Давайте, пан Бжецкий, смотреть на вещи трезво. Через полгода мы будем иметь на фронте армию, о которой не могли даже мечтать ни Сикорский, ни Бур-Коморовский, ни Андерс. Так о чем же вы хотите со мной говорить? И кого вы представляете?
— Да никого. Я пришел к старому знакомому, к человеку, которого пятнадцать лет назад защищал на суде.
— Это меняет дело. Со старыми знакомыми я охотно встречаюсь и беседую.
Некоторое время оба молчали.
— Я ищу, — промолвил наконец Бжецкий, — почву, на которой мы могли бы договориться.
— Вы опять за свое. А о чем, собственно говоря, мы должны с вами договариваться? Мне кажется, что это будет трудно, поскольку мы с самого начала думали о важнейших вещах по-разному. Однако если вы честный человек, то мы с вами в конце концов договоримся.
— Я, — продолжал Бжецкий, — оказался не у дел. Поэтому и пришел сюда и теперь понимаю, что напрасно морочил вам голову всякими политическими проблемами. Дело не в них. Вы носите польскую форму, хотите бить немцев — этого для меня достаточно. Так вот, я хотел бы просить вас помочь мне вступить в Войско Польское.
Он встал со стула и, слегка пошатываясь на коротких ножках, вытянулся:
— Капитан запаса Стефан Бжецкий!
— До свидания, майор, — сказал генерал. — Желаю успеха. — Улыбнулся: — Готовьте хороших бойцов.
— Слушаюсь, товарищ генерал!
Пстроньский и Векляр остались в кабинете одни. Оба молчали. Солнечный зайчик медленно сползал со стены на усеянный окурками пол.
— Ну что ж, — промолвил наконец Пстроньский, — жаль, что вы, товарищ генерал, не изменили своего решения.
Выждал минуту и, не услышав ничего в ответ, продолжал:
— Я не должен придавать такого значения своим собственным оценкам: это опасно и вредно. Каждый из нас может ошибаться. Никто не спорит, что переговоры с Венцковским надо было вести…
— Я разрешил.
— Знаю, товарищ генерал. Венцковский привел с собой людей, и Свентовец ручался за этого… майора головой… А оказалось, что тот готовил дезертирство.
— Свентовец понял, что это его вина, да и вы его в этом убедили.
— Я не обязан был информировать его о действиях, которые мы сочли необходимым предпринять.
— И тогда он подал рапорт, и я его подписал.
Они внимательно посмотрели друг на друга. Пстроньский — через стекла очков, которые в последнее время начал носить.
— Везде нужны ваши офицеры, — сказал генерал, — а там — прежде всего.
Дверь тихо отворилась, в кабинет вошел майор Клюк. Он остановился на пороге и доложил:
— Какая-то женщина к вам, товарищ генерал. Ее зовут Марта Олевич.
Векляр оперся о крышку письменного стола; перед его глазами замелькали красные круги, он забыл о присутствии Пстроньского и даже не смахнул побежавшую вдруг по щеке слезу.
Марта! Она стояла на пороге в косынке и широкой деревенской юбке.
— Марта! — Он бросился к ней и услышал, как Пстроньский тоже повторил ее имя.
Лес
— Привезли, — сказал Маченга. — Привезли! — повторил громче, так что даже старый Антони Граль внимательно посмотрел на него.
Они сидели на земле, а точнее, на досках поваленного забора, окружавшего когда-то покинутую теперь хозяевами хату. Ласковое сентябрьское солнце освещало деревушку, примостившуюся у опушки леса, уходящего чуть вверх неровной темно-зеленой полосой. Домов в этой деревушке было немного, они стояли далеко один от другого и казались вымершими.
— Что-то людей совсем не видно, — заговорил снова Маченга.
Ему никто не ответил. Старый Граль уселся поудобнее, снял ботинки и выставил на солнце грязные ноги. Вынул из кармана тощий кисет.
— Свой еще?
Граль кивнул. Разговаривать ему, видно, не хотелось. Он закрыл глаза, и лицо его застыло, как будто во сне.
Маченга посмотрел на свои ноги. Подошва у правого ботинка совсем отошла, но расстраиваться не стоит, наверняка выдадут новые. Ужасно хочется есть, еще больше — спать. С удовольствием положил бы сейчас голову на буйно растущие под забором сорняки, как на мягкую подушку, только бы не трястись больше в телячьих вагонах и не шагать но пыльным дорогам.
— Привезли! — заговорил Маченга опять.
Лес окружал их со всех сторон такой же, как до́ма, да и хаты такие же, но все равно лес и деревня казались ему какими-то чужими. Даже Граль был непохож на того Граля, которого он знал с детских лет, — зарос весь щетиной, одни только глаза сверкают.
— Чего ты там бормочешь? — отозвался наконец Граль, даже не повернув к нему головы. — Закуришь?
Маченга свернул козью ножку, глубоко затянулся. Стало полегче. Мало взял табаку из дома, оставил матери. Пусть продаст, а то перебивается с хлеба на квас. Пошарил в карманах — пусто. Последний кусок хлеба съел в Конколевнице — сказали, что прибыли на место, а потом пришлось шагать еще целых пятнадцать километров.
