Желание коснуться лица стало нестерпимым.
Юкай с силой зажмурился – под веками расползлись зеленые и красные круги – и потянулся к лицу. С металлическим лязгом ладонь приподнялась над постелью и рухнула обратно.
Левая рука была свободна, а правое запястье охватывал тяжелый шероховатый обруч. Металл под неловкими пальцами медленно согревался. Цепь, тянущаяся от обруча, уходила куда-то под деревянное ложе. Юкай еще раз приподнял руку, подергав цепь.
Вторая цепь держала левую ногу и тоже уходила куда-то вниз. Добраться до кандалов на ногах Юкай не смог – изувеченное тело не желало сгибаться, заходясь приступами режущей боли.
Посадили на цепь, как пойманное дикое животное. Конечно, кто станет доверять волку, пусть и раненому?
Бешенство поднималось из глубины душной волной. Никому и никогда он не позволял ограничивать свою свободу, а теперь не может даже подняться с постели. Подбородок мелко подрагивал, губы сводило.
Темнота сжималась вокруг все плотнее, душила, едва слышно шипела в уши.
«Я выберусь и достану тебя, – мысленно пообещал Юкай плавающему в голове алому мареву. – Найду, возьму эту цепь и обмотаю вокруг твоей шеи, а потом буду тащить твое тело до самой столицы, шаг за шагом. Кем бы ты ни был, но ты на этой цепи сдохнешь».
Глава 33
В каюте помощника капитана Мастер пробыл совсем недолго. Скрыв кисти рук и плотно набитый кошель в широких рукавах, он направился прямиком к самому капитану: добытых денег на каюту не хватало, но капитан почему-то впустил странного пассажира и решил его выслушать.
– Разве у вас недостаточно денег? – печально уточнил Мастер, обмахнулся веером и протянул кошель. – Возьмете эти, и будет еще больше.
Совершенно естественным жестом он коснулся жилистого запястья капитана и огладил глубокий шрам между большим и указательным пальцами; взгляд самого капитана при этом подурнел, как у новорожденного щенка. Однако жадность его была велика, и несколько мгновений он продолжал сопротивляться странным чуждым мыслям. Даже будучи одурманенным, разум отчаянно цеплялся за привычные мерки: денег нужно как можно больше, это единственное, ради чего стоило жить…
Только вот никак не получалось вспомнить, какую же сумму он спрашивал обычно с богатых путешественников, а кошелек в руке ощущался вполне увесистым.
– Их станет больше, – пообещал Мастер. Кожа под его пальцами пошла крупными мурашками, и капитан глухо вздохнул, глядя прямо перед собой пустым взглядом. – Денег. Весь этот кошелек станет вашим.
Среди моряков много было тех, кто по крови ни одному народу не принадлежал, но по капле взял ото всех: с такими справляться всегда было сложнее, и Мастер с отвращением посмотрел на свои подрагивающие пальцы.
Зелень в его глазах сияла так ярко, что окрашивала кожу вокруг глаз призрачным огнем.
– Тайник. Надо срочно пересчитать деньги в тайнике и положить туда кошелек, верно?
– Положить, – тупо повторил капитан и покрепче сжал горловину кошеля, который так и не выпустил из рук. – Пересчитать.
– Нет, пересчитывать не нужно. А где у нас тайник?..
– Третья доска от стола, – без запинки отозвался капитан. – С петелькой.
– С петелькой, – с умилением повторил Мастер, выпустил чужое запястье и брезгливо обтер ладони о края своих рукавов. – Покажи мне, где он.
Под доской пряталась глубокая ниша, доверху забитая свертками. Наскоро сунув кошелек поверх груды других, капитан опустил доску, старательно разгладил едва заметную на фоне дерева кожаную петлю и выпрямился в ожидании новых указаний.
– А теперь спи. – Ло Чжоу устало взмахнул рукой и сгорбился. Потерявший всякое желание сопротивляться капитан сделал несколько шагов, рухнул на узкую постель и свернулся клубком, подложив ладонь под щеку. На обветренном бородатом лице проступило выражение безграничного счастья и покоя. – Спи. И как с такой жадностью твой корабль еще на дно не ушел, на радость всем богам?..
Подцепив петлю, он поднял доску и заглянул внутрь, выискивая собственный кошелек. Проступающие сквозь плотную ткань очертания совсем не походили на округлые монеты. Отбросив его в сторону, Мастер выудил несколько расшитых мешочков и взвесил их на ладони.
Капитан безмятежно спал и видел крайне приятные сны о безграничных золотых пустынях. Тяжелые монеты звенели под его босыми ногами, а теплый ветер играючи осыпа́л мелким золотым песком, от одного вида которого на душе становилось теплее.
Причмокнув, капитан перевернулся на спину и широко улыбнулся.
Мастер оглянулся с выражением крайнего отвращения и не глядя вытянул еще два кошелька. Едва удерживая их в руках, он ногой кинул доску на место, небрежно придавил ее и вышел, локтем распахнув дверь.
Выбравшись в коридор, он успел пройти лишь несколько шагов, прежде чем очередная волна с гулом ударилась о борт и перекатилась по верхней палубе, заставив корабль накрениться. Пошатнувшись, Мастер оперся о переборку, пережидая мгновения слабости. Он всем телом чувствовал ненадежность и непостижимую ледяную глубину за тонкой преградой досок, прямо под ними. Непрочность пугала: неважно, корабля или собственного тела, которое теперь едва держалось на ногах.
