— Ножом старый турок владеть умеет, — с горечью согласился с ним Георгий. — По всему видать, в прошлом повоевать успел.
— Вас было двое, — зло сверкнул глазами Петро. — И напали вы внезапно. А он старик! Что с плечом? — кивнул он глазами на окровавленную тряпку, перетягивающую рану.
— Царапина, — вернул запорожцу косой взгляд грузин. Упрёк Нагибы бывшего кахетинского азнаура явно задел.
Гулко рявкнула пушка. От причала, нехотя разворачиваясь в нашу сторону, начала отходить галера. Вёсла с всплеском вспенивали воду, создавая сходство корабля с хищной морской птицей, устремившейся вслед за добычей.
— Опомнились! — весело засмеялся Янис, кивком головы стряхивая солёные брызги с волос. — Ветер нам в помощь! Не догонят!
— Хорошо, коли так, — кивнул ему запорожец и, склонившись над убитым турком, мотнул мне головой. — подсоби, Чернец. Нечего нехристям на нашем корабле делать. Пусть здесь остаются.
Вслед за стражником за борт полетел и моряк, вспенив плещуюся за бортом воду. Вновь грохнула пушка, вспоров ядром море далеко в стороне. Я разогнулся, саркастически скривив губы. Бросившаяся в погоню галера меня не беспокоила. Тут литвин был прав. Если попутный ветер не стихнет, быстроходную фелуку им ни за что не догнать. Меня тревожило то, что находилось впереди.
Не знаю. Надеялся ли своим выстрелами в нас попасть канонир с галеры или нет, но своей основной цели он достиг, подняв тревогу на весь Золотой Рог. Залив был довольно узким. И сотни метров в ширину не наберётся. И сейчас я с замиранием сердца наблюдал, как поднимается суета на расположенных вдоль двух берегов кораблях, как с недоумением смотрят нам вслед, находящиеся там моряки. Пока просто смотрят, не в силах осознать тот факт, что кучка дерзких рабов осмелилась захватить судёнышко и устроить побег в самом центре их логова.
Но всё чаще удивление на их лицах сменялось злостью, всё громче раздавались крики ярости, разносясь вдоль берега быстрее плывущего корабля. Ещё немного, и какой-нибудь капитан, догадается выйти нам наперерез. Мы не в море и уйти в сторону, чтобы разминуться, будет довольно проблематично.
— Ишь, всполошились. — помрачнел Нагиба. Старый казак, похоже, мысленно пришёл к тем же выводам, что и я. — Янис, — окликнул он литвина. — Побыстрее бы нам плыть.
— Куда уж быстрее? — отмахнулся тот, ловко вписывая корабль в поворот, — И так весь ветер парусом захватили. Хорошо всё будет, атаман, — впервые так назвал литвин Нагибу. — Вот уже и выход в Босфор показался. А там уйдём!
Я отвернулся от изрядно приотставшей галеры и посмотрел вперёд. И впрямь, вдалеке берега резко расходились в стороны, разжимая свои тиски и сменяясь широкой тёмно-синей полосой знаменитого пролива.
Неужто уйдём⁈ В душе тёплой волной поднималась надежда. Сердце гулко застучало, в радостном предчувствии. Конечно, уйдём! Иначе просто быть не может.
Впереди от берега отвалилась ещё одна галера и начала поспешно разворачиваться в нашу сторону. Гулко застучал барабан, задавая ритм гребцам, суетятся канониры у единственной пушки на носу.
Медленно, слишком медленно! Не угнаться им за нами! Лишь бы турки цепь на выходе из залива поднять не успели, да из пушек палить не начали.
— Эгей! — рядом задорно прокричал Тараско и неожиданно заливисто засвистел: — Лови теперь нас!
— К середине держи, Янис, — отрывисто бросил литвину Нагиба, хищно всматриваясь вперёд. — Про пушки на берегу не забывай.
— Не успеют, — весело хохотнул тот, — Вот пушкари только к орудиям бегут. Совсем обленились, басурмане!
Мимо начали проплывать редуты с пушками, возле которых бестолково суетились пушкари, под крики махающего кулаками офицера.
— Проспали! Лови, теперича! — вновь задорно закричал Тараско и тут же запнулся, подавившись собственный криком.
Мы замерли, не веря своим глазам. Из Босфора в залив неторопливо вплывала большая шебека, хлопая на ветру парусами.
— Чего это? — выдавил в наступившей тишине Михайло, огромный кулаком стирая несуществующий пот с лица. — Откуда он взялся⁈
— Вот и смертушка наша появилась, — резюмировал увиденное Георгий. — Не разминёмся.
— Ничего, проскочим, — зло сплюнул Янис, резко заворачивая фелуку к берегу. — То случайный корабль. Ещё не поняли, что мы беглецы! Пока поймут, в чём дело, мы мимо пройдём.
О том же подумали и на преследующей нас галере. Вновь громыхнула пушка, паля скорее для того, чтобы обозначить преследование, а не попасть. И, неожиданно попала. Издалека, практически на излёте, но попала, разворотив в щепу корму фелуки.
Грубо брошенный на дно корабля, я вскочил почти сразу, и проклиная на все лады вражеского пушкаря-снайпера, бросился к лежащему ничком Янису.
— Живой? — разворачиваю литвина на спину.
— Не проскочили, друже, — прохрипел тот в ответ, харкая кровью. — Прости!
Поднимаюсь с колен, оглядываюсь. Медленно погружающаяся в воду фелюка, насупленные, ни на что больше не надеющиеся друзья.
