Кроме того, старшина возил на подводе ящик противотанковых гранат, так как самолично слышал, что в сорок первом году на западном фронте одному ПАХУ пришлось отражать прорвавшиеся немецкие танки.
Корольков не был болтлив и поклажу старшины берег, как лиса хвост.
И вот теперь настырный разведчик вдребезги разбил авторитет, потом и терпением заработанный Тимофеем Корольковым. Разве доверит старшина самый ценный груз ездовому, у которого встречный запросто обрезал кнут. Если кнута уберечь не мог, что с имуществом у него может случиться?
Мысли у Королькова были злющие, и, подвернись ему сейчас под руку Петухов, неизвестно, чем бы кончилась эта встреча.
Думы ездового были оборваны суматошной стрельбой, шумом в хвосте обоза. Облаком взлетела мучная пыль, дико закричали люди и кони. Низко прошлась пулеметная очередь, и послышались разрывы гранат.
На мгновение люди оцепенели, затем кто-то истошно заорал:
— Хва-ши-сты!..
— Танки! Спасайся, ребята!..
Кто выкрикнул это проклятое, лишающее человека разума слово, выяснять некогда. Оно конвульсией покатилось по обозу, сбив его строй.
— Спа-сайся! Спа!..
Осатанелое ржание коней, скрежет колес, треск ломающихся дышл, выстрелы, безумные выкрики, густеющее облако мучной пыли, очереди в упор, без промаха — все это смешало обоз в невероятный клубок. Из него стремительно вырвалась лошадь и помчалась по шоссе, вытягивая в струну худое тело и высоко задрав оскаленную морду с пеной на удилах.
Как Королькову удалось вывернуть подводу и перемахнуть через кювет, он сам не мог сообразить. Опомнился лишь, когда завернул за кусты. Дальше ходу не было. Ели и осинки стояли густо.
«Может, не приметят», — отчаянно подумал Корольков, загоняя массивного першерона в низкие кустарники. Рядом трещали выстрелы. Тимофей присел за бричкой и осторожно выглянул из-за колеса.
Он увидел танк. Железное страшилище с грохотом катилось по шоссе. Выбрасывало из пушки короткие желтые молнии, стрекотало пулеметами. Гусеницы сокрушали повозки, коней, людей. По обочинам бежали немецкие автоматчики и расстреливали тех, кто пытался спастись в лесу.
«Сейчас и меня прищучат», — тоскливо подумал Тимофей Корольков. Он мог бы еще скрыться в густом ельнике. Но Тимофей не мог бросить повозку, не мог кинуть казенное имущество.
Поэтому Корольков выхватил из передка винтовку и пару гранат, лег возле колеса и решил, что честно продаст солдатскую жизнь.
И в это время случилось неожиданное. Очередь срезала верхушки кустов и насмерть перепугала тяжелоногого першерона. Он вскинул задом, ударил подковами в передок и отчаянно рванул из кустов. Повозка встала на одно колесо и круто развернулась.
Через мгновение обалдевший Тимофей сообразил, что подлая фашистская животина увозит к немцам доверенное ему, Королькову, имущество.
Тимофей забыл про все. С винтовкой наперевес и с гранатой в руке перемахнул он кювет и помчался вслед за повозкой.
— Стой! Июда проклятая! Стой! — орал он вдогонку несущемуся першерону. — Хальт… твою мать!.. Держите!
Немецкие автоматчики на мгновение опешили, увидев на обочине шоссе повозку, мчавшуюся навстречу танку, а за ней русского с гранатой в руке.
Затем очередь перебила Королькову ноги. Тимофей упал на шершавый асфальт и, ощутив зажатую в руке гранату, из последних сил кинул ее вдогонку удиравшему битюгу, который, как и чувствовало сердце ездового, предал его в трудный час.
«Лимонка» угодила в повозку в тот момент, когда «тигр» сбил обезумевшую лошадь. От взрыва сдетонировали противотанковые гранаты. Жарко и неожиданно всплеснулось под брюхом танка ревущее пламя, вскинулась гусеница, башню обволокло густым дымом.
Тимофей успел еще увидеть, как стальная туша подорванного «тигра» осела поперек шоссе, закрыв дорогу немцам.
Корольков передернул затвор, но выстрелить не успел, наискось прошитый беспощадной свинцовой строчкой.
С головы обоза, еще уцелевшей от разгрома, застучали два ручных пулемета, а капитан Дубовский наганом и матом завернул в лесу десятка четыре обозников и ударил во фланг автоматчикам.
Через несколько минут на шоссе уже по всем правилам разгорелся бой.
Группенфюрер, рассвирепевший от такой задержки, приказал столкнуть с шоссе подбитого «тигра». Но выполнить приказ оказалось не просто. Прицельными очередями русские, как бритвой, срезали автоматчиков и танкистов, пытающихся закрепить буксир.
Выстрелы из леса стали кучнее и гуще. Группенфюрер раздраженно бросил сотню автоматчиков, чтобы отогнать подальше от колонны этих упрямых извозчиков и пекарей. Но в густом ельнике за десять минут с русскими не управишься. Черт с ними, в крайнем случае он бросит в лесу автоматчиков. Людей в колонне достаточно. Главное — быстрота… Что они там возятся с этим дурацким танком! Взорвать его, расстрелять прямой наводкой, сбить к дьяволу! Колонне нужна дорога!..
— Разведчики подошли! — обрадованно крикнул начальник штаба.
