Она подобралась, прильнула щекой к теплому прикладу и поймала плечистого на скрещение паутинок прицела, дала упреждение и мягко нажала спуск. Сухо лопнул выстрел, тупо отдался в плечо приклад. Немец в черном мундире пошатнулся, сделал два неловких шага и рухнул в траву.
«Тридцать второй», — мысленно отсчитала Валя и передернула затвор винтовки, выбросив теплую, с горьковатым запахом гильзу.
Так начался бой за медсанбат.
Немцы, встреченные в лощине пулеметным и винтовочным огнем, залегли, потом короткими перебежками, скрываясь в траве, стали приближаться к опушке, вытягиваясь тупым клином.
«Оборону рассечь хотят», — догадался Николай.
Немецкий клин перебрался через ручей и стал давить сбоку, оттесняя цепочку оборонявших медсанбат в сторону шоссе. Крайним пришлось попятиться, сбиться поплотнее. Все понимали, что кучей можно продержаться с полчаса, а если немцы рассекут оборону, тогда их уже не остановишь.
«Что же она не отходит?» — тоскливо думал Николай, стреляя по мелькающим в траве немцам, которые уже отрезали пригорок от ельника, где находилась Валя.
Огонь наступающих стал плотнее, прицельнее. Убило раненого старшину, который расстрелял барабан нагана и привстал, чтобы перебежать за деревья. Пронзительно крикнул пожилой санитар, смертельно раненный в грудь. Притихли, словно заснув, двое разведчиков.
Клин атакующих вдавливался в лощину. Николай приказал отходить, чтобы не растягивать и без того жидкую цепочку обороны.
«Не успела уйти», — Орехов напряженно вглядывался в опушку ельника, которая теперь была уже отгорожена просочившимися гитлеровцами, вслушивался, безуспешно пытаясь угадать в трескотне боя одинокие выстрелы снайперской винтовки.
Вдруг стало невыносимо душно. Скрюченными пальцами Николай попытался расстегнуть воротник гимнастерки. Пуговицы не поддавались. Он рванул, что-то треснуло… Она же говорила, что отойдет, если навалятся немцы. Могла отойти и не отошла. Значит…
Автоматная очередь прошлась над головой. В щеку ударила искрошенная кора. Кусочек впился в губы. Николай сплюнул, ощутив запах дерева, смешанный с солоноватым привкусом крови.
«Значит, Валя…» Темное и страшное ворохнулось в глубине сознания. Неожиданно для себя Николай вскочил и побежал навстречу немцам.
— Сержант! — отчаянно закричал Петухов. — Коля!
Николай не услышал, не остановился. Петухов догнал, сбил ударом в спину, жестко выломив руки, прижал к траве.
— Сдурел! — зло оскалив зубы, крикнул он.
Осока расцарапала Орехову лицо. На щеке закраснела кровь. Это помогло прийти в себя.
— Пусти, — попросил он.
Руки Петухова ослабли. Он отвалился в сторону и дал длинную очередь по набегающим немцам.
— На смерть кинулся! — кричал Петухов между очередями. — Бей вправо, двое заходят…
Когда они отползли к березняку, Петухов спросил:
— Пошто побежал-то?
— К снайперу, — признался Орехов. — Отрезали ее фрицы, понимаешь?
— Не прошел бы, — откликнулся Петухов, пятясь и успевая бить из автомата. — Подстрелили бы, как курицу… Отходить надо, сержант!
«Отходить!» Куда же дальше отходить, если до медсанбатовских палаток осталось триста метров? Здесь стоять надо насмерть.
«Мертвые не могут стрелять, Коля», — вспомнились слова подполковника. Значит, «насмерть!» не годится, значит, надо все-таки отходить. Отходить и драться на полную катушку.
— Передать по цепи, чтобы назад понемногу осаживали, — хмуро приказал Орехов.
Когда точные выстрелы с лесной опушки стали одного за другим выбивать атакующих, немцы догадались, что там засел снайпер. Пятеро автоматчиков, опытных, хорошо знающих солдатское ремесло, отделились от цепи. Они умели ползать, солдаты, привычные к свисту пуль, и отлично знали, что такое русские снайперы.
Валя обнаружила их тогда, когда они уже перебрались через ручей. Четверо прошли незаметно, а пятый зацепился за куст и выдал себя. Валя припечатала его к суглинку.
Тогда она еще могла уйти к своим. Почему не ушла, сама не могла понять. Чутье подсказало, что немец подбирался не один. Неразличимая в пятнистом комбинезоне, она осторожно переползла на запасную позицию и притаилась за пнем.
Те, что подбирались к ней, рассредоточились и стали поджидать, пока снайпер обнаружит себя. Они умели ждать, но сейчас у них не было времени. Они понимали, что воюют в тылу русских и, если через час-полтора колонна не пробьет заслона на шоссе, тогда уже им не пройти.
Поэтому старший из четырех, обер-ефрейтор, осторожно поднял на стволе автомата зеленую пилотку. Это была примитивная уловка, на которую опытные снайперы не попадались.
Но Валя попалась, так как считала, что у немцев нет времени выслеживать ее, они торопятся и должны выдать себя.
Когда она выстрелила по пилотке, обер-ефрейтор разглядел мгновенный блеск выстрела и отсвет его в стеклах прицела.
Он выпустил длинную очередь, которая в метре от Вали сбила листья на кустах. Остальные трое сообразили, где прячется снайпер.
Автоматные очереди ударили кучно. Содрали с пня кору, располосовали комбинезон и обожгли бедро.
Вале надо было отходить. С этого места немцы выстрелить не дадут. Они будут сыпать и сыпать очередями до тех пор, пока одна из них не угодит в цель.
