Высокая фигура, облитая солнцем, незаметно сменила его в этой бессмысленной суете. «О чем тут говорить, – отстраненно думал Ши Мин, разглядывая уверенные, пусть и по-юношески скованные движения. – Ему эта роль к лицу. Он смелее, и для него война – все еще игра; к войне нельзя подходить серьезно». Сама суть покорения и поглощения не могла вызвать никаких достойных чувств, и для большинства людей она была мучительна. Проще воспринимать все это как соревнование и оставить себе право спокойно засыпать по ночам.
Какие оправдания можно сочинить самому себе, уничтожая чужой дом? Какие слова сказать женщине, чей муж был убит, защищая семью? Приказ вел их вперед, но никаким приказом было не прикрыться от чужих ненавидящих глаз.
Император был добр и лишен амбиций. Он даже боялся власти, которая досталась ему.
Император оказался ненасытен, жесток и глуп.
Сколько времени пройдет, прежде чем захваченные земли станут жить мирно, хотя бы вполовину так же, как жили до нападения? Как сдержать недовольство? Отдать приказ куда легче, чем наскоро собирать отряды и оставлять их в чужих землях насаждать чуждые порядки.
Девятая страна. Теперь империя стала в два раза больше, границы ее отодвинулись, но за этими границами лежат другие страны. Опасны ли они? Не пожелает ли император дотянуться и до них? Тогда Ши Мин на своем коротком веку успеет увидеть еще одно падение правителя и кровавый переворот. Щедрая на события жизнь выдалась ему…
Мутная хандра вызывала отвращение.
Нужно разузнать о настроениях в городе. Обдумать, кто мог взять власть в свои руки, будет ли попытка прорыва, какое время в таком режиме выдержат войска. Собрать совет, выслушать людей и обозначить тактику. Непозволительно упустить контроль в последние дни войны.
Чешуя ящера под пальцами оказалась раскалена, хотя обычно оставалась едва теплой. Ослепительный солнечный свет особенно раздражал, колючими крючьями впивался в глаза, заставлял виски разламываться от боли, а руки – заметно дрожать. Желтая равнина мерцала и заворачивалась вокруг шевелящимся коконом.
Привычка краем глаза держать Ши Мина в поле зрения въелась в подкорку, поэтому рассеянный жест, которым наставник поднял руку к лицу, Юкай заметил сразу. Жест был какой-то незавершенный – ладонь зависла в воздухе, словно Ши Мин забыл, что собирался сделать. Все это было так непохоже на обычные резкие и сухие движения, что юноша развернулся всем телом, наблюдая.
Ветер рвал тонкую ткань, вуалью опуская ее на глаза. Ши Мин несколько мгновений смотрел на собственные пальцы, после чего медленно опустил руку. Ладонь увлекла за собой все тело, и наставник качнулся вниз, почти распластавшись на шее ящера.
Звериное чутье оказалось быстрее разума. То время, которое человек потратил бы на осмысление происходящего, инстинкты расходуют на действия. Что-то не так – неважно что, нет времени думать, нет времени, нет!..
До Ши Мина было слишком далеко. Ветер ударил в лицо тяжелым тараном, силясь удержать на месте. Даже сорванный в бег резким ударом ящер не успевал, и младшему Дракону осталось беспомощно наблюдать, как тонкая фигура медленно, издевательски медленно начала сползать с седла. Но на песок рухнуть не успела.
Мыслям не дано было оформиться в слова, и они остались чередой стремительных действий – отбросить упряжь, оттолкнуться от седла, в длинном прыжке перемахнуть шишковатую голову зверя, кувырком прокатившись по песку. Успеть подставить руки, увернувшись из-под лап испуганно вскинувшегося ящера.
Хрупкое тело опустилось на руки Юкаю, будто бумажное; ящер, раздраженно ударив хвостом, поднял волну пыли. Песок под коленями обжег кожу. «Наверняка виновато солнце, – лихорадочно думал Юкай, разматывая тонкую ткань на лице. Слои путались под длинными пальцами, сворачивались узлами. – Это всего лишь солнце, найдется ли хоть один воин, который в этих песках ни разу не получал головную боль и тошноту? Дома даже солнце совсем другое, мягкое…»
Но паника, отставшая было после стремительного прыжка, накрыла юношу целиком.
На коже и одежде наставника не видно ран, на изможденном лице нет знакомых следов отравления, только глаза закатились да ресницы дрожали. Сорвав головной убор, Юкай отбросил его в сторону; кожа на скулах Ши Мина горела огнем, пугающая краснота расползалась к шее. Наскоро ослабив тугой воротник, юноша усадил бессознательное тело в седло и с удушающим страхом снова ощутил его бесплотность. Не тело, а иссохшая оболочка – какими нитками пришита к ней душа?
Как ни старался Юкай успокоиться, но паника только поднималась, словно выходила из берегов. Паника вместо него отдавала приказы, забивая глаза и уши, голосила глубоко внутри, звала Ши Мина по имени; паника тащила безвольное тело в седло и поддерживала всю дорогу, не давая упасть. Самому Юкаю оставалось только смотреть вперед до рези в глазах – лагерь близко, а там обязательно помогут, только бы ничего непоправимого не случилось…
Растрепанная макушка – шарф так и остался на песке – бессильно запрокинулась на плечо Юкая, и сухой ветер с радостью принялся ворошить иссиня-черные, цвета воронова крыла пряди. К таким волосам сильнее всего липнет жар: чем темнее они, тем старательнее солнце старается их испепелить.
