– Деньги? – Язык у моряка заплетался, из уголка рта потянулась серебристая ниточка слюны. Осоловело моргнув, он расплылся в улыбке. – У меня есть деньги. Я отдам их тебе.
– Разумеется, – мягко согласился Мастер и выпрямился. – И у капитана наверняка тоже есть деньги, верно?
Глаза у него снова стали черными, и только в самой глубине еще искрило болотной зеленью.
Глава 32
Никогда раньше Юкай не знал, как это страшно – отпускать чужую руку. Разжимать непослушные, сведенные судорогой деревянные пальцы, оставляя себе только холодок быстро остывающей крови. Отпускать, молчаливо соглашаясь и благословляя на самоубийственную глупость, на последнюю попытку спасения.
Выпускать из пальцев последнюю надежду.
Я просил не спасать меня, но ты все равно делаешь по-своему.
Воздух застревал на полпути, не проникая в легкие, – там, внутри, клокотало негромко, но так неизбежно, что от одного звука становилось страшно. Тело не хотело умирать, боролось отчаянно; пальцы царапали стальные влажные жала – не извлечь, так хотя бы спрятать, чтобы Ши Мину было не так больно смотреть. В детстве на каждую рану Юкая наставник глядел словно на врага – серьезно и сердито. На виске Ши Мина в такие моменты сразу начинала пульсировать голубоватая жилка, и казалось, что ему самому становилось больно. Сейчас же в его черных глазах остались только усталость и неизбежность.
На прощание осторожно сжав ладонь Юкая, Ши Мин выпустил ее и поднялся на ноги. Последнее прикосновение вышло совсем слабым: или рука от потери крови стала нечувствительной, или наставник старался лишних страданий не причинить. Изо всех сил смаргивая темную пелену в глазах, Юкай слепо потянулся вслед уходящему Ши Мину – ему казалось, тот что-то произнес напоследок, но слова не смогли пробиться сквозь нарастающий шум в ушах.
Ши Мин растаял где-то во мраке и шелесте веток, исчез между приближающимися криками и конским ржанием. В груди клокотало все сильнее, и тело, отказываясь сдаваться смерти, судорожно сражалось за каждый вздох. Сознание мутилось, и только холодная земля, за которую Юкай цеплялся, осталась тоненьким мостиком между реальностью и бесконечным страхом.
Неловко дернувшись, он сполз в сторону по скользкому от крови стволу, теряя опору, и опрокинулся навзничь. Перед глазами вспыхнули звезды: обломки стрел впились еще глубже. Тело хотело убежать от боли, только бежать было некуда – боль устроилась внутри и свила гнездо в груди, не давая вдохнуть и царапая ребра. В последнем бесплодном усилии Юкай оттолкнулся ногами, ощущая тело совсем чужим, неловким и бессильным. Холодная земля под лопатками исчезла, и тело, влекомое собственной тяжестью, медленно поползло вниз по обрыву, оставляя на земле влажно поблескивающую черную полосу.
Перед глазами вспышкой мелькнуло короткое воспоминание – бестолково, кое-как затянутая упряжь не выдерживает рывка, и седло ползет по чешуе вниз, заставляя сердце подпрыгнуть и забиться где-то у горла, и тела словно нет: только ощущение падения, бьющееся сердце да влажные ладони, вцепившиеся в бесполезные ремни. Это воспоминание потом долго снилось ему в момент, когда разум погружался в самый легкий, спутанный с мечтами сон, и Юкай вздрагивал, мгновенно открывая глаза.
В тот день его подхватили тонкие, но самые надежные в мире руки.
Мысль оборвалась на середине, и яркая, наполненная солнцем картинка закрутилась водоворотом: синее небо, изумрудная зелень листвы и коричневая шершавая чешуя.
Закрыв глаза, Юкай позволил разноцветным пятнам и чувству спокойствия утянуть себя на самую глубину.
Ощущение тела возвращалось постепенно. В груди полыхал огонь, вырывая из спокойного уютного небытия; казалось, что человеческая плоть вдруг изменилась на что-то более плотное, тяжелое, неопределенное. Болезненно ныла спина, руку дергало, сводило и кололо даже кончики пальцев.
Из пересохших губ не вырвалось ни звука. Попытка открыть глаза отозвалась такой болью, ударившей сразу в виски и в затылок, что Юкай оставил всякие попытки заставить тело двигаться.
В голове клубился туман.
Он жив, и это ровно на целую жизнь больше, чем он рассчитывал получить.
Неужели Ши Мин все-таки смог? Увел погоню, вернулся за ним? Невозможно.
Пусть в его глазах наставник и был самым упрямым и способным на безумные решения человеком в империи, но он все-таки оставался человеком. Уставшим, оставшимся в одиночестве против превосходящих сил противника, верхом на чужом загнанном коне.
Только вот убивать людей, имеющих такой вес для императора, не станет никто. Скорее всего, и Ши Мин, и сам Юкай оказались в руках заговорщиков и только поэтому до сих пор живы. Принцесса, наследник трона и бывший маршал ранены и взяты в плен; такая добыча стоила всех затраченных усилий. Даже думать не хотелось, на какие уступки придется пойти Цзыяну.
Пахло землей и сухой травой. Юкай лежал на твердых досках, едва прикрытых тонкой шероховатой тканью. Последняя надежда на то, что их нашли и доставили во дворец, рассеялась вместе с твердостью ложа – таких кроватей и у дворцовой прислуги не нашлось бы.
