— Сиверцев пойдет через полчаса, — ответил подполковник, хотя по плану операции батальон должен был быть уже на воде.
— Добро, — согласился Зубец. — Ты там ближе сидишь, вот и кумекай, как лучше.
«Давно бы так, товарищ генерал-майор», — подумал Петр Михайлович и отдал телефонисту запотевшую трубку.
Немецким автоматчикам не удалось в упор ударить по плоту. Едва измочаленные бревна ткнулись в песок и девять разведчиков ощутили под ногами долгожданную землю, на восточном берегу ахнули сотни орудийных стволов, басисто рявкнули батареи тяжелых минометов, полыхнули огненными стрелами «эрэсы».
Раскололось небо, земля дрогнула, как живая, колыхнулась так, что по воде покатились рябенькие быстрые волны. На высотке, где проходила первая немецкая траншея, багровые языки рванули землю. Казалось, встал на дыбы берег, темным косяком взметнулся к тучам.
Оглушительным треском прокатилась горячая волна взрывов. Трава над краем откоса пригнулась, прошлась упругими волнами.
Разведчикам надо было выбивать немцев из траншей, блокировать доты. Но девять человек, мокрые, измазанные глиной, лежали под обрывом, уткнувшись в песок. Над ними катился огневой вал артиллерийской подготовки, грохотал и сокрушал все, как океанский тайфун, при котором человек становится беспомощной и слабой щепкой.
Над головами звенел, свистел, выл воздух. Лопался, тугими горячими кусками бил в лицо, давил в уши.
Казалось, уже не вынести этого грохота, воя, скрежета, а из-за реки, из-за леса летели и летели стальные завывающие осы, начиненные взрывчаткой. Гаубицы тяжелых артдивизионов, уставив в небо разинутые пасти, плевались и плевались снарядами.
Свет начинающегося дня померк. Небо спеклось, побагровело в косом дыму, в тучах вскинутой земли, песка, пыли, вывороченных из траншей бревен. Пламя слепило, тошнотворная гарь и едкий запах взрывчатки лезли в горло, выворачивали в сухом кашле грудь.
Отвесный берег укрывал разведчиков от шквала артиллерийского огня.
В немецких траншеях вряд ли могла уцелеть хоть одна живая душа. Снаряды разворотили оборону, похоронили под развалинами солдат, оборонявших рубеж, разбили доты, искорежили пулеметы.
Когда огневой вал разрывов стал уходить в глубину немецкой обороны, лейтенант толкнул Орехова локтем и показал вверх.
— Харитошкин, прикрывай! — скомандовал Нищета и, прижав локтем приклад автомата, на четвереньках полез на кручу. Харитошкин, согнувшись почти до земли, перебежал к ветле и установил пулемет.
Каждый знал, что ему делать. Орехов и Попелышко должны были блокировать средний дот. Кудряш и Опанасенко шли на левый. Петухов и Смидович — на правый. Лейтенант Нищета и Гусейнов должны были бить по бункерам и перекрыть ходы сообщения, по которым могли подойти подкрепления.
— За мной! — срывающимся голосом крикнул лейтенант.
Разведчики впритык полезли за командиром. Ссохшаяся глина осыпалась под ногами, камни выскальзывали из-под рук и скатывались вниз. Тело теряло опору. Разведчики карабкались, срывались, зло матерились и снова ползли вверх.
— От меня не отставай! — крикнул Николай Юрке, у которого страх еще не исчез из глаз. — За меня держись!
Николай подобрался к кромке обрыва и уцепился за угловатый корень. Сначала он хотел осторожно высунуть голову и осмотреться, но в это время возле ветлы загрохотал «дегтярь» Харитошкина.
Началось!
Орехов рывком вымахнул на кромку обрыва. Полоска травы между обрывом и щелью траншеи была перепахана взрывами, изрыта воронками.
Николай очутился не в воронке, а на лоскуте чудом уцелевшей при обстреле травы. На зеленой траве он был как ржаная корка на тарелке.
Все это Николай не понял, а почуял плечами, спиной. Ощутил свое тело открытым для удара, чудовищно огромным. И метнулся вперед, в темную щель траншеи. За что-то зацепился, но упал по-кошачьи устойчиво на полусогнутые ноги.
И тут же Орехов увидел немца. Он стоял, прижавшись спиной к стенке траншеи и широко раскинув руки, словно его распяли. Автомат, пузатый «шмайссер», с прямоугольником магазина лежал возле его тупоносых сапог. На безбровом лице ворочались полубезумные, слинявшие глаза, вылезшие из орбит. Нижняя губа была закушена, и от нее стекала по подбородку розовая слюна.
Николай нажал спуск. Короткая очередь ударила немцу в грудь. На зеленом, испачканном землею мундире показалась черная кровь.
Сзади в траншею свалился Юрка Попелышко.
— Беги к доту! — крикнул ему Орехов. — Я сейчас!
Юрка повернул назад, где в метрах в десяти была покатая вздыбленность, прикрытая развороченным дерном.
За поворотом траншеи Николай увидел в стене темный провал бункера.
Он кинулся туда и носом к носу столкнулся с рослым фельдфебелем. Немец не ожидал увидеть русского. На мгновение он остолбенел, затем рывком вскинул автомат.
Орехов опередил его: выбил из рук автомат и кинул в темноту бункера одну за другой две гранаты.
Затем прижался к выступу, ожидая взрыва, и на мгновение забыл про врага. Неожиданный удар в живот сбил Орехова с ног. Боль была такая, что Николай даже не вскрикнул. Втянул воздух и скорчился. Его автомат оказался в руках фельдфебеля.
