Старые привычки, старые связи, старые принципы, от которых невозможно отступить. Лишенный собственной судьбы, Ши Мин отчаянно цеплялся за несколько якорей и терять их не желал.
Воздух потек от жара, превратился в огромную реку. Приближалось время испепеляющего зноя. Повинуясь едва заметным знакам, за спиной Ши Мина собралась группа из шести воинов. Многажды истоптанный песок стал совсем рыхлым, изрытый когтистыми лапами ящеров; каждый шаг давался с трудом.
Может, даже злой гордости пустынных жителей есть предел, думал Юкай, провожая взглядом удаляющийся отряд. Никакой гонор не стоит жизней. На мгновение он позволил себе помечтать о том, как распахиваются ворота, впуская порывы ветра и длинную колонну войск; как жители сдаются, бескровно принимая новую власть… Рассчитывать на такой исход не стоило, но уж больно хотелось оставить песчаное море далеко за спиной.
Ши Мин остановился на полпути, не приближаясь к стене слишком близко. Семерка воинов подъезжала все ближе к воротам, оставляя за собой извилистую вязь глубоких следов. Пыль поднималась, как дым от пожара, и солнце сквозь нее светило с тусклым прищуром.
Два десятка лучников замерли, нацелившись на верхний край стены. Ничто не помешает насквозь лживым улыбчивым песчаным шакалам начать обстрел прямо сквозь белую тряпку. Юкай не отводил взгляда, готовый отдать команду в любую секунду. Человек, тень, да хоть тень от тени – пусть лишь промелькнет. Ему нужен только повод.
Один из семерых воинов откинулся в седле далеко назад и выстрелил в воздух из лука. На древке стрелы развевалась длинная белая лента. Достигнув своего пика, стрела по дуге понеслась вниз и пропала где-то за стенами города.
Переговоры.
Был ли какой-то глубинный смысл в том, что символ мирных переговоров и траурные одежды имели один и тот же цвет?
Ожидание растянулось на несколько часов. Беспощадное солнце выжигало последние остатки сил, превращая разум в липкое болото. От бесконечного блеклого золота песков ломило затылок, и Ши Мин неспешно двинулся обратно вглубь строя.
На стене полыхнуло алым. Человек в облаке ярких, танцующих на ветру одежд возник из ниоткуда: он не карабкался, цепляясь за камни или веревки, а взлетел одним гибким стремительным движением и остановился на самом краю.
Стройная сухощавая фигура была по-юношески легкой, но движения выдавали немалый опыт. Многослойность одежд напоминала обычные наряды пустынников, только цвет свежепролитой крови здесь никто не решился бы носить: слишком быстро он становился грязно-розовым. Краска на солнечных лучах выгорала спустя неделю; подобные одежды могли бы надевать раз в год на важное событие, а такое расточительство было по карману только очень богатым торговцам.
В руках человек держал что-то крупное, но разглядеть предмет среди пляски кровавых одежд было невозможно. Алые всполохи на фоне истертого жаром бледного неба казались дикими и неправильными, как яркий цветок, пробившийся сквозь многолетний слой льда.
Расстояние было велико, но ни один солдат не мог отвести взгляда от человека на стене.
От попыток рассмотреть подробности у Ши Мина заслезились глаза. Посланец выглядел слишком ярко и вызывающе: гордо расправленные плечи, вскинутый подбородок – вся его фигура казалась наполненной презрением и равнодушием. С таким видом выходят войну объявлять или умирать, но не смиренно просить о снисхождении в обмен на отсутствие сопротивления. На мгновение показалось, что за спиной его рдеют готовые развернуться крылья, которые вознесут на недосягаемую высоту; если же они не развернутся, то человек просто шагнет вниз и сгинет в песках.
Посланник медленно поднял руку, демонстрируя округлый светлый предмет. Ветер взметнул за его спиной две длинные тонкие косы, кажущиеся блекло-серыми, пыльными. Изящество движений, прическа и яркий наряд сложились в одно целое, и уже невозможно было не заметить очевидного: от лица сопротивления говорить пришла женщина.
Постояв с минуту под прицелом множества глаз, она разжала пальцы, отпустив свою ношу вниз. Взгляды невольно заскользили вслед за летящим предметом, но Ши Мин продолжал наблюдать за посланницей.
Она тем временем наклонилась, сорвала белое знамя, неторопливо вытерла руки и пустила ткань по ветру. Тонкий шелк тут же подхватили раскаленные потоки воздуха и потащили над строем. Подсвеченную солнцем белизну пересекала уродливая бурая полоса.
Ши Мин всего на секунду перевел взгляд на парящее знамя, но через мгновение женщины на стене уже не оказалось. Ворота остались наглухо закрытыми.
Пока несколько солдат под прикрытием щитов пробирались к стене, Ши Мин потянулся к фляге. Между стенок едва слышно плеснули жалкие остатки воды. Юкай передал свою, практически полную, разглядывая протянутую навстречу ладонь с тонкими бесплотными пальцами. Наставник поблагодарил кивком и с раздражением принялся разматывать слои невесомой ткани, уберегающей лицо от песка.
