Появление нового маршала тоже не могло пройти мимо лисьих глаз и цепких пальцев господина Ло. Впервые лицом к лицу они встретились в неприметном борделе на окраине столицы, не самом популярном, а даже, пожалуй, самом скрытом и неприметном среди десятка подобных заведений. Несколько раз они виделись и прежде, но то были случайные пересечения на пирах, где знакомиться не было ни смысла, ни интереса.
Полускрытый тонкой газовой занавесью юноша казался хрупким подростком. Открытое тонкое лицо, большие угольно-черные глаза, удивленно выгнутые тонкие брови. Тем не менее под одеждой этого невысокого молодого господина уже появились первые кровавые отметины после серьезных ранений, а сам он медленно вливал в себя крепкий алкоголь, не морщась. Его окружали несколько юных, но потрепанных жизнью девушек – других тут не водилось, – и улыбки он им дарил довольно равнодушные.
На первый взгляд Ши Мин и вправду был легкой жертвой. Одинокий, не имеющий представления о царящих во дворце порядках, единственный ребенок в семье, он неизбежно должен был столкнуться с насмешками и невозможностью найти близких по духу людей. Склонить таких на свою сторону и вытянуть всю подноготную обычно бывает даже слишком просто, никакой интриги…
Первая неделя тем временем обернулась полным провалом – Ши Мин смотрел безучастно, никак не реагируя на дружеские беседы. На нечастых приемах и во время визитов во дворец Мастер оказывался рядом с Ши Мином, источая дружелюбие и даже не пытаясь отравить его ядом насмешки. По счастью, за последний год именно эта улыбчивая и самую каплю беспомощная маска приросла к его лицу крепче всего и дополнительных усилий не требовала.
Ши Мин равнодушно улыбался, кивал, отводил взгляд и мгновенно забывал о присутствии господина Ло. Ни разу он не заметил его первым и не признал их знакомство на людях.
Это было настолько дико и несправедливо, что Мастер всего за несколько дней прошел путь от недоумения до звенящего бешенства. После этого он отбросил все сложные тактики и пошел в лобовую атаку. Попытки проваливались раз за разом, к тому же Мастер пыток старался всегда соблюдать ту тонкую грань между явным присутствием и легким недостатком общения, даря людям чуть меньше того, чего бы им хотелось, поэтому попытки эти были разнесены по времени и казались чистейшим совпадением.
Странные отношения, в которых один ускользает водой сквозь пальцы, а второй не оставляет надежды его догнать, со временем переросли в бесконечные упражнения в остроумии. Похоже, терпение Ши Мина оказалось на исходе, да и сам Мастер больше не мог удерживать улыбку при виде его равнодушного лица. Позднее отношения запутались окончательно, и распутать их оказалось совершенно невозможно. Завидев друг друга, мужчины бросали все дела, вежливо раскланивались со своими спутниками и погружались в бурные воды взаимного унижения, пытаясь побольнее уколоть противника.
Полные улыбок и уничижительных реплик разговоры быстро привлекли внимание, и слухи о явной нелюбви двух таких разных и в целом весьма деликатных молодых мужчин оказались на слуху. Припомнив репутацию что молодого командующего, что Мастера пыток, люди единодушно решили, что дело в некой прекрасной незнакомке и соперничестве за ее сердце. Кто-то кого-то любил, но не срослось, и наверняка причиной были измены, а может, несчастливый любовный треугольник своими острыми гранями ранил обоих молодых господ – знать бы еще, кто же стал причиной такого раздора…
Господин Ло привык использовать людей для достижения своих целей, а в этих странных, но приносящих удовольствие пикировках толка не было. Он не смог приблизиться к главнокомандующему ближе, чем на расстояние язвительного шепота прямо в ухо, и этого было недостаточно.
Раздражение исчезло так давно, что никто и не помнил, что оно когда-то существовало, глухая неприязнь превратилась в принятие другого человека целиком и полностью, без условий, а острота бесед – в правила игры, которых по привычке продолжали придерживаться.
Мастер прекрасно разбирался в чужих чувствах, но только благодаря логике и наблюдательности – сам он не ощущал ни родства, ни влюбленности, ни ненависти. Холодный рассудок да редкие всплески столь же холодной злости долгие годы были единственными его спутниками.
Только с неподдающимся, ускользающим раз за разом главнокомандующим Мастер ощутил интерес, невольно погружаясь все глубже и глубже в связь, которой не понимал. С годами он признал, насколько был бестолков в юности, не сумев распознать одиночество и жажду души.
Изображать дружбу он так и не научился. Интуитивно чувствовал, что люди сразу увидят подвох, поймут его истинное равнодушие. Возможно, так оно и было, но равнодушие не распространялось на раздражающего маршала.
Даже сейчас он опасался называть связывающие их отношения как-то определенно. С его губ легко срывались любые слова и заверения, но внутри он так и не нашел названия, словно опасаясь, что стоит дать этому незнакомому чудовищу имя, и оно перестанет быть эфемерным.