Возле березок со скрипом затормозил «виллис», который едва можно было угадать под грудой сидящих, лежащих и висящих разведчиков.
— Сколько? — спросил лейтенанта Нищету подполковник.
— Восемнадцать… Батальон Сиверцева на подходе!
— Восемь человек во главе… — Барташов оглядел подбегающих разведчиков и закончил: — со старшим сержантом Ореховым — на прикрытие медсанбата. Остальным оседлать шоссе. Мост подорвать!
Когда Орехов собрал свою группу, подполковник окликнул его.
— Там медсанбат, Коля, — дрогнувшим голосом сказал Петр Михайлович и положил на плечо Николая жесткую, со ссадинами ладонь. — Раненые там, сестры… Евгения Михайловна сказала, что уходить им некуда… Понимаешь?..
Глаза подполковника уткнулись в лицо Николая, а пальцы смяли потную гимнастерку. На мгновение он прикрыл глаза. Видно, усилием воли пытался обрести спокойствие и ясность мыслей.
— Уходить им некуда, — повторил подполковник. — Погибать ты не имеешь права: мертвые не могут стрелять… За медсанбат ты отвечаешь… Всех, кто там есть, поднимай моим приказом в цепь…
Подполковник повернулся и пошел к шоссе, где разведчики занимали оборону.
Неужели немцы опередят Сиверцева, неужели навалятся раньше и сомнут?
Был еще один выход: оборону занять перед медсанбатом, а шоссе открыть. Немцы торопятся, к медсанбату не полезут. Пусть удирают на запад. Ведь не наступают же они, а удирают. Чем скорее удерут, тем лучше…
Дальше, на шоссе, их все равно встретят. Стоит ли пытаться задерживать их здесь двумя десятками людей? Капитан Сиверцев подведет батальон не раньше чем через полчаса, а остальные подойдут и того позже. Будет вместо двух десятков сотня человек. Не удержать им прорывающихся немцев, сил не хватит…
Подполковник устало усмехнулся и потер лоб. Какие глупости лезут в голову! «Пропустить немцев», — подумал он. Придет же в башку такое! Они же столько мяса на шоссе накрошат, что не очухаешься…
Худо, что Долинина со своим медсанбатом лишила оборону подвижности. Не будь медсанбата, можно было бы прикрыться огнем и потихоньку пятиться по шоссе, пока подоспеет помощь…
Когда Пименов доложил подполковнику, что мост взорван, Петр Михайлович приказал стоять насмерть.
Приказ был лаконичен и прост. А у капитана Пименова было под командой всего полтора десятка человек.
ГЛАВА 19
Щетинистые стены леса сдавили шоссе, обступили изгрызенную воронками асфальтовую ленту.
Откосы кюветов были засыпаны желтой хвоей. Лесная глухомань подступала к шоссе обомшелым ельником и непролазными накатами бузины. Там было сумрачно и сыро. От веку падали деревья, беспощадно вывернув корни, крушили подлесок и гнили. Из леса тянуло сыростью. Запах смешивался с гарью, трупным смрадом, палениной тряпья и железа.
Прогретый солнцем пригорок с правой стороны шоссе был пронизан светом. Глянцево белые, табунились березки, кудрявились зеленью. Те, что помогутнее, вздымали к небу, скованному блеклой голубизной, буйные шапки.
Низинка, где проблескивал извилистый ручей, заросла осокой, издали бархатистой и мягкой.
На взорванном мосту топорщились расколотые вывороченные бревна, отчетливо белые на влажнорастущей траве. За мостом шоссе поворачивало, и оттуда с минуты на минуту могли появиться немцы.
Хорошо, что их задержала неожиданная стрельба. Успели подойти наши батальоны. Полторы сотни солдат копошились среди берез. Наскоро отрывали окопчики, устанавливали пулеметы. Капитан Сиверцев разместил людей справа от шоссе, а второй батальон укреплялся слева, в густом ельнике.
Растерзанный начарт полка, потерявший в суматохе пилотку, сумел подвезти к пригорку три сорокапятки и встреченную им по дороге тяжелую гаубицу, которой командовал хмурый, молчаливый лейтенант с седыми висками. Плохо, что у лейтенанта было на орудие восемь снарядов.
Первыми из-за леса вывернулись немецкие мотоциклисты.
Они лихо скатились в лощину и растерянно закружились у взорванного моста. Их уложили несколькими очередями.
«Началось», — подумал Петр Михайлович и приник к биноклю. Он ожидал, что сейчас пойдут танки. Лязг гусениц по бетону и шум моторов ощутимо нарастали за поворотом.
Танки немцы не пустили. Взорванный мост преграждал дорогу «тиграм». Надо было оттеснить русских, починить мост и уже тогда ударить всей мощью.
Танки поочередно выскакивали из-за поворота, делали несколько выстрелов и скрывались. В березняке стали вскидываться черные кусты разрывов. Сорокапятки принялись было охотиться за танками, но подполковник приказал прекратить бестолковую дуэль. Противник берег танки, а Барташову надо было беречь пушки.
Подполковник все еще надеялся, что по шоссе движется случайная немецкая колонна. Он сдержит ее до подхода подкрепления. А может, немцы, наткнувшись на организованную оборону, просто разбегутся по лесам, сдадутся в плен и все кончится просто.
Подполковник не знал, что в колонне было несколько тысяч отчаянных, решившихся на все головорезов, опытных и умелых солдат. Они должны были прорваться на запад и с русскими, преградившими путь, решили драться не на жизнь, а на смерть.