– Подумай еще раз и скажи, что я прав. – Юкай следил за лицом Ши Мина, вознамерившись во что бы то ни стало дождаться ответа. – Твою похвалу не то что заслужить, выпрашивать приходится. Небо не обрушится, если ты хоть раз признаешь, что я уже не так бесполезен.
Ши Мин поднял глаза и согласно кивнул. Маска отстраненности на его лице держалась крепко, и язвительный тон Юкая остался незамеченным.
– Одно меня мучает, – неожиданно для себя решил высказать тяжелый груз сомнений Ши Мин, – где мы возьмем столько людей, чтобы держать все эти земли в подчинении? Как он собирается править людьми, которых не сможет контролировать? Они ведь даже после победы не склонят головы.
Юкай не ответил, только отвел глаза. Ему нечего было сказать.
Брат не попросил, а приказал. Несмотря на полную несостоятельность Юкая в вопросах управления людьми, эта мысль уже давно преследовала его самого. Армия находилась в ужасном состоянии, не имея никакой возможности выдохнуть. Новых солдат брать было неоткуда, копилась усталость, порождая ощущение бессмысленности. Люди гибли или оставались на завоеванных территориях для пресечения бунтов и восстаний, и к Локану, с учетом потерь, дошла едва ли пятнадцатая часть личного состава.
Сила народа и страны в единстве. Правитель, народ, армия – все они должны смотреть в будущее вместе, но теперь от единства не останется даже воспоминаний. Жители Лойцзы тянут на себе обеспечение армии, а теперь еще и завоеванные народы повиснут камнем на шее: новые части великой империи не отличались дружелюбием, и держать их придется на коротком поводке.
Огонек лампы дрожал за толстым подкопченным стеклом, разбрасывая теплые блики по темному шатру и двум неподвижно замершим у стола фигурам.
– Этот вопрос стоило поднять еще в то время, когда нас из одного похода гнали в следующий, как скотину на убой, – Ши Мин устало потер лоб. – Ты уже можешь разобраться. Что не так?
Юкай на мгновение задумался.
– Все, – коротко ответил он. – Все. Народ не хотел этой войны, ее хотел только Цзыян. Наших земель было нам достаточно. Мысли правителя и народа не должны расходиться. С некоторыми странами у нас были соглашения, но все они оказались просто пустыми обещаниями. Брат не стал соблюдать свои же клятвы, он презрел свои же законы. Он не учел ни состояния армии, ни возможностей ее, не стал слушать ничьих слов. Разве можно было отсылать людей, не изучив врага, не выбрав подходящий момент? Он ведь и тебе не дал вмешаться. Авторитет правителя подорван.
Порыв ветра бросил горсть крупного песка в туго натянутую стенку шатра, зашуршал плотной тканью. Ши Мин отвел глаза и кивнул. Тема была слишком опасной, но вдали от столицы языки развязывались охотнее, а мысли становились несдержанными.
– Император будет рад твоим успехам, – мягко заметил он.
Глаза мужчины тонули в глубоких тенях, и Юкаю на мгновение показалось, что он смотрит не на знакомое до мелочей тонкое лицо, а на смутно белеющий череп.
– А ты? – прямо спросил юноша, вскинув голову. В глазах его разгоралось что-то тяжелое, недоброе. – Рядом был не он, а ты. Ты гордишься мной?
Тон его казался излишне резким.
Ши Мин скрыл насмешливую улыбку, опустив голову, но ответил неожиданно серьезно:
– Из меня не самый лучший учитель, но я горжусь.
– Самый лучший, – отрезал Юкай. На лице его не было ни капли сомнения.
В юности очень сложно говорить о чувствах искренне, их проще спрятать за небрежностью и даже грубостью. Как будто излишняя чувствительность и честность может быть опасна; приоткрывая душу, люди остерегаются удара, и часто это проходит только с возрастом. Юкай же и вовсе не отличался умением складно говорить или кого-то хвалить, а теперь совсем смутился: смотрел все так же прямо, но скулы предательски порозовели.
Ши Мин никогда не ждал благодарности за свое неловкое наставничество. Добровольно он такую ношу на себя не взвалил бы, да и справлялся не очень хорошо; однако сегодня он эту благодарность дождался и растерялся.
Мир покрутился и замер наконец в том положении, в котором должен был оказаться изначально, – отпрыск Дракона теперь достоин стать правой рукой своего брата. Война будет окончена, и юноша уже без спешки разберется во всех тонкостях военного дела под чутким руководством брата и советников. Он возьмется за управление войском так же основательно, как взялся когда-то за обучение. Таков уж его нелегкий характер. Иногда излишне медлительный, но очень постоянный и лишенный всякой ветрености, Юкай способен стать правителем куда лучшим, чем Ду Цзыян, – только бы научился он слышать людей и хотя бы отчасти понимать их.
А он, Ши Мин, теперь по-настоящему станет подчиненным, как и было должно. Ненадолго, ровно до возвращения домой. Каждый титул словно отдельная короткая жизнь, и в конце этой жизни ждет маленькая незаметная смерть.
Глава 4
Юкай рассматривал стену, прикрывая слезящиеся глаза ладонью. Слезы испарялись мгновенно, выступающая соль склеивала ресницы в ломкую полосу.
