Ему нужно время. Еще немного, и он сможет взглянуть в глаза самому себе и своим страхам, а после вернуться в столицу. Он должен будет призвать к ответу тех, кто виновен, потому что никаких иных способов защитить Юкая у него не осталось. Мертвые тоже нуждаются в защите живых, в утешении их и в справедливости. Ши Мин не имеет никакого права скрываться на окраине мира, успокаивая себя лживыми речами о своей непричастности.
Ему незачем искать справедливости для себя самого – он сам никогда не перестанет считать себя виновным.
Глупо пытаться заставить себя забыть. Можно стереть из памяти лицо, уничтожить имя, задушить чувства, но вина врастет в кости и не отпустит до последнего вдоха.
Глава 43
Стойкий запах гари пропитал город до самых окраин. Жители расчищали черные остовы сожженных домов, наспех возводили на их месте новое жилье или попросту бросали выгоревшие пустыри, покидая столицу в погоне за новой жизнью. Жизнью, в которой не нужно будет бояться закрывать глаза по ночам, не зная, что принесет следующий день.
Дворцовые стены уже восстановили, наскоро заделав несколько проломов. Ворота были распахнуты – стража на входе сонно наблюдала за потоками людей, никого не выделяя, не пытаясь проверять или останавливать.
Дворец нужно было привести в порядок и снаружи, и изнутри. Внутренние покои и главные здания остались на совести слуг и мастеров, но на служебные помещения и обширную территорию уже не хватало рук. Глашатаи обходили город, призывая во дворец безработных и лишившихся крова.
Каждому прибывшему немного платили и обеспечивали едой. Даже такие крохи в полуразрушенной опустевшей столице были на вес золота.
Несколько десятков человек неумело подстригали кусты, женщины спешно высаживали новые цветы в истоптанную землю. Отлынивающих от работы тоже было немало: за такой толпой не уследишь, а еды всем выдавали поровну, нужно было только успеть при виде гвардейцев сделать измученный вид и встать у ближайшего куста.
Некоторые пренебрегали и этим – патрульные гоняли бесцельно слоняющихся в надежде поживиться. Одного из таких бесполезных бродяг заприметили в самом безлюдном углу: он брел, едва переставляя ноги, и нож для резки веток с сильно изогнутым лезвием готов был выскользнуть из грязных пальцев. Он не выглядел слишком уж шустрым и сильно горбился, и патруль неспешно двинулся в его сторону. Однако некоторое время спустя мужчина словно в воду канул, растворившись среди зарослей и беседок.
Неподалеку находился сильно разрушенный пожаром и нападением Восточный дворец, закрытый на время восстановления. Тем не менее там осталось достаточно дорогих вещей, и двое гвардейцев принялись методично обшаривать каждый укромный закуток. Они молчали, опасаясь спугнуть затаившегося оборванца, поэтому не сразу поняли, что разделились; обернувшись, идущий первым солдат спутника не обнаружил.
Насторожившись, он медленно двинулся в сторону ближайшего патруля, с напряжением прислушиваясь. Вокруг царила тишина, только шорох листвы да далекий, едва слышный гомон остальных работников достигал ушей. Ни подозрительного звука, ни движения в сплошной стене зелени…
Холодок прошелся по ногам будто сквозняком. Вслед за порывом ветра обожгла боль – яркая и оглушающая. Ноги разом подломились, но гвардеец не успел даже рухнуть на землю. Смазанная тень взметнулась снизу и сбоку, и последним, что увидел солдат, были длинные янтарные глаза в обводке потемневших век.
Вокруг деревянного помоста деревьев и кустарника не было: казни собирали множество зрителей, и любые посадки безжалостно вытаптывались. За последний месяц столько людей лишилось здесь жизни, что слуги опасались даже смотреть в эту сторону. Подавить восстание можно только решительными мерами, заливая разгоревшееся пламя реками крови его зачинщиков. Теперь же и вовсе никому дела не было до места казни: с трудом устоявшая столица готовилась к свадьбе императора и возведению его супруги на малый трон. И пусть этот праздник пройдет среди пожарищ, со скрипом пепла на зубах и брызгами крови под ногами, у людей больше не было сил воевать. Одним свадьба казалась насмешкой и плевком в лицо, другим – надеждой вернуться к нормальной жизни, но дел было по горло и у тех и у других.
Месячный траур подходил к концу, и река жизни, пусть и изменившая свое русло, потекла дальше.
В этом безлюдном месте ничей взгляд не побеспокоил высокого человека в истрепанных одеждах. Недвижный, он замер в нескольких шагах от деревянных досок. С небольшого ножа мерно капала кровь, впитываясь в плотно утрамбованный песок.
Он знал, куда направлялся. С той самой секунды, как вошел в город, с того проклятого мига, когда услышал о казни. Никаких других путей у него больше не было – разом растаяли в тумане, только тонкая нитка обвила сердце, сдавила до крови и потащила сюда, в место последнего прощания. Сколько людей глазело на эту смерть? Сколько лиц смеялись, удерживали маску безразличия, обдумывали ужин или последние сплетни?
О чем ты думал в свои последние минуты? Ненавидел ли ты меня? Я надеюсь, что ненавидел.
