Приезжий был худым и израненным, слишком бледным и словно неживым, а вот густые волосы стекали по плечам как иссиня-черный водопад – правда, мужчина обрезал их покороче, чтобы едва прикрывали шею, и собирал низко. Несколько прядей непременно выскакивали из-под ленты и свешивались на лицо. Немного привыкшие уже к утонченной и чуждой красоте Ло Чжоу, жители нашли Ши Мина столь же чужеродным и совершенно неприспособленным к жизни среди снегов. Того и гляди или ветром в пропасть столкнет, или уронит в расщелину да заметет снегом, и выбраться сил не хватит.
Может, в прошлом в этом теле и был стальной дух и внутренняя мощь, но сейчас мужчина казался Конну подмороженным деревом. Тонкие ветки выглядят точно так, как выглядели в прошлые годы, но нельзя угадать, сохранилась ли жизнь под побитой холодом корой. Только весна пробудит дерево к жизни или, наоборот, будет буйно зеленеть вокруг мертвого ствола.
Весна каждый год приходит в одно и то же время, а вот какой весны ждать человеку?
Спустя какое-то время очнувшись от собственных мыслей, Ши Мин поднял голову, но кресло опустело – Конна давно уже не было.
Глава 45
Месячный траур подходил к концу.
Императорская свадьба была назначена на середину лета. Опустевшие стены дворца снова наполнились жизнью и сплетнями; из уважения к гибели наследника они произносились лишь вполголоса или вовсе шепотом. Без мелких неурядиц не обходилось: нанятые оборванцы тащили все, до чего могли дотянуться, а то и затевали серьезные драки, но дело шло к завершению ремонтных работ.
Последние дни омрачила страшная находка. В дальней части сада работники наткнулись на два окровавленных тела и подняли шум, отказавшись приводить в порядок разросшиеся деревья. Тела сразу же унесли, но вездесущие слуги успели опознать гвардейцев, пропавших накануне вечером. Убиты они были быстро, бесшумно и с пугающим мастерством.
Дворец залихорадило.
Окрестности изучили вплоть до последнего камня, но ничего не обнаружили – да и какие следы можно найти в саду, где то и дело снуют десятки людей? Сначала эту кровавую расправу посчитали лишь началом: ведь кто-то стоял у истоков нынешнего несостоявшегося восстания и убийства младшего Дракона… Может, бывший маршал и его жена вовсе не были зачинщиками? Кто-то ведь осмелился прийти к самому дворцу и оставить такое красноречивое послание, кровью расплескавшееся по земле…
Однако убийца больше никак не обозначил своего присутствия. В городе оставалось слишком много тех, кто привык решать проблемы с помощью оружия, а уж сколько людей погибло на улицах – никто и счета не вел.
Убийства на территории дворца всегда расследовались с особым тщанием, но только по велению императора. Однако правитель все реже покидал свои покои, а золоченые массивные двери все чаще оставались закрытыми несколько дней подряд. Только рыжеволосая наложница украдкой выскальзывала наружу, пропуская слуг с едой.
Разум иногда покидал Ду Цзыяна, оставляя только прекрасную оболочку. В один день он мог говорить складно, только глаза оставались темными, будто потухшими; в другой день замыкался в мрачном молчании, глядя прямо перед собой.
«Лучше бы ты проиграл… – молчаливым осуждением читалось в глазах каждого министра, до сих пор не покинувшего свой пост. – Лучше бы ты уступил».
Император по-прежнему появлялся на всех собраниях, но не всегда выходил сам – иногда его выводила рыжеволосая наложница. К ней привыкли, как привыкли и к принцессе Сибая. Пока Ду Цзыян безучастно разглядывал собравшихся или смотрел в пустоту, Фэн Жулань, надменно приподняв подбородок, четко обозначила позицию – и свою, и своей страны.
Император понес тяжелейшую потерю, но со временем раны затянутся. Ни о каком расторжении брачного обета и речи идти не может. Она, как будущая императрица, никакого права не имеет просто сбежать обратно к родителям, оставив своих подданных на растерзание.
Смуглокожие воины Сибая стали во дворце встречаться едва ли не чаще, чем сами жители Лойцзы.
Министры попытались протестовать – подчиняться еще даже не супруге, а всего лишь невесте никто не желал, но спустя несколько дней на императора было совершено первое нападение. Едва успели поймать отравителя с ядом, которого случайно застали на кухне, как во дворец попытался проникнуть вооруженный наемник неизвестного происхождения. Вскоре после третьего покушения место за правым плечом императора занял рослый сибаец. Мужчина выглядел настоящим великаном. Бронзовая кожа его лоснилась на солнце, темные, отливающие медью волосы были собраны в десятки тонких кос, небрежно завязанных в узел, а черные глаза смотрели остро и сурово. Несмотря на видимую неповоротливость, защитник был ловок и стремителен, а уж внешним видом своим и вовсе сражал наповал, ловко отводя глаза от иссохшей и беззащитной фигуры императора.
Принцесса тоже выглядела не лучшим образом. Хрупкая и избалованная девушка, уже много лет как сговоренная за Ду Цзыяна, вместо счастливого брака попала в полуразрушенный город, охваченный паникой. Однако характер наследница скрывать не посчитала нужным. Каким бы сложным ни было принятое ею решение, но всю ответственность за страну она взяла на себя. Пусть у нее не было официальной власти, но за ней стоял Сибай.