Если все-таки признать, что никакой выгоды от спасения Ши Мина не было…
Тогда придется ответить самому себе: как же так вышло, что нацеленная на другого паутина и самого паука накрепко замотала в общий кокон?
Глава 36
Лишенный возможности видеть, Юкай все чаще погружался в странное оцепенение. Мир вокруг, казалось, остановился или полностью исчез, даже время замерло, сдвигаясь с места только с приходом мальчишки. Запах, голос, негромкие звуки, вкус еды, быстрые опасливые прикосновения к ранам остались единственным доказательством того, что сам Юкай все еще существовал. Стоило ребенку исчезнуть, и смутный образ начинал таять, стираясь из памяти.
Оставалась только пустота.
Реальность казалась слишком зыбкой без тоненьких ниточек чувств, за которые можно потянуть и пощупать, увидеть, вдохнуть запах. Стоит порвать эти нити, и безумие целиком захватит разум, заменит собой весь мир и больше не отпустит.
Юкай не хотел причинять мальчишке боль. Лишь одно правило всегда казалось ему верным – плати за добро добром, на зло ответь ударом. И пусть опасения ребенка были понятны, а за помощь его следовало бы поблагодарить, но слепое желание найти хоть кого-то виновного в этом вынужденном бездействии не давало покоя.
Цепи он простить не мог. Ржавая пыль, сухими и шершавыми следами остающаяся на натертом запястье, сводила с ума; само ощущение ловушки не давало рассуждать здраво. Благодарность и ненависть сплетались в узлы, заставляя до онемения сжимать кулаки. Драгоценное время уходило, пока он оставался под землей, совершенно беспомощный.
Два желания с одинаковой силой рвали его на части. Разумом Юкай понимал, что сейчас не сможет выбраться и уйти, и дело не в цепях, а в первую очередь в отсутствии сил. Их хватит на короткий рывок, но потом придется пешком добираться в столицу – вряд ли ему удастся еще и коня украсть. Долгий путь его тело просто не выдержит, и он снова свалится где-то по дороге, а судьба вряд ли пошлет еще одного спасителя.
Но время расползалось в пальцах, сочилось капля за каплей, оставляя после себя только сгущающееся предчувствие чего-то страшного. Чего-то, что он уже не успеет предотвратить, а может, уже сейчас не успел; чего-то настолько невообразимого, что вывернет его жизнь наизнанку, не оставив камня на камне.
Тело рвалось, не подчиняясь разуму: ногти в тысячный раз скребли по звеньям цепи, мышцы стягивало напряжением, боль в груди начинала полыхать с новой силой, а под веками плавали белые искры.
Какой неважной, незначительной мелочью кажется окружающий мир – солнечный свет, глубина неба, шорохи и голоса, – и с какой ноющей болью люди вынуждены вспоминать все это, очутившись взаперти.
Мальчишка появлялся нечасто, и запутавшийся Юкай не мог понять, через какие промежутки времени происходили визиты, – дни склеились в одну липкую массу, как разваренный рис. Словно утвердившись в каких-то своих предположениях, ребенок почти не говорил с ним, обходясь короткими просьбами, но обострившимся в темноте чутьем младший Дракон ощущал его тяжелый, ни на минуту не отпускающий взгляд.
Между седьмым и восьмым визитом Юкай понял, что начинает сходить с ума. Ненадолго провалившись в сон, он был разбужен собственным стоном. Неясные ускользающие образы оставили внутри ноющее чувство потери и смутную надежду. Вдруг показалось, что все это – очередное испытание судьбы, проверка на прочность, на то, выдержит ли хребет или треснет. И если уж ему удастся справиться, то это препятствие станет последним и окончательным и больше ничего страшного не произойдет.
Эта немая, ничем не подтвержденная надежда начала ломать его изнутри, прорываясь на волю.
Приближение мальчишки он почуял издали, напряженно прислушиваясь. Никаких посторонних звуков, только ощущение, что вот-вот ушей коснется тихий шорох шагов.
Юкай успел досчитать до восьми, и ребенок, двигавшийся почти бесшумно, спустился. Звук шагов всегда ускорялся в конце, будто мальчишка сбегал по наклонному тоннелю.
– Зачем ты тратишь на меня еду? – Молчать Юкай больше не мог. Любая ссора была лучше, чем пытка тишиной. – Зачем тебе столько проблем? Что ты хочешь от меня получить?
– Ничего? – с вопросительной интонацией отозвался мальчишка после недолгой заминки. Голос его звучал легко и дружелюбно, словно ни цепи, ни плен ничего не значили. – Мне ничего от тебя не нужно.
Тонкие пальцы сноровисто разматывали плотные повязки, легким нажатием на плечи заставляли тело приподниматься и опускаться обратно. Несмотря на субтильность, для своего возраста мальчик был довольно силен и быстр, а темнота не доставляла ему никаких проблем.
– Тогда ты вывел бы меня и бросил умирать. – Юкай против воли фыркнул. – Никто не спасает даром. Еще и такого, как я.
– Какого – такого? Большого и опасного? – с вызовом отозвался ребенок. – Ты глаза открыть не мог. О чем мне беспокоиться?
– О том, что я могу освободиться.