Из хаты вышел молодой офицер, совсем мальчишка, равнодушно посмотрел на них. Маченга почувствовал на себе его взгляд, потянулся к картузу, чтобы снять его, но офицер уже исчез; на пороге стоял сержант, коренастый, темноволосый, с усиками.
— Ну вылитый казак, — сказал кто-то из молодых парней.
— Встать! — рявкнул сержант. — Записывайтесь.
Они толпились на пороге хаты, каждый держал в руках свой узелок и лез вперед, как будто бы у него не было времени. Маченга остался чуть сзади, поставил на землю деревянный сундучок и осмотрелся. Рядом с Михалом стоял молодой парень, худой и длинный как жердь. На небольшой голове — лихо сдвинутая набекрень пилотка. Он тоже не лез вперед и равнодушно смотрел на суетившихся ребят.
— Чего уставился, старик? — буркнул длинный.
Только спустя минуту Михал понял, что он обращался к нему.
— Да просто так.
Парень рассмеялся.
— А ты откуда, дед?
— Я? — удивился Маченга. — Из-под Слонима.
— Вон куда тебя занесло! — захохотал тот.
На голубом небе появились перистые облака. Повеял легкий ветерок, Маченга почувствовал его на своих щеках, открыл рот и с жадностью стал глотать свежий воздух. Вдруг его колени подкосились — дала о себе знать усталость, — и он присел на сундучок.
В избу приглашали по пять человек. Сержант, впустив очередную партию, набрасывался с руганью на остальных:
— Да не лезьте вы как бараны…
По небольшой, с иконами на стенах, комнате прохаживался молодой подпоручник. За столом, сколоченным из досок, сидел чернявый капрал с ручкой в руке. Маченга снял картуз и почесал затылок.
— Вас приняли в Войско Польское, — сказал подпоручник. — Скоро мы отправимся бить фашистов. Понятно? Вы получили направление во 2-й батальон, которым командует майор Свентовец. А теперь сообщите о себе все данные, ничего не утаивая, все равно это потом обнаружится.
Подходили к столу по очереди. «Жердь» оказался перед Маченгой.
— Тадеуш Сенк, — чеканил он слова. — Двадцать второго года рождения, Люблин.
— В армии служили? — спросил, не поднимая глаз, капрал.
— Партизанил, — сказал Сенк уже тише.
— АК?
— Да.
— Воинское звание?
— Капрал.
— Специальность?
— Какая еще специальность! Партизан.
— Следующий.
— Михал Маченга, тридцать семь лет, то есть девятьсот седьмого года рождения. Слонимский повят, деревня Ковале.
— В армии служили?
— Нет, еще нет.
Вмешался подпоручник:
— Почему?
— Не взяли…
— Не валяйте дурака, выкладывайте все начистоту.
— Чахотка. И мать одна.
— А теперь?
— Доктор сказал, что прошла. Залечили.
Офицер махнул рукой:
— Идите.
Маченга неуклюже поклонился и направился к двери. С порога услышал:
— Антони Граль, служил еще в царской армии…
Когда все формальности были закончены, новобранцев построили в колонну по четыре и куда-то повели. Оказалось, что деревня все же жила: кое-где из хат выглядывали люди, баба несла ведра с водой, у дороги играл ребенок. На окраине деревни стояло довольно внушительное кирпичное здание с окнами, забитыми досками.
— Ро-та, стой! — рявкнул сержант.
Из двери здания валил пар.
— Снимайте свои лохмотья!
Рубашка прилипла к телу, как пластырь. Маченга с трудом стащил ее, свернул и положил на землю:
— Вернут?
— Конечно.
— И кальсоны?
— Ага.
Минуту назад каждый из них отличался чем-то от других, а теперь они потеряли свою индивидуальность, даже «жердь» уже не выделялся так среди остальных.
Они рассматривали друг друга уже как-то иначе, без насмешек и подтруниваний.
— Да, героя из тебя не получится, — заметил оказавшийся рядом с Маченгой Антони.
Михал не спорил — не у каждого такие плечи и мускулы, как у Граля, приятно было смотреть на старика, он выглядел как борец из цирка.
У входа в баню девушка в военной форме раздавала всем серую мазь. Маченга отрешенным взглядом взглянул на нее и нырнул, как в мягкую перину, в горячий пар.
Маченга тосковал по лесу. Этот, за деревней, мало чем напоминал ему родную пущу, в которую можно было углубиться и идти до самых Ружан только ему известной тропинкой, чувствуя себя в полной безопасности. Здешний же был наполнен шумом, гамом, стуком топоров, не давал возможности укрыться. Солдаты возводили землянки, на просеках в лесу висели указатели, по берегу реки и вдоль железной дороги расхаживали патрули.
Маченга любил сидеть перед вечерней поверкой на пороге хаты, курить козью ножку и смотреть на лес.
Его поражал пройденный им путь. Люди упоминали названия неизвестных ему местечек, кто-то нарисовал палкой на песке даже карту люблинской земли. Маченга смотрел на нее, но ему трудно было сориентироваться. Он, как свои пять пальцев, знал Слонимский повят, но дальше носа не высовывал, да и незачем было.
Иногда по дороге проходил офицер. Михал уже знал сутулую фигуру майора Свентовца. Увидев его, солдат вставал и неумело прикладывал два пальца к пилотке