Толстую, отполированную песчаными бурями стену сложили из массивных каменных блоков разного размера. Велико было мастерство ее строителей: кладка столь точна и искусна, что почти невозможно увидеть зазоры между светлыми камнями.
Ветер с сухим шорохом швырял горсти песка, высекал одну и ту же тоскливую мелодию пустыни, завывал над стеной и уносился дальше, рассеивая остатки пыли над осажденным городом. Бесконечное золотое и желтое, странные звуки и потерявшее цвет небо – вот и все, что сохранят в памяти воины по возвращении из гибельных мест. Да еще воспоминания о постоянном привкусе крови во рту, лопнувших от жара губах да скрипе песчинок на зубах.
Только одна деталь сегодня нарушала извечное постоянство, мешала соринкой в глазу. Самодельное белоснежное знамя неровной формы ночью повесили на стене правее ворот, почти по верхней кромке стены. Оно напоминало шелковое верхнее платье с боковыми разрезами; восходящие потоки воздуха то и дело заставляли широкие рукава взлетать и снова опадать.
Ши Мин, удобно укрывшись в тени ученика, прищурился и негромко фыркнул. Скопившееся внутри недовольство вылилось в привычный ритуал – вытянув привязанную к поясу короткую веревку с разлохматившимся концом, наставник принялся отстраненно завязывать на ней узор из узелков.
– Могли бы сразу распахнуть ворота, – пробормотал он и выступил из относительной прохлады, – и им полезнее, и нам меньше времени тратить.
Тело устало. Разум устал. Пески слишком легко пожирают людей, глотают не глядя и не пережевывая, гасят одну жизнь за другой; слишком дорогой ценой обходится это противостояние.
Разница между путешественниками и воинами не только в приказе. Путник приходит в другую страну с открытым сердцем и душой нараспашку, принимая все новое с восторгом и благоговением. Солдат идет убивать. Сама земля не должна, не имеет права с добром относиться к тому, кто пришел с оружием. Защищая своих детей, она покажет свои самые отвратительные стороны.
Полчища ядовитых насекомых. Бури, в которых приходилось связывать ящеров между собой, и все равно нескольких десятков человек недосчитывались; ветер выл на разные голоса и сводил с ума, заставляя обрезать веревку и шагнуть навстречу смерти. Вода, которой было куда меньше пролитой крови.
Невольно Ши Мин бросил короткий взгляд на ряд копий, воткнутых прямо в песок. Эти копья остались между городом и лагерем и отсюда виделись десятком коротких черточек с темными пятнами насаженных на них голов. Их поставили не ради устрашения города, а ради устрашения самой армии.
Юкай перехватил его взгляд и нахмурился.
– Людей мало, – заметил он. – Не жалеешь?
– Я готов вести в бой воинов любого сословия, – неторопливо отозвался Ши Мин. Пальцы тем временем вывязывали сложные узлы один за другим, укладывая в непонятный узор. – Неважно, сколько денег было в роду и сколько бед человек принес за собой сюда, но он должен остаться человеком. Я не поведу за собой чудовищ, Юкай. Армия – острие, карающий меч империи и мое лицо. Нет безгрешных армий… но всему есть предел. И это моя обязанность – указать воинам границы, которые нельзя пересекать.
Солнце успело высушить головы до неузнаваемости, оставив только темную кожу, обтянувшую хрупкие кости. Наказание настигло их с опозданием. Слухи о том, что некоторые воины позволяли себе вольности в отношении женщин, неизменно превращали Ши Мина в тонкую чашу, в которую щедро плеснули кипятка. Одного неловкого слова было достаточно, чтобы стенки треснули.
Никто из плененных народов не станет жаловаться на грубое обращение, ни одна женщина не придет за справедливостью к порогу захватчика, потому Ши Мину приходилось доискиваться правды в слухах и случайных разговорах. В первый год после начала войны некоторые даже бахвалились своими победами, но спустя пару дней оказывались приговорены к смерти без права оправдаться. Свою позицию главнокомандующий донес до людей просто и безыскусно: он поведет за собой только тех, кто не станет пользоваться положением и силой. К концу похода правило это приобрело твердость высеченного на камне, и насилия стало куда меньше благодаря страху.
Споры о правильности такого пути велись до сих пор. Ши Мин никому не отказывал во мнении, но и учитывать чужие слова не собирался. Юкай не сразу понял, что таким образом наставник успокаивает собственную совесть. Не решаясь выступить открыто против войны, Ши Мин пытался соблюдать свои принципы хотя бы так, пусть в ущерб делу.
Сначала в этом видели бунт, потом – неуместные попытки лучше выглядеть в чужих глазах, а теперь судить бросили: какой в этом смысл, если виновник слухов оправдываться не спешит?
На деле все было куда проще и сложнее, и причину Юкай нашел в узелках.
Всю жизнь наставника носило по родным и чужим землям, не давая закрепиться. Даже характер его изменился, но стремление к порядку никуда не делось, только приобрело совсем другой вид. Если не получается успокоить мысли, можно занять их и руки чем угодно, лишь бы отвлекало; если в мире вокруг порядка нет, так наведи его хоть на подвластном тебе крошечном кусочке.