Сегодня Юкай как-то слишком отчетливо увидел ввалившиеся щеки, скулы с пятнами шелушащейся сухой кожи, бледные губы в трещинах – будто через увеличительное стекло. Слова сорвались прежде, чем юноша успел облечь их в хоть сколько-нибудь вежливую форму:
– Тебе нужно вернуться.
Будто не слыша неуважительного обращения, больше похожего на приказ, Ши Мин сделал один глоток и сосредоточенно слизнул последние капли с губ. Закрыв горлышко пробкой, он вернул флягу, не отрывая глаз от темных фигур воинов.
Угадать, что именно они принесут, было несложно. Подъехавший солдат передал им отрезанную голову, перепачканную в песке. На лбу ее алел полустершийся иероглиф. В соседствующих странах были свои различия и в письме, и в произношении, но символ «правитель» оставался неизменным.
– А вот и визирь, пожелавший сдаться без боя, – едва слышно произнес Ши Мин. Отрезанными головами и другими частями тел на войне не напугать, но именно эта вызвала непонятное чувство тревоги. И без того тяжелый и сухой, едва пригодный для дыхания воздух показался вдруг еще плотнее. Зажмурившись, Ши Мин решил списать это чувство на возникшие осложнения и усталость.
Пустыня высасывает любые капли, которые ты по глупости ей отдашь, – пота или слез, крови или сил.
Ученик не отставал. Нависал сверху, скрывая в густой тени, словно не главнокомандующий, а курица-наседка. На мгновение Ши Мин ощутил раздражение, едва не шарахнувшись в сторону, – слишком близко!.. – однако вся злость мигом растаяла под встревоженным взглядом.
– Ты устал, – настойчиво продолжил Юкай. Его не так-то просто увести от неоконченного разговора, и никакие препятствия не помешают добиться ответа, – больше, чем остальные.
На тебе больше ответственности. Ты снова и снова лезешь вперед, не давая себе нормально отдохнуть. Я могу справиться сам. Все эти слова Юкай обдумывал десятки раз и каждый день готов был произнести, но снова и снова осекался, так и не сказав.
Пески убивают. Пескам нет дела до того, сколько человек значил при жизни, был ли дорог и важен. Ни дня за свою жизнь Юкай не чувствовал ответственности за чужие жизни или беспокойства за свою, ведь рядом всегда был маяк. Маяк, что закатывал глаза в ответ на глупые предложения и ядовито шипел, если ученик без конца отвлекался; маяк, не дающий свернуть с пути и продолжающий светить даже в полной темноте. Однако и маяк может внезапно перестать гореть… Если очередная буря погасит пламя – как тогда дальше жить?
Слишком самонадеянно было со стороны Юкая поучать Ши Мина. Глупо и бессмысленно, но вот только юноша не знал другого способа унять тревогу, кроме как настойчивыми и пустыми словами. Юкай сам не вполне понимал, что пытался донести, но и молчать не мог.
Ши Мин снова легко уклонился от раздражающих разговоров и беспокойных янтарных глаз. Не отвечая, он отъехал в сторону, наблюдая за маневрами. Темная масса солдат разделилась – одна половина отошла глубже в пески, другая растянулась длинной линией, распавшись на несколько частей. Таран и баллисты все еще были в пути; тяжелые деревянные махины слишком медленно ползли по вязкому песку, надолго отстав от основных частей.
Отказ открыть ворота не был большим сюрпризом, а построения выполнялись быстро и точно, но сам Ши Мин никак не мог избавиться от тяжелого ощущения чужого присутствия.
Словно осажденный город проснулся вдруг и ощерился, разглядывая суетящихся вокруг него людей.
Глава 5
Те, кто годы тратит на войну, кровь и боль, рано или поздно перестают понимать, зачем они это делают. Можно слышать сотни призывов и громких речей, но никакие слова больше не найдут отклика в уставшей душе. Люди устают и стремятся к покою, с годами неистовый пожар внутри превращается в тлеющий огонек, а потом и вовсе стихает. Разрушение молодости рано или поздно приходит к созиданию, но часто неправильному, искалеченному. Истлевает данное еще при рождении чуткое знание, что справедливо, а что – нет.
Теперь такой же пепел бесконечной усталости кружился внутри Ши Мина, засыпая когда-то светлые воспоминания и надежды. В этом походе не было ни достоинства, ни правды. Занятый привычным делом, он следовал давно намеченному плану. Не раздумывал, теряет он что-то в этой затяжной войне или приобретает, пока внезапное чувство опустошения не поглотило все мысли без остатка.
Почему за амбиции тех, кто стоит на самом верху, всегда расплачиваются те, кто по праву рождения оказался ниже?
Ши Мин никогда не думал, действительно ли война была его призванием. Он продолжил семейное дело, растянув славу в годах, он мог путешествовать, и это делало его немного счастливее. Песок под ногами, побережье реки, незнакомые созвездия – каждая новая картина находила отражение глубоко в душе, словно для каждой уже давно заготовлено было место.
Погруженный в собственные мысли, он не заметил момента, когда отдалился от колонны и остался один. Занятые приготовлениями войска действовали безукоризненно, словно потертый, но отлаженный механизм. А его, Ши Мина, отшвырнуло в сторону, как лишнюю деталь.