Тишина давила на уши. Даже едва заметное движение пальцев отозвалось слишком громким шорохом в полном безмолвии.
Не стоило выдавать себя раньше, чем тело будет способно действовать. Полыхающая в груди и спине боль ясно говорила о том, что с мечтами быстро встать на ноги придется попрощаться. И стоило бы лежать, но нахлынувшее беспокойство и чувство беспомощности затопили его с головой.
Кто?.. Кем был их враг? Неужели Цзыян настолько разочаровался в брате, что готов пойти на убийство? Ведь один раз он уже пошел на подобное преступление, только сам совершить его не решился. Пусть семейные узы вряд ли много значили для него, но Юкай всегда был особенным, единственным близким человеком. Неужели все так изменилось за последние годы?
Ему не хотелось в это верить.
Даже если Юкай считал брата не лучшим императором, то отобрать трон ему и в голову не пришло бы. Добровольно возложить огромный вес на собственные плечи, снова топить дворец в крови и лишиться последнего родного человека только ради того, чтобы золотой венец давил на голову, а заботы лишили сна? Уж лучше обратно в пустыню отправиться и потеряться там в одном из шумных городов.
Брат был с ним честен – насколько мог себе позволить – и заботился непритворно. Он был хорошим человеком, несмотря на те черные пятна, которые неизбежно оставляют на душе власть и вечная необходимость выбирать из двух зол меньшее. Он был хорошим, в отличие от самого Юкая.
Ши Мину трон тоже вряд ли в мечтах грезился – возможностей отобрать власть у него было предостаточно, но ни одной он не воспользовался. Доверие наставник заслужил честно, не по крови, не по родству. И Цзыян должен был понимать, что никакие мнимые обвинения, доносы или подставные заговорщики теперь не собьют Юкая с толку. Снова и снова наставник спасал его, Цзыяна и трон, подставлялся под удары и даже терпел все то обидное недоверие, которое ученик посмел выплеснуть ему в лицо, словно помои. Что он может отдать Ши Мину, когда сам раз за разом остается в долгу перед ним? Доверие, верность и жизнь – больше ничего у Юкая и не было.
Странно только, что все эти мысли обрели пугающую четкость только теперь, когда смерть подобралась к ним слишком близко. Наверное, Юкай и вправду бестолков, раз некоторые вещи понимает с большим опозданием…
Можно отрицать участие Ши Мина в заговоре, но отрицать само наличие заговора глупо. Пусть в лицо Юкай знал не каждого гвардейца, но несколько примелькавшихся во дворце людей успел заметить.
Их наверняка могли подкупить. Может, за всем этим стоит кто-то за пределами империи? Все эти размышления не имеют смысла, Юкай ничего не успел понять в том, какие страны для них представляют опасность, а какие нет, самонадеянно решив, что не желает касаться политики. Ши Мин разобрался бы лучше, а вместе с господином Ло…
Возникший в памяти господин Ло вызвал неприятный зуд и желание стиснуть зубы. Раньше Юкай был убежден, что этот человек раздражает только из-за своей развязной манеры поведения и насквозь лживой кокетливой маски, но теперь мог признаться самому себе: господин Ло был, несмотря на все свои недостатки, равным для наставника. Он был другом, соратником и доверенным лицом, тогда как сам Юкай все еще оставался не то учеником, не то навязанной обузой.
Нужно собраться с силами, открыть глаза и осмотреться. Если Ши Мина здесь нет, нужно будет найти его, и все будет в порядке.
Вдвоем они справятся.
Юкаю удалось разомкнуть веки не сразу, однако темнота никуда не делась. Ни малейшего источника света: ни случайного отблеска, ни сияния звезд или луны, – только густая тьма, тишина и запах земли.
Наверняка его затащили в какую-то нору или землянку, скрытую от любопытных глаз. Значит, выбраться будет несложно, в землянках не будут ставить тяжелые двери с замками или рыть запутанные подземные тоннели.
Крошечное зернышко страха проникло в душу и проклюнулось первым робким ростком. А если он лишился зрения? Даже смерть честнее, чем вечная темнота и осторожная жалость. Какой толк в слепом солдате, только и умеющем, что мечом размахивать? Как ему выбраться и добраться домой? И, будучи калекой, стоит ли ему вообще думать о доме?
Если ему и удастся вернуться с чьей-то помощью, то на месте столицы к тому времени могут остаться лишь дымящиеся руины. И в глаза брату заглянуть не получится, хотя Юкай без слов смог бы понять, виновен тот или нет.
О том, чем могла закончиться выходка Ши Мина, он изо всех сил старался не думать. Ранение, плен, суд, тюрьма – только бы это было что-то поправимое.
Но с чем он на самом деле сможет справиться – запертый под землей, раненый, незрячий? Он даже себе не мог помочь, никогда не мог, ни разу, а теперь и вовсе не человек, а помеха, беспомощная обуза на чужих плечах!
Прошлое словно подернулось дымкой. Он снова остался один, совсем маленький, незначительный – ненужный ребенок, спрятанный в узких коридорах, запутавшийся в тонких блестящих тканях, расписных ширмах и узорчатых столах, под которые так удобно влезать, но где так ненадежно прятаться.