рачивающейся драматической постановкой.
В одном господину Ло никогда нельзя было отказать – рядом с ним жизнь могла быть какой угодно, но только не скучной.
Мастер тем временем разливал мед своих речей так густо, что светловолосая госпожа уже не скрывала улыбки.
– Могу ли я рассчитывать на скромную финансовую помощь и немного теплой одежды? – перешел Мастер Ло на сугубо деловой тон.
Уна едва заметно сморщилась, но потом расслабленно кивнула.
– А на покупку целого сундука прекраснейших украшений?
Женщина возвела очи к потолку и тоскливо вздохнула.
– Каждый раз – каждый раз! – когда боги приносят этого человека на мой порог, – ни к кому не обращаясь, проговорила она, по-прежнему глядя вверх, – оказывается, что по дороге он обчистил весь корабль. Еще немного – и даже пираты откажутся ходить у наших берегов. Господин Ло, у вас совесть есть?
– У меня есть прекрасный жемчуг, – начал перечислять Мастер. Сложив веер, он неторопливыми движениями кисти вращал им в воздухе, припоминая весь список сокровищ. – Нефритовые подвески. Перламутр…
– А совести нет, – сурово закончила госпожа за него и потерла переносицу.
– От нее совсем нет толка, а бесполезными вещами я не располагаю, – легко согласился господин Ло.
Женщина несколько секунд сверлила безмятежного Мастера ледяными голубыми глазами, после чего поднялась и шагнула к двери, но остановилась посреди комнаты в нерешительности.
– Наведайтесь к очагу, – проговорила она, наделяя последнее слово каким-то скрытым смыслом.
Мастер в немом вопросе приподнял брови. Остатки легкомыслия сползли с его лица.
– Он пока горит, но остальные очаги гаснут один за другим. – Уна взмахнула рукой и устало потерла висок. – Может, вам удастся разобраться?
– Я посмотрю сам, – с нажимом отозвался Мастер. Взгляд его стал ледяным и цепким, а в словах прозвучал приказ.
Уна склонила голову в подобии легкого поклона и быстро вышла за дверь.
– Очаг?
– Не забивай голову, – отмахнулся Мастер рассеянно. – Местные сказки, ничего интересного.
Ши Мин покосился на напряженную фигуру, но ничего не сказал. Даже если Мастер врет – а он ведь врет, небрежно и без должного старания, – уличать его в этом не стоит. Вместо честного ответа Ши Мину достанется только ворох еще более яркой шуршащей лжи, грудой шелка скрывающей истинное положение дел.
В отсутствие хозяйки комната вдруг показалась опустевшей и нежилой.
Вернулась Уна очень быстро. В руках ее покачивались два длинных плаща мехом наружу: один огненный-рыжий, второй черный с проседью.
– Завтра пришлю кого-нибудь за своими сундуками, – со вздохом она опустила меха в свободное кресло. – А теперь уезжай, будь добр. А то внизу тебя уже многие успели заметить.
Гибким движением поднявшись на ноги, господин Ло закутался в рыжий мех и прикрыл глаза. Ши Мин подхватил второй плащ, не решаясь надеть, – даже сейчас он ясно видел, что тяжелые меха не придутся ему по размеру и будут путаться под ногами. Однако господин Ло, не желая больше терять времени, первым направился к выходу.
– Ты привез его выздоравливать от разбитого сердца? – негромкие слова Уны догнали их уже в коридоре. Говорила она без жалости, но со странным чувством сопричастности. Ши Мин прикрыл глаза и криво усмехнулся. Неужели все настолько явно написано у него на лице? И скольких еще треснувших от невзгод людей Мастер привозил сюда?
Ло Чжоу замер на мгновение.
– Мужчины не бегут от разбитого сердца, – после паузы отозвался он. – Только от жизни, которая рассыпалась в пыль.
Глава 39
Нет ничего страшнее для живого ума, чем неопределенность. Фантазии уводят все дальше и дальше, показывают все больше развилок, и каждый путь заканчивается чем-то пугающим.
Едва освещенная нора с низким сводом в зеленоватом свете казалась частью нижнего мира, подвластного демонам. Несколько широких досок поверх камней, цепь, грубо вырубленный пень вместо стола да яма в углу. Некуда смотреть, негде скрыться.
Никогда не искавший чужого общества Юкай, запертый под землей и придавленный тяжелым грузом собственных мыслей, впервые ощутил полное одиночество. Он не пытался разобраться в причинах странных желаний и только думал о том, что хочет говорить: не с наставником или братом, а просто говорить – неважно с кем и о чем. Слова разбивали окружающую стену, служили напоминанием о том, что он не сдался, что все еще жив и медленно, но верно поправляется.
Только произносить эти слова доводилось очень уж редко – или во время коротких бессмысленных бесед с ушастым мальчишкой, или совсем бесполезных разговоров с самим собой.
Раны понемногу затягивались, вызывая невыносимый зуд. Мальчик, поначалу молчавший с видом крайне недружелюбным, все-таки не смог справиться с заложенной где-то в глубине жаждой опекать и заботиться и понемногу оттаивал. Настороженный, он чурался взглядов, пытаясь укрыться даже от неверного зеленоватого света камня, но каждый день уносил самодельный светильник на солнце и возвращал обратно. Ему больше была привычна темнота, но он пытался сделать пребывание Юкая внизу как можно более удобным.
