просто прийти к тебе и спросить прямо, но этого недостаточно. И даже не предательства я боюсь, нет, пугает совсем другое. Просто… не справился с собой.
– Не справился? – Голос Ши Мина стал еще тише и холоднее.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, но не хочу, чтобы ты ушел дальше и оставил меня, – Юкай торопился, пытаясь объяснить, но боялся сделать все еще хуже. – Ты очень важен для меня. Только не делай вид, что мы чужие, не надо, хорошо?
Юноша сделал шаг, очень медленный и осторожный, словно стараясь не спугнуть наставника. Он редко говорил так много, еще реже боялся словом ранить или остаться непонятым. Крошечная шкатулка жгла ладонь.
– Я сделал для тебя кое-что. Ты примешь? – Длинные глаза были заполнены отчаянием до краев.
Ши Мин, сдавшись, кивнул.
– Эта совсем не подходит, – шепнул Юкай едва слышно. Длинные пальцы прошлись по кромке уха и ловко расстегнули тугую застежку.
Нежный золотой цветок полетел на пол, превращаясь под тяжелой подошвой в комок золотой проволоки. Синий камень, вывалившись из сломанного ложа, закатился в угол.
Ши Мин дернулся, пытаясь подхватить украшение, но Юкай удержал его, вцепившись свободной рукой в плечо. Ухо снова захолодил металл; с тихим щелчком новая серьга заняла свое место, остужая кожу.
– Так намного лучше, – хрипло пробормотал Юкай и едва заметно улыбнулся, рассматривая украшение.
В этой серьге не было никаких ажурных узоров и ни капли нежности – по самому краю уха пролегла полоса внахлест наложенных металлических чешуек, похожих на броню ящера; несколько полос металла обрамляли круглое отверстие, не скрывая, а подчеркивая его.
Простые и строгие линии делали украшение частью доспеха. Только тонкая цепочка, спускающаяся от мочки, казалась хоть и уместной, но отдельной частью серьги – на ней, переливаясь каждой гранью, висел небольшой бриллиант.
Ши Мин провел пальцами по полированным чешуйкам, сжал сияющую капельку камня и неожиданно спросил:
– Сам сделал? У тебя рука обожжена.
Юкай невольно прикрыл ожог рукавом. Кажется ли ему, или в этом простом вопросе действительно звучит прежняя забота? Крошечная капля надежды просочилась внутрь и принялась настойчиво разгонять те ужас и обреченность, которые юноша запер внутри себя.
Ши Мин отодвинулся немного, пытаясь освободить плечо от жесткого захвата, но Юкай не мог просто взять и отпустить его. Пальцы сползли, впиваясь в ткань, смяли, скомкали часть воротника.
Никакая гордость не стоит вот этого равнодушного взгляда и невозможности вернуть все назад. С огромным сокрушительным чувством поражения невозможно справиться. Едва не разрывая плотную ткань, Юкай потянул мужчину ближе к себе и лбом вжался в твердое плечо.
– Не ненавидь меня, – едва слышно прошептал он, – только не ты, пожалуйста, пожалуйста, не ненавидь меня!..
С таким трудом удерживаемое спокойствие Ши Мина разлетелось на куски. Он был совершенно растерян, ощущая дрожь чужого тела. Пропитанные отчаянием слова причинили ему боль едва ли не большую, чем ощущал сейчас Юкай.
Он не мог оставить, не мог развернуться и уйти – но уйти был обязан. Те, кто поднялся на самую вершину, непременно окажутся одинокими, никакие чувства не выживут там, среди слепящих солнечных лучей и обжигающих снегов. Старый император знал это и не верил никому, перебив почти всю родню; Ду Цзыян пока не смог разобраться, но уже успел оттолкнуть брата. А вот сам Юкай с рождения оказался где-то на склоне – и не совсем на вершине, но и к людям уже не спуститься. Он отчаянно тянулся вниз, тогда как долг, кровь и судьба тянули наверх. Ему первым придется познать горечь одиночества. Слишком неудобный для всех, даже для собственного брата, но пока еще не настолько чужой, чтобы без жалости оттолкнуть: пока еще близкий, но уже мешающий. Если бы осталась у Ши Мина хоть капля самообладания, он мог бы произнести эти слова.
Ты родился не в той семье, где должен был. Я хотел дать тебе детство и то тепло, которое у меня оставалось, и у нас были долгих шесть лет. Это много, много больше, чем у других, но нельзя рассчитывать, что такое счастье продлится вечно.
Твой путь лежит к вершинам. Мне пора отступить.
Швы затрещали, едва выдержав рывок. Освободившись, Ши Мин выскочил в коридор, путаясь в длинных одеждах, и пошел так быстро, как только мог. Вслед донесся хриплый звук: не разобрать, стон или плач.
Когда Ши Мин вернулся в зал, на его лице замерла кривая и немного рассеянная улыбка. Два влажных пятна на плече холодили кожу.
