— Табак кончился, — грустно сказал он и потер руками воспаленные глаза.
— Вы привезли приказы? — спросил Свентовец.
Гольдвельд кивнул.
— Черт побери, — вдруг взорвался, — как нелепо он погиб!..
— Кто?
— Командир Крыцкий. Погодите-ка, майор, сейчас расскажу. — Он пососал трубку мясистыми губами. — Так вот, вчера во второй половине дня, — начал он, — командир перебросил командный пункт в Кляйн Бретвельде. И зачем? Я говорил ему, давайте переберемся на северо-восток. Но он принял предложение начальника штаба. Когда немцы разбили батальон Тышки и правый фланг батальона Оски, два бронетранспортера и «фердинанд» прорвались в Кляйн Бретвельде. Крыцкий мобилизовал всех, кто был под рукой.
В бой пошли все офицеры штаба и сам командир. Знаете, Свентовец, как бывает, когда пожилой, грузный, не совсем здоровый человек берет в руки автомат?! Но у него были стальные нервы, никто даже не заметил, когда его первый раз ранили. Он был страшно удручен, когда разбили Тышку. Хотел отвести вас из Бретвельде, но не отважился принять на себя такое решение. Человек метался, знал, что должен предпринять, а не мог. Хотел получить «добро» Векляра, но с дивизией связи не было.
Я ему говорил: «Товарищ полковник, прикажите Свентовцу занять холм на севере, я беру ответственность на себя, пусть меня потом расстреляют». Он набросился на меня: «Вы гражданский человек, Гольдвельд, а не военный! Ничего не понимаете». А потом пошел с автоматом.
Ну, мы отбили штурм, подожгли «фердинанд», а он в этом Кляйн Бретвельде погиб. Начальника штаба ранило, а мне — хоть бы что. Наверное, меня пуля не берет. Может, потому, что я в самом деле гражданский человек. У вас есть сигареты, Свентовец? Дайте одну, я раскрошу для трубки.
Свентовец достал из кармана сигареты, а потом разложил карту:
— Ну так где вы сейчас находитесь?
Гольдвельд ткнул пальцем:
— Всего-навсего в двух с половиной километрах отсюда. В селе Бремен. И штаб дивизии там же, на самой окраине. А вообще-то, — он махнул рукой, — неразбериха, какой свет не видывал. Обозы, санитарные повозки, люди из разбитых подразделений. Собираем что осталось. Пашков был в дивизионном резерве, погиб, вытаскивая 45-миллиметровую пушку, которая застряла на поле. Взвод автоматчиков сильно обескровлен. Ваш батальон — это в данный момент единственное подразделение, полностью готовое к бою.
— Мой батальон? — удивленно сказал Свентовец. — Вы, наверное, смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае. Сами ведь знаете…
Они помолчали минуту.
— Скажите-ка честно, Гольдвельд, что вы думаете о нашем положении?
— Я? — переспросил капитан. — Я гражданский человек и мыслю очень абстрактно, а у вас, — он поглядел на Свентовца, — не осталось ни одного темного волоса. Как можно судить о положении, — спросил он, — когда наши подходят к Берлину? Ну скажите? Командир дивизии приказал подтянуть вас в Бремен. Всех, кто остался в живых. Мы будем наступать вдоль дороги, в восточном направлении.
— Наступать или пробиваться? — буркнул Свентовец.
— Командир дивизии приказал: наступать, — серьезно сказал Гольдвельд. — Наш полк пойдет в авангарде.
Снова пососал трубку:
— Дайте еще одну сигарету, раскрошу…
Одноэтажные домика и двухэтажные особняки располагались по обе стороны мощеной улицы; чисто и опрятно, много зелени — типичная лужицкая деревня. Каждый кусочек дороги, каждый двор забит военными и техникой. Офицеров, выходивших из штаба, прошибал пот — что будет, появись вражеский самолет?! Можно вообразить: кони, подводы, санитарные повозки, дивизионные грузовики, сбившиеся в кучу на небольшом участке безо всякой маскировки, ожидавшие команды выступать. Небо безоблачно, видимость идеальная. Но немецких самолетов, к счастью, не было.
Те, кто потерял свои подразделения под Бёслицем или Бретвельде, слонялись от дома к дому в поисках знакомых солдат и офицеров. Вчера фашистские танки ворвались на их позиции, не дав возможности вынести с поля боя раненых. Бойцы экономили патроны, шла в ход последняя граната, они чувствовали себя в одиночестве и безоружными в открытом поле. Сегодня солдаты знали, что отомстят, и, несмотря на усталость и голод, были нетерпеливы и полны ненависти. Знали, что победа будет нелегкой, но чувствовали ее близость. С опаской глядели на подводы и санитарные повозки. Хотели скорее на передовую. Чувствовали нутром, что там безопаснее, чем в скоплении подвод. Помнили вчерашний день: желтые силуэты танков, каски гитлеровской пехоты и стук собственного сердца. Но, несмотря на это, рвались в бой, они пережили пять лет гитлеровской оккупации и войны, долго ждали этих дней, которые наконец наступили, и понимали, что уже ничто не может отобрать у них победы.
Неподалеку от штаба полка молодой офицер в очках собирал бойцов из разбитого батальона Тышки. Вокруг батальона майора Свентовца сгрудились бойцы из других подразделений.
На краю деревни, где стоял дивизион штурмовой артиллерии, расположился штаб генерала Векляра.