«Снайпер силен, пока его не видят, — любил говорить старшина Узелков. — А заметили, считай, что он простая пехота».
Валя оглянулась. За спиной густел лес. Низко нависали ветки, топорщился подлесок, темнел валежник, кочки, ямины. Проще простого уйти от немцев. Юркнуть в чащобу и потеряться. В такой чертоломине ее целый полк не сыщет. Потом, переждав время, выйти к медсанбату.
Но тогда те, что стреляют в нее, тоже повернут к медсанбату. С ранеными воевать легче. Тех они на выбор пощелкивать будут…
Нет, только не пустить их к медсанбату! Заставить здесь воевать. И вместо того чтобы исчезнуть в спасительной глубине, Валя отползла метров на десять и залегла за сухой валежиной.
Через несколько минут еще один из немцев попался на мушку снайпера. Оставшиеся трое перестали стрелять. Они поняли, что снайпер не уйдет, и решили взять его в клещи.
Автоматные очереди смолкли. У опушки леса наступила тишина. Затрещали в траве притихшие было кузнечики. Нарядная стрекоза стала кружиться над кустом шиповника, серый короткохвостый чекан уселся на осинке и начал бить, будто косу чеканить: «Чек-чек!.. чек-чек!..» Как сенокос подойдет, всегда чекан бить начинает по лесным опушкам…
Теперь смерть подкрадывалась к Вале Грибановой молча, осторожно переползала за кочками, приникала в траве, кружила, таилась в молодых доверчивых рябинках. Заходила так, чтобы ударить наверняка, хитрила, нарочно хрустела веткой, вздрагивала листвой, осыпала хвою.
На эти уловки Валя не попадалась. Знала, что бить должна наверняка.
Силы были неравны. Пока снайпер вглядывалась вправо, смерть успевала подползти к ней слева. Когда она смотрела влево, к ней подвигались спереди, справа, а может, уже и сзади? Ведь она толком не знала, сколько подбирается к ней смертей с автоматами в руках. Одна, две, десять?..
Она решила немного отойти. И вовремя, потому что через минуту к валежине полетела граната.
Валя высмотрела, откуда кинули гранату, и всадила беспощадную пулю в тень за кустом шиповника.
В винтовке кончилась обойма. Когда Валя перезаряжала ее, из-за пушистой сосенки высунулся ствол автомата и секанул очередью.
С грохотом раскололось небо, огонь опалил тело, вздыбилась земля, и душная, тяжкая темнота накрыла ее с головой.
— Коля! — чуть слышно крикнули губы. Крикнули отчаянно, беспомощно и жалко.
Откликнулся чужой автомат.
Тот, кто дал очередь, поднялся в рост за сосенкой, вытер руками потное лицо и снял паутину, налипшую на погон. С минуту он глядел на неподвижного русского снайпера, залитого кровью. Довольно хмыкнул, сменил магазин в автомате и шагнул было, чтобы снять с винтовки оптический прицел.
Но обер-ефрейтор строго окликнул его. Они и так слишком долго провозились. Надо догонять своих.
Разведчики отошли с опушки и соединились с цепочкой санитарок и раненых, которые под командой лейтенанта-связиста залегли в наспех отрытых окопчиках и с тревогой прислушивались к надвигающейся стрельбе.
Дальше отходить было некуда. Автоматные очереди уже достигали брезентовых палаток с красными крестами. Прошивали их насквозь, попадали в раненых. Очередь прошлась по перевязочной. Брызнули осколки бутылок и пузырьков, зазвенели хирургические инструменты на столике, опрокинулся эмалированный таз с окровавленными обрывками бинтов. Дрогнула игла в пальцах Евгении Михайловны, оперировавшей раненного в живот танкиста. Застыла на мгновение и снова начала размеренное, привычное движение. Пожилая фельдшерица, ассистировавшая Евгении Михайловне, ахнула и выронила из рук ножницы. На виске ее образовалось крошечное пятнышко, от которого нехотя поползла к уху струйка крови.
— Ножницы! — требовательно сказала Евгения Михайловна.
Фельдшерица послушно наклонилась и рухнула, будто ее подбили ударом под колени.
Лейтенант Нищета и трое разведчиков, посланные Барташовым на подмогу, помогли отбить еще один натиск немцев. Автоматчики попятились в глубь березняка.
— Бей их, ребята! — надрывно закричал лейтенант-связист, который уже бросил бесполезный пистолетик и стрелял из винтовки, взятой у убитого. — Круши!
Он вскочил во весь рост. Растрепанный, свирепый, со сбившимся багровым бинтом, в разорванной гимнастерке, он выставил наперевес винтовку без штыка, собираясь кинуться врукопашную, но одинокий выстрел сбил его на землю.
Стрельба из глубины березняка стала затихать. Это и обрадовало и встревожило Николая. Неужели немцы, наткнувшись на сопротивление, решили отказаться от нападения на медсанбат?
Оберст, командовавший отрядом, направленным для атаки и разгрома медсанбата, не очень верил, что многотысячная колонна, даже усиленная танками и бронетранспортерами, сможет пробиться по шоссе. Безуспешный бой с заслоном подкрепил сомнения оберста, командира зондергруппы, занимавшегося такими делами, за которые русские без долгих рассуждений вздергивают на подходящей перекладине. Оберст обрадовался, когда ему приказали атаковать медсанбат. Он взял с собой две сотни надежных солдат, опытных и решительных. Сбил их клином и нацелил в лощину, огибавшую пригорок, где находился медсанбат. Прихватил с собой и тех прибившихся к колонне солдат, которые сообщили о местонахождении медсанбата. Солдаты знали, что лощина за пригорком упирается в сосновый бор, уходящий на юг от шоссе.