Глядя на тоненькую фигурку с тревожно вздернутыми ушами, Юкай испытывал смешанные чувства. Удивительным стало понимание, что ребенок без имени совсем не боится смерти, но страшится показаться на глаза.
Неодобрения ли он опасался или просто казался самому себе чудовищем, причудой природы? Лишенный других занятий, Юкай невольно наблюдал за мальчишкой, подмечая все больше странностей.
Ребенок был гибок, ловок и быстр, но все эти умения существовали будто отдельно от него – иногда он слишком быстро начинал движение и мог расплескать воду, которую нес, или, наоборот, с удивленно округлившимися глазами смотрел, как падает ложка, не делая никаких попыток ее поймать. Воду он наливал и подносил не глядя, далеко отставляя кружку, словно на дне ее притаился опасный монстр.
Речь его была странной. Небрежная, грязная, обильно разбавленная странными звуками, повторениями и вопросами, в которых не было никакого смысла. Одни слова он проговаривал слишком быстро, проглатывая окончания, другие тянул долго, мягко перекатывая гласные, а иногда и вовсе искажал произношение до неузнаваемости, и оставалось только догадываться, о чем идет речь.
Мальчик не только не знал, как правильно говорить, но и о манерах имел самое смутное представление. Несмотря на происхождение, Юкай сам был не слишком щепетилен в соблюдении бесконечных правил, но ему и в голову бы не пришло так запросто говорить с человеком намного сильнее и опаснее себя – словно с ближайшим другом, не проявляя ни малейшего уважения.
Однажды Кот все-таки сказал свое имя – видно, настороженность понемногу уступала место доверию. Юкай попытался повторить его, ощущая, как непривычные звуки никак не укладываются вместе и мгновенно забываются, и мальчик впервые расхохотался в голос, откинув голову и обнажая нежную шею. В эту секунду с ним можно было сделать что угодно, и младшему Дракону впервые подумалось, насколько этот ребенок был безрассуден и беззащитен.
– Лучше продолжай звать Котом, – предложил мальчишка. Глаза, повлажневшие от смеха, отражали зеленые блики. – А то у тебя что-то жуткое выходит.
Чем дольше Кот находился рядом, тем больше запутывался Юкай. Внутри хрупкого тела было столько сострадания и заботы, запросто раздаваемых кому попало, что даже страшно становилось. Разве можно так растрачиваться на постороннего человека?
Мальчишка существовал только в двух состояниях – он или верил, или нет. После того как им удалось хоть немного объясниться, ребенок перешел от недоверия к полной открытости, словно теперь не сомневался в собственной безопасности. Он снял цепь с ноги Юкая, оставив прикованной только правую руку, и продолжал неловко извиняться за это. Кто обвинил бы одинокого ребенка в мерах предосторожности? Если Коту казалось, что цепь поможет удержать Юкая, если тому вдруг в голову взбредет причинить вред, то пусть будет так. Только вот мальчик всем своим поведением опровергал эту догадку. Оковы скорее выглядели попыткой удержать самого Юкая от необдуманного побега.
Теперь Кот спокойно взбирался на дощатую постель, нимало не стесняясь такой близости, которая самого Дракона изрядно раздражала. О своем прошлом мальчик говорить отказывался наотрез, разом смурнел и отводил глаза, но по бесконечным обмолвкам можно было понять, что здесь он живет не больше полугода.
– Тут такая зима, вообще ужас! – вдохновенно рассказывал Кот, обняв руками худые коленки. Он сидел так близко, что Юкай мог просто протянуть руку и коснуться спутанных пушистых волос. – Они же тут ничего не выращивают, бродят по лесу, охотятся – и все, даже рыбу не ловят, вода им не нравится, идиоты! Запасов никаких, одежда вся старая, забьются по норам и дрожат. Я и сам рыбу не очень хорошо ловить умею, но тут озеро рядом, там теплые ключи, я залезаю и – р-р-раз! – голыми руками, представляешь? А остальные крик подняли…
Вспомнив о чем-то неприятном, Кот прикусил губу, разом растеряв свое воодушевление. Мрачно поежившись, он потер плечи.
– Никто не знает, что я здесь? Ты что, живешь один?
– А с кем я должен жить? – с удивлением отозвался Кот. – Думаешь, мне лет десять?
– Двенадцать? – неуверенно предположил Юкай.
– Девятнадцать! – совершенно по-детски взорвался собеседник и сердито засопел в ответ на недоверчивую усмешку, но тут же остыл: – Мне неловко как-то из-за цепей, но ты же должен меня понять. Я вообще не представлял, чего от тебя ожидать, да и сейчас не представляю.
– Можно было сразу все объяснить, – перебил Юкай. – Я не стал бы ввязываться в бой с неизвестным противником, едва стоя на ногах.
– Ага, ага… – В голосе мальчишки послышалось сомнение. – А на меня ты от спокойствия великого напал, не иначе?
– С высоты девятнадцати лет мои поступки наверняка кажутся глупыми, – скучно отозвался Юкай.
Кот громко фыркнул, но продолжать тему возраста не стал, только вздохнул тяжело и улегся рядом. Помолчав немного, он словно смирился с принятым решением и заговорил сухо и скупо: