Подполковник засмеялся и полез из блиндажа.
ГЛАВА 11
Генерал-майор Зубец стоял, заложив руки за спину и наклонив голову, будто нацелился кого-то боднуть.
— От ваших действий, Барташов, зависит успех всей операции. Я уверен, что вы справитесь с задачей, и доложил командарму, что захват плацдарма поручен вашему полку…
Петр Михайлович кивнул. Он сидел возле стола, на котором была расстелена карта с оперативной обстановкой и схемой наступления.
Совещание в штабе уже кончилось, но командир дивизии попросил Барташова задержаться и вот теперь говорил значительным тоном ничего не значащие слова. Будто подполковник не понимал, как важно захватить высоты в излучине и создать плацдарм, чтобы под прикрытием его навести переправу, обеспечить форсирование водного рубежа, ударить по глубоко эшелонированной обороне противника и выйти на грейдер.
Барташов взглянул на карту. Прямая, будто отчеркнутая по линейке, полоска шоссе наискось пересекала лист. Справа и слева от нее бумага была бледно-зеленой, крапчатой: болота. Непроходимые, на много километров белорусские болота. Кочковатые, с чахлыми сосенками, с ржавой водой и бездонными торфяными ямами. Километрах в двадцати западнее реки на шоссе выбегала тонкая черточка-грейдер, начинавшаяся в трех километрах от речной излучины, перед которой сосредоточился полк Барташова.
— Выходом на шоссе мы отрежем южную группировку противника, — услышал Барташов прокуренный басок генерала.
Подполковник скользнул глазами по коричневой нитке шоссе и увидел черный кружочек на берегу реки — город, находившийся километров на пятьдесят южнее расположения дивизии. Если дивизия выйдет на шоссе, противнику из города отходить некуда — в болота с техникой не полезешь.
Драться немцы будут упорно. Не зря многие белорусские города объявлены ими «укрепленными районами», которые приказано оборонять любой ценой. Линию обороны назвали «Фатерлянд», чтобы внушить немецким солдатам, что в белорусских болотах решается судьба Германии.
Подполковник задумался. А что будет, если отрезанные в городе немецкие части не сдадутся, как об этом говорит генерал, а ударят в тыл наступающим войскам? Сформируют бронированный кулак и шлепнут им по загривку.
Свое опасение он высказал генералу. Тот ответил, что левый сосед обеспечит прочный заслон на шоссе.
— Наше дело наступать! Только наступать!..
Генерал-майор произнес это с видимым удовольствием. Он любил наступать. Чтобы подчеркнуть значение предстоящей операции, Зубец явился на совещание в парадном мундире, на котором рядом с медалью двадцатилетия РККА и двумя орденами Красной Звезды новенькой эмалью блестело Боевое знамя, полученное командиром дивизии за осеннее наступление.
Барташов снова подумал: не очень это хорошо, что отступать генерал-майору еще не доводилось. На войне надо испытать все, особенно когда командуешь дивизией.
— Только наступать! — повторил генерал и сел рядом с подполковником. — Вот приказ с планом операции.
Барташов взял отпечатанный на машинке приказ и внимательно прочитал его, хотя содержание уже знал. В назначенное время, о котором будет сообщено особо, штурмовой батальон, усиленный пулеметами и саперным взводом, должен после артподготовки броском форсировать водный рубеж, захватить огневую позицию противника в квадрате 12—26 и обеспечить прикрытие остальных подразделений полка, которые также должны начать атаку рубежа обороны. Далее предусматривалось активным огнем подавить сопротивление…
«Все огню да огню…» — и Петр Михайлович неожиданно вспомнил разведчика Смидовича на наблюдательном пункте.
Штурмовой батальон… Шарахнут немцы по батальону так, что он и до середины реки не доберется. Плотность огня противника в излучине количеством, массой не одолеешь. Артподготовкой не удастся подавить все огневые средства в первой траншее. Там у них доты с бронеколпаками.
— Разрешите, товарищ генерал, — подполковник встал и положил на стол листок приказа.
Зубец вскинул лобастую голову. Буйная шевелюра его колыхнулась, как грива у необъезженного коня.
— Не нужен штурмовой батальон, — сказал Барташов. — Прошу разрешить захват огневых точек в излучине штурмовой группой.
— Как группой? — генерал тоже встал. — И сколько вы думаете послать в этой группе?
— Двенадцать человек.
Это было обдуманное решение, выверенное собственными глазами у окуляров стереотрубы, подтвержденное в неприметных беседах с солдатами.
— Двенадцать разведчиков скрытно переправятся через реку и внезапным броском подавят огневые точки.
— И вы это серьезно говорите, подполковник? — генерал кашлянул. — Считаете, что двенадцать человек выполнят задачу усиленного штурмового батальона?
— Батальон не выполнит задачу, — убежденно ответил Барташов. — Его обнаружат, едва он начнет переправу, и уничтожат. При такой плотности огня первый бросок должен быть абсолютно скрытным.