Песчинка к песчинке. Слишком худые пальцы, изможденное лицо, вспышки раздражения и холодной апатии. Ши Мин никогда не любил жару. От нее кружилась голова, и уставшее тело отвергало любую еду, заставляя все ближе подбираться к самой грани человеческих сил.
Песчинки собрались в огромный бархан, который обрушился на голову Юкая, заставляя захлебываться беспомощностью. Это был даже не страх, а ледяной, сковывающий нутро ужас.
Лагерь приближался, едва заметный сквозь клочья песчаной пыли. Ящер сбавил шаг и недовольно застрекотал, звук этот похож был на сухой скрежет камня о камень. Чешуйчатый зверь мог выдержать двенадцать часов ровного бега по раскаленным пескам, но не мог превратиться в быстроногого скакуна только по прихоти обезумевшего ездока.
В шатре было темно и прохладно. Юкай внес наставника и опустил на постель, осторожно придерживая голову. Глаза того снова закатились, брови были мучительно сдвинуты. Даже за такой короткий срок солнце успело опалить лишенное защитной ткани лицо – лоб и кончик носа Ши Мина покраснели, тонкая кожа дышала жаром. Нащупав на поясе флягу с остатками воды, Юкай зубами выдрал пробку, приподнял Ши Мина и прижал горлышко к его губам. Ручейки воды потекли по подбородку, но часть все-таки оказалась во рту. Ши Мин едва слышно выдохнул и сам потянулся ближе, торопливо глотая.
Воду стоило бы поберечь, но сейчас Юкаю не было дела до проблем снабжения. Опустив полубессознательного наставника поперек постели, он торопливо принялся расстегивать застежки кожаного доспеха. Тонкий материал нижней рубашки под ним целиком промок от пота. Оглядевшись, Юкай сдернул со стола глубокий кувшин, слил туда всю воду, какую нашел в шатре, и выплеснул драгоценную жидкость на распростертую поперек постели фигуру. Струйки потекли на покрывало, смывая с кожи соль и до последней нитки пропитывая одежду.
Ши Мин открыл мутные глаза и слизнул капли с губ. Влажные пряди прилипли к вискам.
Лекарь у входа мялся, не решаясь войти. Без разрешения врываться в шатер – неуважение столь возмутительное, что и голову можно потерять. А не вмешаться означало пустить на самотек внезапную болезнь маршала и наставника младшего Дракона, что тоже на здоровье скажется наихудшим образом.
Несмотря на всю панику и тревогу, Юкай старался казаться очень спокойным и терпеливым. Кивнул лекарю, первым перехватил тонкое запястье, перевитое выпуклыми мышцами, высчитал пульс. Узел внутри немного растянулся, дав возможность нормально вдохнуть. Склонившись над постелью, Юкай поймал растерянный, ускользающий взгляд.
– Сейчас ты лежишь и отдыхаешь, – проговорил он негромко, стараясь быть одновременно убедительным и не вызвать раздражения. Всмотрелся в лицо в попытке увериться, что Ши Мин слышит и понимает его. – Никуда не идешь и даже не встаешь с постели. Не хочешь выслушивать мои советы – будешь подчиняться моим приказам.
Где-то глубоко внутри царапнуло горько и остро. Никогда он не подчеркивал свой статус, только не перед Ши Мином, но как еще убедить человека, которому упрямства за двоих боги выдали, Юкай не знал. Будь у него чуть больше времени, он придумал бы что-то более разумное, но не сегодня.
Лекарь с сосредоточенным лицом торопливо кивал, выслушивая указания. Конечно, он не выпустит Ши Мина из этого шатра, разве он враг самому себе? И не в титулах дело. Несмотря на то что Юкаю всего семнадцать, идти наперекор взбешенному наследнику династии рискнули бы немногие.
Отдав распоряжения, Юкай подвесил пустую флягу на пояс и шагнул к выходу.
– Стой.
Шепот был едва слышным. Ши Мин приподнял голову, болезненно щурясь. Глаза его потускнели.
– Подожди, – хрипло повторил он и закашлялся, – еще десять… десять минут, и я вернусь вместе с тобой.
Внутри со звоном лопнула до предела натянутая струна.
– Вернешься? – вкрадчиво проговорил Юкай. В два широких шага достигнув постели, он навис над наставником и оскалился. – А потом что? Упадешь где-нибудь, и тебя затопчут наши же ящеры? Свалишься в переулке, и я буду метаться по городу в поисках твоего трупа? Может, мне связать тебя и держать здесь до конца похода? Ты отвечаешь за меня, но кто ответит за тебя?
Стиснув зубы, Ши Мин закрыл глаза. На лице его ясно читалось несогласие, но сил пререкаться не оставалось.
– Эта победа не должна стоить дороже твоей жизни, – коротко бросил Юкай и выпрямился. – Если в последние дни похода с тобой что-нибудь случится, то армию охватит хаос.
Если бы словами можно было обездвижить, то наставник уже был бы примотан к постели десятками цепей, пусть и неправильным, невозможным казалось удерживать его.
– А ты справишься? – после недолгой паузы спросил Ши Мин. Глаза его стали яснее и влажно блеснули в полумраке шатра. Лекарь глиняной статуей замер в углу, стараясь не дышать.