Воспитание и манеры принцессе прививались с колыбели, и даже в нынешней ситуации она оставалась совершенно спокойной. Лишь дважды ледяная выдержка изменила ей.
На одном из совещаний безучастно крутивший между пальцев потертый кинжал Ду Цзыян вдруг поднял голову и цепко оглядел собравшихся за столом.
– Где господин Ло и Ши Мин? – с недоумением вопросил он. Министры переглянулись. Фэн Жулань в растерянности приоткрыла рот, не зная, что сказать, но император, к счастью, тут же потерял интерес к разговору, поглаживая затертые до блеска ножны.
Принцесса посмотрела на будущего супруга с жалостью и неловко отвела взгляд. Министры и рады были бы посочувствовать обоим, но ускользающая из рук власть не способствовала сопереживанию. Некогда думать о других, когда некому больше дать людям уверенность в завтрашнем дне.
Несмотря на мужество, Фэн Жулань надолго с Ду Цзыяном не оставалась. Брак браком, а для ежедневного ухода и присмотра за безучастным женихом она сил в себе не нашла. В конце концов, для этого существуют слуги и наложницы.
Хотя бы вон та рыжая девица, которая носится с императором, как со своим внезапно обретенным ребенком.
Однако у рыжеволосой наложницы даже имени до сих пор не было. Призванный к ответу чиновник государственной канцелярии, не теряя расположения духа, предложил дать ей любое имя и внести в бумаги прямо сейчас.
– Как тебя звали до того, как ты попала во дворец? – прямо спросила Фэн Жулань. Необходимость заниматься такими глупостями изрядно раздражала ее. Несложно найти в себе мужество на героический поступок, ощущая безмолвное поклонение окружающих, но незаметные крошечные дела, складывающиеся в ежедневный, никем не оцененный подвиг, требовали от нее слишком больших усилий. Неоправданно больших.
– Никак, госпожа, – ответила рыжая наложница и склонилась так низко, что принцесса увидела даже проступающую сквозь тонкую ткань череду острых позвонков.
Фэн Жулань в раздражении прижала пальцы ко лбу.
– Цзылу, – негромко произнес кто-то с такой уверенностью, будто никаких иных вариантов и вовсе быть не могло. Принцесса оглянулась с недоумением: немногие осмелились бы в ее присутствии говорить без разрешения и отвлекать от раздумий.
Коленопреклоненная наложница, не удержавшись, приподняла голову. Зеленоватые глаза ее сияли, как глубокие озера в солнечный день.
Чиновник едва не выпустил из рук стопку бумаг и поспешно сжал пальцы, оставляя на листах вмятины.
Император смотрел прямо и спокойно, будто никакое безумие не разрывало его разум. Кинжал лежал на коленях, сплетенные длинные пальцы накрывали рукоять.
– Такое имя уже носила одна наложница, Великий господин, – проблеял чиновник. По виску его медленно скатилась капля пота.
– Да, – безмятежно отозвался император и выпрямился. Осанка его снова стала величественной, несмотря на слишком свободные для исхудавшего тела одеяния, – моя мать носила это имя.
Лицо принцессы, замершей от удивления, вмиг исказилось. Судорожно выдохнув, она постаралась унять свои чувства. Имя наложницы не имело никакого значения.
Кисть уже почти коснулась бумаги, когда Ду Цзыян нахмурился и взмахом руки приказал остановиться.
– Вы собираетесь внести человека с императорской фамилией, – он откинул голову, глядя на чиновника с легким недоумением, – в реестр слуг?
Столь глубокая тишина накрыла малый зал, что даже шорохом одежд никто не решился ее нарушить.
Чиновник проглотил застрявший в горле ком. Принцесса впилась в подлокотники кресла, с неверием глядя на будущего супруга. В глазах императора мерцали золотые искры, и на лице не было ни капли сомнений или сожалений.
Внезапно обретшая родство с правящим родом наложница не могла скрыть нервную дрожь, но послушно поднялась с колен, повинуясь жесту Ду Цзыяна.
Пусть слухи множились и количество людей, обвиняющих императора в безумии, только росло, но когда поврежденный рассудок служил преградой для правящих семей? История знает десятки таких примеров. Пока Ду Цзыян все еще на троне и не лишен своей власти, пока войска – неважно, по собственной ли воле или под влиянием извне, – продолжают нести свою службу, именно его слово будет решающим.
Но в тот день император, не дрогнув ни на секунду, не задумавшись о том, как это будет выглядеть со стороны, возвел безымянную наложницу в один ряд с погибшим Юкаем. Теперь людей, носящих фамилию Ду, стало двое. Сама получившая имя Ду Цзылу, несмотря на острый ум, еще не понимала размеров произошедшего. Она выросла вдали от Лойцзы, а пустынные города жили совсем иными законами.
Затихшая было буря снова начала набирать силу.
Хрупкая рыжеволосая девушка, окаменев посреди богато украшенного зала, молча смотрела на императора. Кисть плясала в пальцах чиновника, и пожилой господин молился всем богам сразу, чтобы не испортить бумагу уродливой кляксой.