«Конец», — мелькнула отчаянная мысль. Словно в тумане, он увидел торжествующее лицо немца, который отскочил к выходу из убежища и поднял автомат.
«Твоя взяла», — потерянно подумал Орехов. Он лежал на дне траншеи и даже не мог подняться, чтобы принять смерть стоя.
В это мгновение за спиной немца одна за другой рванули «лимонки».
Николай обалдело моргнул, когда дуло автомата задралось вверх и фельдфебель стал сползать на дно бункера, задирая полу мундира.
Орехов подхватил выпавший из рук немца автомат и опорожнил диск в провал бункера, откуда валил сизый дым.
Очередь прогрохотала так оглушительно, будто над головой забарабанили молотком по железу. Пули пропылили по стенке траншеи.
Николай нырнул за изгиб и ткнулся во что-то мягкое. Ударом приклада он сбил кого-то на землю, схватил рукой за шею и снова поднял автомат.
— Ты что, спятил?! — услышал он русскую речь. — С ума сошел? Не видишь?
Орехов поднялся и увидел, что сбил в суматохе лейтенанта Нищету.
— Тьфу, черт, а я думал, фриц, — растерянно сказал Орехов. — На меня тут один только что кинулся. Едва, не угробил.
— Глаза разувай, — свирепо сказал Нищета и с усилием повернул шею. — Пальцы у тебя железные. Только глотки рвать… Беги к доту! Там крупнокалиберный… Попелышко дверь бревном подпер. А я на правый фланг! Петухов и Смидович немцев держат… Гусейнова убило… Беги!
В траншее трещала суматошная стрельба, лопались гранаты, кто-то пронзительно кричал.
Правый дот был разворочен прямым попаданием. Тяжелые снаряды разбили два бункера-убежища. Но остальные бункера на участке обороны, который подковой изгибался вдоль берега, уцелели. Немцев в них осталось достаточно. Они пришли в себя и сообразили, что русских всего горстка. Стрельбу в траншее возле дотов услышали, и по ходу сообщения бежали на подмогу немецкие автоматчики.
Штурмовую группу выручил Харитошкин. Когда разведчики скрылись за гребнем, сержант вылез на обрыв, забрался в глубокую воронку и осмотрелся.
Близко покатым горбом выпирал дот. Харитошкин сообразил, что из амбразуры его не достанут. Она была повернута к реке, а он лежал сбоку.
Фланг, который Харитошкин должен был прикрывать, был теперь перед ним как на ладони. Траншея здесь выгибалась влево. Переднюю стенку ее обрушил взрыв как раз в том месте, где к ней примыкал ход сообщения. Траншея и ход сообщения просматривались в глубину метров на десять.
Харитошкин деловито подгреб на край воронки землю, приткнул вывороченный взрывом камень и установил сошки пулемета.
Когда через несколько минут в траншее показалась цепочка немцев, бегущих на подмогу, сержант прицелился и, как косой, подрезал полдесятка автоматчиков. Остальные попятилися назад и скрылись за поворотом.
— Ага, нюхнули жареного? — зло сказал Харитошкин. Он сменил диск и подсыпал на край воронки землю. Ему надо было засесть покрепче. Пока он будет здесь с пулеметом, во фланг разведчиков муха не пролетит.
Немцы наскакивали то по траншее, то по ходу сообщения, но сержант встречал их очередями. В перерывах он успевал окапываться. Старый солдат знал, что на войне земля — самая надежная защита. Чтобы жить, солдату надо глубже закопаться в землю.
Юрка Попелышко крутился у квадратной двери дота, подпертой бревном.
— Вот обалдуй, — выругался Орехов. — Зачем же бревно приткнул? Дверь же внутрь открывается.
Юрка бил ботинком по двери, стучал прикладом автомата по стенке дота и орал немцам, чтобы они сдавались.
— Не вылезают! — растерянно сказал он. — Я кричу, а они не вылезают.
— Что они, дураки?! — сердито крикнул Орехов и откинул от двери бревно. — Гранаты давай!
Они подложили под дверь противотанковую гранату и отскочили за выступ.
Когда дым рассеялся, Орехов увидел, что дверь косо провисла на единственной уцелевшей петле.
В доте басовито дудукал крупнокалиберный «эрликон». Очередь за очередью посылал он через реку, где на каждом метре берега сосредоточивались для броска русские батальоны.
— Ах ты, гадина! Ты еще стреляешь, сволочь! — Николай кинулся к двери и пустил очередь в согнутую спину пулеметчика.
— Порядок! — заорал Юрка. — Порядочек!..
В это время на другом берегу реки взлетели над лесом три зеленые ракеты, и сотни людей тотчас же выскочили из окопов. Они бросились к плотам, к понтонам, потащили лодки, связки хвороста, спеленатые плащ-палатки, створки ворот, бревна и доски.
Трое солдат мигом смахнули на воду «дредноут» — три сколоченные доски, а на концах их — по железной бочке. Ефрейтор Ликин вкатил на «дредноут» пулемет, а сам растянулся за щитком, готовый дать очередь.
Батальон Сиверцева начал форсирование водного рубежа.
ГЛАВА 15
Левый дот в излучине уцелел. Его пулемет прицельно бил по батальону Сиверцева, начавшему форсирование реки. Очереди резали край полосы лодок, понтонов, плотиков, подручных средств переправы, огненными строчками прошивали их.