Глава 22
Небольшой уютный дом на окраине, пожалованный императором, оказался трехэтажным поместьем с многочисленными пристройками и огромным садом. До самого дома от ворот пролегала мощеная дорога, обсаженная ровно подстриженными деревцами. Ажурные беседки под деревянными крышами готовы были укрыть гостей от палящих лучей, мостик над глубоким ручьем манил прогуляться над искристой водой, но Ши Мин всерьез опасался, что на территории таких размеров любой гость без сопровождения попросту заблудится.
У дверей выстроилась прислуга, на первый взгляд человек пятьдесят.
– Отлично, отдохнем в тишине и спокойствии, – сквозь зубы пробормотал Ши Мин, испытывая непреодолимое желание развернуться и сбежать.
Оплачивать сколько прислуги не по карману отставному маршалу, все семейное состояние спустившему на откуп чужой жизни. Пара месяцев – и слуги разбегутся, если император не назначил им жалованье от своих щедрот. Только вот если правитель из своего кармана им платит, то и слушать они будут вовсе не Ши Мина.
Новоиспеченная госпожа Ши попыталась выбраться из повозки, тяжело опершись на руку мужа. Одна нога ее не сгибалась, и Ши Мин, почувствовав мгновенный укол стыда, просто подхватил ее за талию и осторожно поставил рядом с собой.
– Благодарю, – негромко проговорила госпожа, поправила юбки и подняла глаза на красно-коричневый огромный дом под серой черепицей.
Глядя на дрожащие темные ресницы, Ши Мин вдруг подумал, что весь этот брак долго не протянет. Дом казался лишь временным пристанищем, пустым и недружелюбным, а женщина рядом – случайным недолгим попутчиком в самом начале длинного пути.
Только вот задумываться, куда этот путь приведет, совсем не хотелось.
Предчувствия бывают лживы, если за ними стоит многодневная усталость, страх и разочарование. Не стоит принимать их на веру.
Глубоко вздохнув, Ши Янмей первая сделала шаг по усыпанной гравием дорожке.
Поместье кипело и бурлило. Казалось, каждый человек в его стенах знал от и до, что и когда от него требуется сделать; Ши Мин бродил, как потерянный дух, и больше путался под ногами, ощущая себя лишним. Осмотрев дом, он вышел на воздух, не запомнив ни одной комнаты.
Солнце уже коснулось горизонта. Щурясь, мужчина рассматривал пронизанный рыже-розовыми лучами сад, пожелтевшие деревья, ровно подстриженные кустарники, уже начинающие терять листву, изящный пруд в окружении камней, ажурный мостик. Все ровно так, как он и представлял. Даже немного лучше…
Все совершенно не так.
– Господин… – Робкий голос из-за спины прозвучал так неожиданно, что погрузившийся в собственные мысли Ши Мин едва заметно вздрогнул. – Все готово, господин!
Одна из служанок подошла к нему совершенно бесшумно. В походах Ши Мин вскидывался даже от легчайшего шороха, оставаясь настороже и часто бодрствуя в ущерб самому себе. Здесь он тоже оставался настороже, но хватку терял: может, телу его и правда нужен покой?
Проводив последний солнечный луч, Ши Мин вздохнул и вернулся в дом.
Ши Янмей ждала в спальне. Все в том же свадебном алом наряде, прямая и неподвижная, она бездумно смотрела в окно на медленно темнеющее небо.
– Нам нужно обсудить наше совместное проживание, – кашлянув, заговорил Ши Мин. Войдя в комнату, он зачем-то передвинул подсвечник, полюбовался тремя ярко горящими свечами. Приблизившись к окну, коснулся тонких занавесок.
Супруга отвлеклась от окна и следила за его перемещениями с легким интересом.
– Должно быть, император вас ненавидит, – с едва уловимой усмешкой произнесла она и повела плечами. Голос ее был чуть хрипловат, как будто говорила она нечасто. – Иначе не навязал бы вам меня.
– Для меня честь… – галантно начал Ши Мин, памятуя, что им с госпожой Ши придется вместе жить, но женщина резким движением руки заставила его замолчать.
– Правды. Это ведь несложно для вас, верно? – неторопливо проговорила она. Хрупкая кисть на фоне алого рукава казалась бледной в прозелень. – Вы не из тех, кто станет лгать. Я готова пойти на ваши условия, но прошу быть со мной откровенным.
– Хорошо, – с легкой запинкой согласился Ши Мин, заново, в открытую, разглядывая жену. Серебристые глаза ее, отражающие пламя свечей, казались отлитыми из металла. – Кто вы? Почему вы здесь?
– Если бы я знала, – усмехнулась Ши Янмей и подняла обе руки. Нежная ткань рукавов соскользнула вниз, текучая и переливчатая, как потоки освещенной солнцем воды. – Не смогу ответить даже на первый вопрос. Я никто, господин.