Короткий шаг вперед. Под грязными подошвами захрустели сухие ветки и едва слышно скрипнул песок.
Юкай коснулся нагретого солнцем дерева. Доски шершавые, но на них давно нет заноз и неровностей.
Сколькие из тех, кого ты считал своими друзьями, наблюдали здесь за твоей гибелью?
Поднявшись по лестнице, Юкай сел на помост. Древесина щедро делилась успокаивающим теплом, и юноша лег на спину, широко раскинув руки.
Где-то здесь.
Где-то здесь стекала кровь.
Каждой мыслью, каждым видением Юкай забивал в собственную душу гвозди, прибивая ее к позорному столбу и почти наслаждаясь безмолвным криком.
Жизнь неопределенна, и невозможно заранее знать, сколько страданий принесет тебе судьба; смерть же не несет в себе боли. Она окончательна, огромна и в то же время так мала, что может пройти незамеченной. Смерть становится оборванной дорогой, каплей туши в конце страницы, но только не для того, кто остался жить.
Если бы в сердце нашлось немного места, то Юкай бы позавидовал Ши Мину. Ши Мин наверняка боялся смерти, но снова и снова на одну чашу весов складывал свою жизнь и страхи, а на другую – жизнь Юкая. Почему первая чаша ни разу не перевесила? Он знал, чем все это закончится, и предупреждал, но все-таки не смог отвернуться. Ши Мин был бесконечно прав, и теперь его нет – остались воспоминания да груз, рухнувший на плечи Юкая; груз, который не снять уже никогда. Неужели наставник уже тогда понимал, что все, что ждет их в будущем, – вот такая уродливая алая точка, за которой больше не будет ничего? Непомерная цена уплачена.
Если бы в сердце оставалось чуть больше места между болью и ненавистью к себе, то там уместилось бы немного смелости. Немного – ровно столько, сколько нужно на один удар. Один удар, который закончил бы все прямо здесь. И не придется собирать куски разбитой жизни, складывая острыми изломами и ежедневно осознавая, что самой главной части уже нет. Складывать и наблюдать, как вся эта груда осколков, больше ничем не скрепленных, будет со звоном рассыпаться снова и снова, дробясь в сверкающую пыль.
Он так боялся ненароком обидеть, навредить, напугать, но больше переживать не о чем. Чьими бы руками ни был нанесен удар, одного не изменить – Ши Мин годами растил и оберегал свою собственную кару, свою личную смерть.
В узор судьбы закралась ошибка – нить была слишком затянута или, может, завязалась узелком, и вся жизнь пошла волнами. Стянулась, сошлась в одной точке, которой стал Ши Мин. Только вот ткани с изъяном никогда не стать ровной и гладкой, и теперь она расползалась уродливыми дырами вокруг вырванного куска с окровавленными краями.
Так и изуродованной душе уже не стать такой, какой она была задумана богами.
Зачем винить судьбу, если ослепленный, запутавшийся Юкай сам уничтожил самого дорогого человека? Сколько ненависти скопилось в Цзыяне, раз он позабыл всю помощь и добро, отплатив казнью, и разве не сам Юкай снова и снова подкладывал хворост в этот костер наивными обвинениями, своим страхом?
Зачем обвинять кого-то еще, если можно покарать предателя и убийцу прямо сейчас одним взмахом руки? Пусть нож уже затупился, но так будет даже лучше: можно будет прочувствовать, как утекает жизнь.
Ши Мин все еще должен быть здесь. Раньше Юкаю приходилось ждать его из походов, околачиваясь в саду и издали выглядывая уставшего всадника, а теперь Ши Мин остался здесь в вечном ожидании.
Наверняка наставник не будет рад, если Юкай подергается тут несколько минут и умрет. Слишком простой и быстрый конец не покроет долга. А может, вырванной из мертвого тела душе уже не будет дела до земных обид?
– Подожди еще немного, – хриплый голос звучал нелепо и жалко. – Я вернусь. Я заберу тебя отсюда.
Пусть ему не удалось удержать Ши Мина рядом, пока тот был жив, но никто и ничто не помешает Юкаю забрать его после смерти.
Бесполезные мутные мысли кружили на поверхности, скрывая задыхающееся от боли нутро. Заглядывать туда было страшно – рассудок человеческий слишком хрупок, он не удержит столько тьмы; оставалось лишь скользить по поверхности, не давая себе погружаться.
Младший Дракон несколько часов оставался неподвижен, вряд ли замечая ход времени; в широко распахнутых глазах отражалось небо и медленно плыли облака. Только раз он перевел пустой бессмысленный взгляд на стены дворца.
Они все еще там – занятые своими делами, наверняка уже позабывшие и о Ши Мине, и о Юкае. Лишние фишки сброшены с доски, к чему о них помнить?..
А брат готовится стать надежным супругом. Восстание в столице подавлено, но столица – это далеко не вся огромная империя, кое-как составленная из наспех подчиненных стран. Вся эта хрупкая конструкция едва удерживается на грани; один толчок – и все обрушится, похоронив под собой глупые попытки продолжать жить как ни в чем не бывало. Пир на трупах, брачные клятвы в окружении наполненных предсмертной мукой теней.