— Эх, попытаюсь хоть одного турка с собой прихватить, — мрачно изрёк Нагиба, потрясая саблей. — Больше я им в руки живым не дамся.
Остальные сплотились вокруг своего атамана. Тяжело вздохнув, я поднял валяющийся багор. Пришло время умирать.
К вечеру погода испортилась. Солнце, всё реже и реже прорываясь сквозь заслон из набежавших из-за горизонта облаков, затем окончательно сдалось. И следом заморосил мелкий, не по-летнему нудный дождь, нехотя выцеживая по капле влагу, словно скупердяй, подливающий масло в общий котёл. Впрочем, это дождь был во благо. Он прогнал удушающую жару, позволяя полной грудью вдыхать влажный, пропитавшийся солью и водорослями ветерок.
Вот только вдыхать его мне, осталось совсем не долго. В этом мире за всё нужно платить. И плата эта по самой высокой ставке взимается!
Вот и стоят семь закованных в тяжёлые кандалы узников (с Икрамом возиться не стали, попросту перерезав горло на почти затонувшей фелуке), в ожидании, когда с них за неудачный побег полной мерой востребуют. А что востребуют, можно даже не сомневаться. Не зря пришедший в сопровождении двух десятков янычар толстомордый турок, нас из галерного трюма на берег вытащить приказал. Вон и семь четырёхметровых, грубо заострённых с одного края кольев рядом в вырытыми ямами лежат. Подготовились…
Следом выгнали с галеры остальные гребцов, подошли матросы, столпились неподалёку зеваки.
Всё, как всегда; одним в муках смерть, другим — бесплатное развлечение. Ещё и комьями грязи кидаются, сволочи! Суворова на вас нет.
Смотрю в сторону изгаляющейся толпы и замираю, не веря собственным глазам. Этот рыбак, что со дна залива всплыл? Я же собственными руками его за борт фелюки скинул. Так нет же, стоим рядом со стариком и зло скалится, предстоящую казнь предвкушая. Вот же! По всему видать, не убил я его во время побега, а только оглушил, а он потом в воде оказавшись, очухался.
Важный турок громко оглашает приговор. Хотя, чего там зачитывать? И так всё ясно. По колу на рыло…. Вернее, на другое место. Толпа раздвигается, пропуская янычара, ведущего под узду двух лошадей-тяжеловозов.
Ну, вот и всё. Как всё-таки всё глупо получилось! И от этого вдвойне обидно! Даже не столько страшно, а именно обидно! Страх придёт чуть позже, когда меня на казнь потащат. А сейчас я и не осознаю ещё толком, не верю подспудно, что именно со мной такой ужас произойти может.
Турок даёт отмашку и двое дюжих янычар выталкивают вперёд Нагибу, разрывают одежду, волокут к крайнему колу.
— Прощайте, православные, — хрипло кричит запорожец и найдя меня глазами, простит: — Чернец, помолись за меня!
Помолюсь, куда же я денусь. Вот только кто за меня потом помолится⁈
Турки тем временем, навалившись на казака, снимают с него кандалы и захлестнув ноги петлями, шустро привязали концы верёвок к лошадям. Нагиба завертелся, отчаянно матерясь, попытался вскочить, но натянувшиеся верёвки валят его обратно на землю. Один из янычар наклонился, направляя острие туда, куда надо.
И тут Петро закричал. Жутко, во весь голос, с надрывом. Тело казака изогнулось дугой, извиваясь словно большой червяк, насаживаемый на крючок. Среди сгрудившихся гребцов пронёсся тяжкий вздох.
Лошади делают ещё один шаг. Крики сменяются хрипами, натужными, с придыханием и оттого ещё более жуткими.
И вот уже янычары, шутя и смеясь в голос, опускают другой конец кола в заранее приготовленную яму. Кол проваливается вниз, несчастный захрипел, побагровев, ещё сильнее, до жути комично болтая ногами. По дереву потекла вниз жуткая смесь из крови, густо замешанной на дерьме.
И вот тут мне стало по-настоящему страшно. Да что там страшно! Я просто оцепенел от ужаса, только теперь до конца осознав, что пройдёт совсем немного времени и рядом на соседнем бревне вот так же буду сидеть и я, мазюкая его собственными нечистотами.
А янычары уже выхватывают и волокут в голос заверещавшего Михайлу.
Господи! Да что же это творится такое! Разве же можно так над живыми людьми измываться⁈ Что же они за изуверы такие!
В панике я оглядываюсь по сторонам и неожиданно сталкиваюсь взглядом с Болотниковым. Сдержанный кивок и сочувственный взгляд из-под густых бровей.
И паника ушла. Нет. Я по-прежнему до ужаса боялся того, что должно было сейчас произойти, но этот ужас больше не мешал трезво мыслить. Я вспомнил, что я человек, а не кусок дрожащей плоти.
И я начал молиться. Истово, горячо, впервые, пожалуй, искренне обращаясь к Богу.
Истошно взвыл Михайло, занимая место рядом с атаманом. Янычары вновь разворачиваются к нам, направляясь за очередной жертвой. Кто следующий? Я, Тараско, Янис?
И тут рявкает толстый турок, останавливая схвативших было Георгия палачей. Я замер, от души радуясь, что моего реципиента обучили турецкому языку и боясь пропустить хоть слово.
— Правоверные! Взбунтовавшийся раб заслуживает смерти. Но сегодня любимая наложница нашего повелителя Кёсем-султан подарила ему сына. Вознося молитвы к всевышнему, наш повелитель султан Ахмед в милости своей повелел, сохранить жизнь тем из рабов, кто в дерзости своей не пролил крови правоверного.