Несколько глубоких вздохов спустя Мастер с силой оттолкнулся от стены и зашагал прочь, по-прежнему несгибаемо прямой и надменный, и только потемневший от пота ворот выдавал постыдное бессилие.
К вечеру общую каюту заменили на крошечную двухместную, а еду один из озадаченных матросов принес прямо к двери. Ши Мин лишь краем уха слышал стук и негромкий разговор, не имея сил вырваться из болезненного оцепенения.
Выхватив из подрагивающих рук матроса поднос, Мастер локтем прикрыл тонкую раздвижную дверь.
– Не пора ли к жизни возвращаться? – весело спросил он, опуская поднос на откидной узкий столик. Посуда едва слышно звякнула.
Ло Чжоу говорил постоянно, не требуя и не ожидая ответа, словно паутинкой слов втягивая своего спутника обратно, в кипящую вокруг них жизнь. Когда-нибудь позже Ши Мин обязательно поблагодарит его за все усилия, за которые ему пока нечем было отплатить. Когда-нибудь, сразу после того, как его собственная, чудом уцелевшая жизнь станет хоть что-то значить для него.
Только сейчас он понял, каким благом было его одиночество. Люди, которым Ши Мин был дорог, – их оставалось так мало, но разве к кому-нибудь из них судьба оказалась добра?
Глаза обожгло, и Ши Мин поспешно зажмурился, не желая выдавать очередной волны режущего отчаяния. Стоит немного потерпеть, закрыв глаза и часто дыша, и нестерпимая боль превратится в привычную, совсем не такую острую. Благодарность за спасение в нем так глубоко смешалась с нежеланием принимать это спасение, что развязать спутанный узел никак не удавалось. Не хотелось разрушить все старания, которые смешливый и легкомысленный господин Ло приложил, вытаскивая его из бездны.
Жить намного сложнее и больнее, чем смириться и упасть на дно. Пусть Ши Мин и не понимал, чем заслужил подобное отношение к себе, но никто не станет прилагать такие усилия для достижения неважных целей. Значит, его жизнь в чужих глазах все еще чего-то стоит. Может, немного позже он поймет почему.
Бесконечность моря, сине-зеленая, глубокая, подсвеченная косыми солнечными лучами, казалась картиной его прошлой жизни – неспокойной, волнующейся, опасной, но такой бесконечной и наполненной надеждами, планами, счастьем и печалью, одиночеством и редким чувством близости. Теперь же, стянувшись в одну точку, море расплескалось грязной лужей, над которой вряд ли рассеется мрак.
– Неожиданная удача – расквитаться за все, заполучив твое беспомощное тело, – с удовольствием сообщил Мастер, краем глаза посматривая на занятого своими мыслями Ши Мина, отстраненно глядящего в окошко. Подобрав рукава, он сел рядом, зачерпнул что-то блеклое, разваренное, и помахал ложкой в воздухе, остужая еду. – Конечно, кто я такой, чтобы мешать многоуважаемому стальному и несгибаемому маршалу страдать и слезы лить, но я начинаю думать о поиске веревки, а накормить обездвиженного пленника не такая уж сложная задача…
Не выдержав потока слов, Ши Мин негромко фыркнул и осторожно прихватил ложку губами. Что-то безвкусное пролилось в иссохшее горло. Тело тут же вспомнило о своих насущных надобностях и отчаянно потребовало еды.
Мастер подхватил горячую тарелку, прикрыв ладонь рукавом, и протянул ложку. Глядя, как неловко Ши Мин смыкает пальцы и пытается зачерпнуть еду, он приподнял тарелку повыше и проговорил строго:
– Давно бы так. Сквозь вас, господин, уже солнце просвечивает.
Суровый тон никак не вязался с пляшущими в лисьих глазах искрами и уставшей улыбкой, притаившейся в уголках губ.
Корабль все дальше уходил в море. Ветер, надувающий паруса, становился холоднее день ото дня; решившийся выбраться на палубу Ши Мин почти захлебнулся плотным потоком сырого воздуха. Ледяная морось осела на волосах, обожгла лицо.
Ши Мин не спрашивал, куда они плывут, а Ло Чжоу, словно чувствуя его настроение, все чаще исчезал из каюты, оставляя мужчину наедине со своими мыслями. Ощущать тесноту стен было невыносимо, и Ши Мин, обмотавшись сразу двумя плащами, упорно поднимался наверх. Ослабевшие ноги едва справлялись с качкой, но вид холодной, непрестанно движущейся воды успокаивал. Движение, ледяной ветер и пустота лишали желания думать, завораживали. Редкие солнечные лучи пробивали низкие тучи, золотом обливая то светлеющие волны, то деревянный борт корабля.
Раньше Ши Мину казалось, что пустота – это просто отсутствие действий. Одинаковые дни, бесконечной вереницей проходящие мимо него, принесли вместе с собой понимание, что пустота тоже имеет значение и вес. Теперь она безраздельно занимала его время, голову и жизнь. Именно там, на промокшей палубе, вцепляясь замерзшими влажными пальцами то в потемневшее дерево, то в собственные плечи, Ши Мин осознал, насколько смешной была его слепая уверенность в том, что его жизнь ему подчиняется. Невыносимой глупостью теперь вспоминалось ему чувство, с которым – он был уверен – он удерживал в ладонях нить своей судьбы, пусть не во всем, но в самом важном!..