— Но если мы пустим батальон, то полсотни же доберется на другой берег, — хрипло сказал генерал. — Ну, два-то десятка доберется наверняка…
— Так и я предлагаю двенадцать человек послать… Они все доберутся, и будет тот же счет, — сухо сказал подполковник. — Зачем же батальон под пулеметы посылать? Какой смысл, товарищ генерал?
— Оригинальничаете, Барташов, — командир дивизии, видно, Не нашел подходящего ответа. — В массовый героизм войск не верите?
Барташов поморщился. Он не любил, когда вслух говорили вещи, известные каждому.
— В массовый героизм наших войск я верю, — ответил подполковник. — Многократно был тому очевидец и верю глубоко. Однако не считаю героизмом без нужды подставлять под пули солдат…
Зубец начал медленно багроветь. Кустистые брови шевельнулись и сдвинулись к переносице.
— Теорию одиночек исповедуете, подполковник? — голосом, в котором пробилась ярость, спросил он.
— Исповедую здравый смысл, — ответил Барташов. — Прошу разрешить выполнение задачи штурмовой группе.
— Вы понимаете, на чем настаиваете?
Генералу удалось подавить невольную вспышку ярости, загнать ее внутрь. Он начал мерять комнату размашистыми шагами. Замелькали лампасы на генеральских галифе.
— Действия штурмового батальона — это же сердцевина всей наступательной операции, ее стержень. Мало одного батальона, пойдут в две волны, в три… Должны пройти! Если не пройдут, сорвется наступление дивизии. Здесь нам необходимо форсировать реку. Именно здесь!
Генерал подскочил к карте и суетливо стал тыкать пальцем в голубую ленту реки, подковой выгнутую на хрусткой, с нарядным глянцем бумаге…
— Если этого не добьемся, сорвем наступательную операцию армии. Вы представляете ответственность?
Барташов ответственность представлял. Поэтому и настаивал на штурмовой группе.
Он понимал, что двум десяткам человек, которые уцелеют из батальона, чудом пройдут ад на реке и доберутся до берега, не подавить огневых точек. Ошарашенные, обалдевшие от смерти и грохота, от ливня пуль, лишенные единой команды, единой цели, они зароются у подножья берегового обрыва, будут бестолково стрелять вверх и ждать, пока подойдет подмога — два десятка таких же, как они, из второй волны…
— План операции утвержден штабом армии, — заявил генерал. — Изменить его я не могу. Ваше предложение считаю фантастическим… Конечно, победителей не судят, Барташов. Но за невыполнение боевого приказа и срыв наступательной операции полагается трибунал. Можете быть свободным.
Когда за командиром полка захлопнулась дверь, генерал подошел к шкафу и налил водки. Колупнул ложкой из консервной банки свиную тушенку. Проглотил и поморщился. Выкинуть надо эту американскую гадость. Вестовой, оболтус, считает, что вкуснее тушенки нет ничего на свете, вот и подсовывает ее генералу. Селедочки бы сейчас на закуску, с луком и картошечкой…
Самое паршивое было то, что Зубец чувствовал, ощущал правоту Барташова.
Конечно, если скрытно переберутся на другой берег двенадцать разведчиков, они сделают то, чего не сумеют и полсотни наступающих солдат. Неужели эта простая мысль не пришла в голову ни ему, ни начальнику штаба дивизии, когда разрабатывался план операции?
В комнате было душно. Зубец снял генеральский мундир и кинул его на койку. Погоны с шитыми шелком звездами свесились с одеяла.
Он вдруг подумал, что мундир с красивыми звездами еще не делает человека командиром дивизии. Чтобы командовать, надо много знать. И учиться, а может быть, и хуже — переучиваться. Будь у тебя на мундире хоть дюжина звезд, ими не возместишь того великого умения, которое нужно на войне командиру стрелковой дивизии.
Подумал об этом без гнева, с тоской сожаления к самому себе. Устало потер виски и выпил еще рюмку. Закусывать не стал.
Да, срабатывало то, чему учили не один десяток лет. Доктрина лобовых ударов, наступлений, рассчитанных на уровень военной тактики гражданской войны. «Ура! Вперед! В атаку, за мной!» Сам Зубец водил так полк в финскую войну. Грудью кидались на доты, гробились, снова кидались И захватывали. Думали, уверены были, что иначе и воевать нельзя…
Двенадцать разведчиков на подавление огневых точек в квадрате 12—26 — и обеспечение форсирования водного рубежа!.. Засмеют в штабе армии. Вежливенько скажут генерал-майору: почему же он целую зиму перед этими точками простоял, если для их захвата требовалось всего двенадцать разведчиков? Скажут непременно и, более того, учтут при оценке действий командира дивизии во время подготовки и проведения наступательной операции. Одно дело, если бы для штурма потребовалось два батальона. Значит, было что штурмовать, значит, крепок был орешек, который сумел-таки раскусить командир дивизии. Другое дело, если управится без всякого шума дюжина разведчиков. Не велика, значит, была обедня.
Генерал скрипнул зубами и подошел к окну. Ох, как любят на войне шум! И он, командир дивизии, тоже любит, хотя, кажется, уже начал соображать упрямой своей башкой, что не всегда нужен этот шум.