— Это куда же они⁈ — охнул, размахивая горящим фитилём грузин. — Утонут!
— Конечно утонут, — зло прохрипел, приковылявший на корму бывший помойный раб. — С цепями на руках особо не поплаваешь. А только их всё едино за бунт казнь лютая ждала. Лучше уж так! Куда⁈ — развернулся он ко мне. Но я уже хватаю лежащую рядом верёвку, свёрнутую в бухту и, изо всех сил, бросаю в сторону ещё барахтающихся в море людей. — Не поможешь ты им, — тут же выговаривает мне старик. — Далеко!
— Так добросил почти, — горячо возразил ему Георгий и в досаде запустил догорающим фитилём в сторону вражеской галеры. — У, вражины проклятые!
Верёвка, лениво сползая за корму полусонной змейкой, вдруг неожиданно натянулась, резко ускорившись. Старик охнул, прекратив ругаться, судорожно ухватился за неё.
— Подмогните! — вскричал он, натужно тяня верёвку на себя. — Чего встали⁈
Я кинулся к нему, ещё до конца не осознав, что совершённый с отчаяния поступок неожиданно принёс результат и за верёвку всё же кто-то смог ухватиться. Ну, теперь-то я её нипочём не выпущу! Лишь бы турки про нас не вспомнили, да опять стрелять не надумали.
— Тяните, — засопел мне в ухо Григорий и прохрипел, вторя моим мыслям: — Пока турки не опомнились.
Втроём дело пошло быстрее. И пару минут не прошло, как через борт на корму повалился, громыхая цепями на руках, здоровенный детина с длинными мокрыми волосами, залепившими лицо.
— Живой, — склонился над ним грузин, потрепав по плечу. — Нахлебался, поди, водицы морской!
Тот закашлялся, сплёвывая на палубу зеленоватой жижой замешанной на желчи, приподнялся, ошалело мотая головой.
— Проклятые кандалы! Чуть было на дно не утянули!
— Чего? — переспросил Георгий, не поняв ни слова из сказанного по-польски.
— Уходить нужно, вот чего! — рявкнул в ответ старик. — Басурмане, вон, опять за луки взялись! Оглянуться не успеешь, как стрелами утыкают, — бывший помойный склогился над спасённым, потянув его за рукав. — Бежим! — рявкнул он ему, переходя на польский. — Не то убьют!
— Быстрее на палобу. Там нас корма от выстрелов прикроет, — скомандовал было я и замер, встретившись с выпученными глазами поляка.
Чего это он? Смотрит так, будто чёрта перед собой увидел. Или просто меня узнал? Да нет? Мой реципиент его не помнит. Хотя…
Рявкнули вразнобой мушкеты, выбивая щепу в корабельных надстройках и мы со всех ног вываливаемся с юта к налегающим на вёсла гребцам.
— Мы где-то встречались, пан? — выдавил я из себя, с трудом переводя дух.
— Все московиты, которых я встречал, в земле лежать, — криво усмехнулся в ответ поляк, преображаясь на глазах. Вот вроде бы только что едва на корм рыбам не отправился, а уже и в движениях неуловимое пренебрежение проскальзывает, и смотрит сквозь тебя словно на пустое место. — Выходит, не встречались.
— Чего он тебе лопочет, Чернец? — Георгий, не поняв ни слова из сказанного поляком, тем не менее что-то уловил в голосе спасённого и ощутимо напрягся. — Неужто лаяться?
— Скажешь тоже — лается! — захихикал, отдуваясь, старик. — Это он так нас так благодарит да радуется. Ещё и кошель, набитый золотыми червонцами, за спасение своё обещал! По всему видать, важный пан!
Вот ведь! А бывший помойный, оказывается, ещё и по-польски понимает. Непростой старик!
А поляк, как раз наоборот; русский знает, а говорить на нём принципиально не хочет. Ещё и оскорблять почему-то сразу начал, несмотря на то, что я ему жизнь только что спас.
Что это: обычное для знатного шляхтича высокомерие или он специально мне грубить начал?
Я ещё раз внимательно вгляделся в лицо спасённого шляхтича. Хищные, слегка раскосые глаза, ястребиный нос, искривлённые в презрительной улыбке тонкие губы.
Нет. Не помню. Вот и думай теперь! Вытащил из моря на свою голову проблему! Рыбак хренов!
— Но я то, пока ещё живой, — вернул я шляхтичу ядовитую улыбку. — И умирать не собираюсь. А, пока, прошу за вёсло, ясновельможный пан. А то турки рядом, а у нас каждый гребец на счету. Нам бы на берег поскорей выбраться. А там может и выяснится, кому из нас в земле лежать.
Но на берег выбраться было не так уж и просто. Мы уже пару часов изо всех сил вёслами махали, а по левому борту по-прежнему медленно проплывали отвесные горы, начисто перекрывая доступ к берегу.
— Что же так не везёт-то? — выдохнул я с натугой налегая на ставшее неподъёмным весло. — Должна же, наконец, самая завалящаяся бухточка показаться?
— Зато туркам везёт, — процедил сквозь зубы бледный как снег Тараско. — То-то, наверное, радуются, да сабли точат!
— Видать сильно мы этого Култук-пашу разозлили, раз в вдогонку кинулся, — оскалил зубы Аника, смотря на нагоняющую нас галеру. — Сам едва на плаву держится, а вцепился будто пёс косуле в бок! Не отстанет теперь!
— Бросай вёсла, хлопцы, — Порохня похоже тоже понял, что от разъярённого турка нам не уйти. — К бою готовьтесь! Федька, Василий! Пушки заряжайте!