Майор Свентовец внимательно смотрел на Векляра — на сосредоточенном лице генерала прочесть что-либо было невозможно. Генерал сидел у большого овального стола и сжимал в ладонях пустой стакан. Не глядел ни на карту, ни на Свентовца. Когда майор начал докладывать, он прервал его после нескольких фраз и потом уже не дал слова. Словно боялся услышать что-нибудь неприятное. Поэтому говорил только он, а когда на минуту умолкал и майор успевал задать вопрос, то долго не отвечал, словно слова офицера до него сразу не доходили.
Генерал говорил:
— Принимаете командование полком. Крыцкий погиб, об этом вы уже знаете. Дивизия продолжает вести наступление в юго-восточном направлении, вдоль дороги, вот этой, поглядите на карту; ниже, правее, у вас Будзишин. Ваш полк пойдет в авангарде, за вами будут двигаться основные силы, с запада и севера прикрывает Оско. Вам все ясно?
— Товарищ генерал!..
— Не перебивайте. Понятно, что положение трудное. Ваша задача заключается в том, чтобы еще сегодня, до наступления темноты, добраться до городка Пульвиц. Обозначьте себе на карте: Пульвиц. Вы должны уяснить смысл приказа. Что значит добраться до Пульвица? Думаете, определяю вам направление выхода из окружения? Нет, майор Свентовец, не только. Знаю, что говорят некоторые мои офицеры и о чем думают. Почему старый не идет на север? Отойти на север — означает выйти из боя, а я из него не выйду. И как прежде, после всего происшедшего, после Бретвельде и Бёслица, наша задача продолжает оставаться все той же: нанести наибольшие потери рвущимся на север немцам, чтобы дезорганизовать их наступление. Не перебивайте… Вы должны понять: решение направить острие удара на Пульвиц логически вытекает из всего предыдущего. После соединения с основными силами армии мы создадим непрерывную линию фронта. Может, это наступит прежде, чем мы дойдем до Пульвица. Мы ведь ведем маневренный бой. Это должен понимать каждый боец дивизии. Ликвидировать любые проявления распущенности, я не желаю о них слушать.
Не хватает патронов? Подразделения неукомплектованы личным составом? Я об этом знаю. Надо экономить боеприпасы. Немцы больше нас измотаны в боях, дерутся из последних сил, их попытка нанести удар в северном направлении натолкнулась на наше решительное сопротивление.
Новые немецкие дивизии? У нас нет данных о противнике. Это пустые разговоры. Разведка плохо действует? Ничего не поделаешь, люди еще не набрались опыта, и это надо учитывать. Гитлеровцы тоже знают о нас немногое, тоже могут думать, что оказались в котле. На войне так бывает…
У меня серьезные проблемы, нет связи с полком Адамчука, но дальше ждать я не могу. Ждал уже целый день. Адамчуку поставлена задача, и он должен выполнить приказ. В противном случае пойдет под суд.
Вчерашний провал на совести батальона Тышки и батальона Оски, они упустили немцев. Вы думали, почему так произошло: вы выстояли, а они нет? Стойкость, Свентовец, стойкость и упорство, вот что нам нужно.
Солдата надо ценить, но не забывать, что жертвы неизбежны. — Векляр первый раз внимательно посмотрел на майора. — Имейте в виду. Благодарю вас, это все.
Свентовец вышел. Он не спорил с Векляром, понимал, что это бесполезно. Не доложил генералу об Олевиче. Посчитал это несущественным. Векляр и так бы отложил решение о нем. Придется сейчас взять этот грех на себя, а если удастся выкарабкаться, он все объяснит…
Вернувшись в штаб полка, он вызвал Кольского.
Комната, которую занимал майор, была почти точной копией комнаты генерала. Точно такой же овальный стол у окна, на столе — стаканы и карта. Когда поручник вошел, Свентовец сказу же начал говорить, не дожидаясь, пока тот отдаст рапорт.
— Ты готов выступить? Хорошо. Примешь батальон. О гибели Крыцкого слышал? Да… Смотри на карту: видишь эту дорогу, она ведет на восток, будешь следовать вдоль нее до городка Пульвиц. Пометь себе.
— Товарищ майор!..
— Не перебивай. О противнике мне ничего не известно, мы идем вслепую, можем натолкнуться на серьезное сопротивление.
— В Пульвице, скорее всего, находятся наши части. Будешь идти в авангарде полка, придаю тебе батарею 120-миллиметровых минометов и батарею 76-миллиметровых пушек… Все ясно?
— Окружение?
Долгое молчание. Свентовец встал со стула и подошел к окну. Солнце поднялось уже достаточно высоко, над дорогой поднимались столбы пыли.
— Приказ совершенно однозначный, поручник Кольский, — сказал он. — Прорваться сквозь кольцо обороны немцев до Пульвица. Прорваться, — повторил он, — и любой ценой еще сегодня добраться до этого городка. Да, поговорите с людьми, объясните им ситуацию. Не может быть и речи о прекращении наступления или выходе из боя. Нам некуда отступать. Необходимы стойкость и упорство. Благодарю, можете идти!
Да, кто примет вашу роту? Кроме Олевича, у вас не осталось ни одного офицера… Я забыл доложить генералу об Олевиче. Не думаю, впрочем, что он принял бы сейчас решение. Лекш? Нет, Лекш не годится. Хорошо, пусть Олевич временно примет роту. Ответственность беру на себя. После того как пробьемся