Бросаю весло и бегу к кормовым пушкам. Ну, вот и всё, похоже. На это раз, точно не выжить! И лучше мне в этом бою умереть. А то, есть у меня уверенность, что Култук-паша больше всех именно на меня обиделся. Так что живым в его руки попадать, категорически не рекомендуется.
Заряжаю пушку, кошусь на суетящегося возле второй старика. Его оказывается Василием зовут. А то уже полсуток вместе сражаемся, а я имени спросить так и не удосужился.
— Зря всё это, — заметил старик, деловито засыпая порох в жерло пушки. — Капитан у турок не дурак, с кормы к нам не сунется.
— А зачем тогда заряжаешь? — поинтересовался я, закатывая в ствол ядро.
— А оружие перед схваткой всегда заряженным быть должно, — задорно захихикал Василий. — Бой ведь по-всякому повернуться может! Только я бы на это сильно не надеялся. Култук-паша с боку зайдёт, из пищалей и луков нас сначала расстреляет, а только на абордаж пойдёт.
— Раз пойдёт, значит встретим, — хмыкнул я, хлопнув по плечу полубезумного собеседника. — Выходит, пришло время умирать.
— Мне да, — посерьёзнел Василий. — Ну, то не беда. И так долго на этом свете задержался. Пришла пора и перед Господом ответ держать, — старик сделал паузу, размашисто перекрестившись, и внушительно добавил: — А вот ты, Чернец, можешь попробовать спастись.
— Это как? — приподнял я от удивления брови.
— Тут под нами пороховой погреб находится, — топнул Василий по крышке люка под ногами. — Я туда спущусь и, как только турки с нашей галерой сцепятся, порох-то и подпалю. Ты только в бой не лезь и как только Култук-паша на абордаж пойдёт, за борт прыгай. До берега недалеко, а туркам после взрыва не до тебя станет.
— Щедро, — кивнул я головой, покосившись на нависающие над морем скалы. Берег, и впрямь, был недалеко, хотя выбраться по этим камням будет нелегко. — Только у меня вопрос к тебе появился, Василий. Чего это ты за меня свою жизнь класть удумал? Или корысть какая есть?
— Смерть моя и так у порога стоит, — задорно засмеялся старик. — Вон она изо всех сил вёслами махает, — кивнул он в сторону уже почти сблизившейся галеры. — Но корысть у меня, и вправду, есть, — бывший помойный тяжко вздохнул, по своей привычке легко переходя от веселья к печали и с горечью добавил: — Сын у меня на Руси остался. Жив или нет — не знаю. Так вот, Чернец, — твёрдо взглянул он мне в глаза. — Обещай, что коли жив останешься, да со временем на Русь вернёшься, то снавестишь его и весточку от меня передашь.
— Думаешь, я смогу вернуться? — покачал я головой, поражённый просьбой старика. Вот ведь! Не один десяток лет в неволе провёл, а о сыне помнит.
— Это вряд ли, — не стал меня обнадёживать Василий. — Но выбора у меня всё равно нет.
— Нет, Василий, — твёрдо заявил я, наблюдая, как турецкая галера начала забирать правее, норовя зайти к нам сбоку. — Не побегу я, товарищей своих тут на смерть бросив. Не смогу просто. Но имя своё всё же назови. Вдруг Господь чудо явит, и я выживу и домой из чужбины вернуться смогу. Тогда сына твоего найду, то обещаю.
— Василий я, — усмехнулся в усы старик. — Сын Григория Грязного.
— Грязной⁈ — я был настолько поражён, что на мгновение забыл о неумолимо надвигающейся смерти. — Так ты же….
— Запорожцы! — бешеный рёв трёх десятков глоток, оборвал меня на полуслове, заставив оглянуться.
Глава 11
— Свои! — бешено проорал мне прямо в лицо Порохня, вскинув вверх ятаган, — Во время хлопцы подоспели! Ну, теперь мы туркам жару зададим!
На меня тут же навалились со всех сторон, сжали в объятиях подбежавшего следом Грязного. В сторону лихорадочно разворачивающейся галеры понеслись злорадные выкрики:
— Смотри, турки наутёк бросились!
— Далеко не уйдут!
— Побежишь тут! Чаек вон сколько!
— Эх, жаль нам не угнаться! Я бы все кишки басурманам выпустил!
Чаек, и впрямь, было много. Выныривая одна за другой из-за скалистого мыса, они, похлопывая парусами на ветру, резво устремились в нашу сторону.
— Гей, хлопцы, меня захватите! — перегнулся Данила через борт, зазывно махая ятаганом. — Очень хочется с турками поквитаться!
Ближайшая к нам чайка в ответ полыхнула огнём и атамана окатило фонтаном морской воды, поднятой не долетевшим ядром.
Порохня бешено крутанул головой и, ударив по борту кулаком, взревел медведем: — Вы что же творите, собачьи дети⁈ В своих ядрами мечете⁈
— Знамя! — охнул я и опрометью бросился на нос галеры. — Они же нас за турок принимают!
Ну, а за кого же запорожцам нас принимать должны, позвольте спросить? Перед ними турецкая галера, на корме Порохня в одежде янычара ятаганом машет, флаг турецкий развивается. Турки мы и есть! Я бы и сам на их месте по таким из пушки пальнул!
На нос галеры я влетел в несколько прыжков, с размаху рубанув по верёвке, крепящей турецкий флаг к веслу. Полотнище, развиваясь на ветру, ухнуло в море. С одной из чаек вновь полыхнуло огнём. От весла отлетела щепа, слегка оцарапав лицо. Я отшатнулся, заметив ещё несколько горящих фитилей и вскинутые казаками мушкеты.