— Вы чего ждете, майор Свентовец? — сказал бесстрастным тоном генерал.
Свентовец поднес два пальца к козырьку, поняв, что дальнейший разговор потерял смысл.
Выбравшиеся из обозной неразберихи, из хаоса колонны главных сил дивизии люди показались Свентовцу суровыми и готовыми тотчас же вступить в бой. Серого цвета лица, с винтовками и автоматами через плечо, некоторые с гранатами, засунутыми за ремень. Сколько же их здесь собралось? Двести пятьдесят, триста?
Будет сформировано несколько ударных групп, которые бросят потом на Пульвиц, на правом фланге батальона Кольского, как приказал генерал.
Свентовец наискось пересек место формирования новых подразделений и пошел в глубь долины. У штабной автомашины он увидел Гольдвельда. Капитан, с неразлучной трубкой в зубах, выглядел как огурчик. Пару часов назад он был уставшим и помятым, а сейчас прямо-таки излучал уверенность в себе и отменное самочувствие.
— Вы выглядите как на картинке, Гольдвельд.
Гольдвельд вынул трубку изо рта.
— Потому что считаю, майор, — сказал он, — что если в полку полный порядок и дисциплина, то заместитель командира не может позволить себе расхлябанность. А в нашем положении кто должен служить примером? Ну сами согласитесь: кто должен служить примером?
Свентовец невольно улыбнулся:
— Ситуация в самом деле паршивая, что и говорить.
— Табаку как не было, так и нет, — задумчиво изрек Гольдвельд. — Но мне кажется, что положение наше вовсе не так уж плохо.
— Вы это серьезно?
Теперь улыбнулся капитан. Обнажил почерневшие от курения зубы.
— Вполне. Когда боец во время атаки получает пулю в живот, каково его положение? Для него, наверное, плохое, но это не значит, что плохое вообще. Ну подумайте сами! Представьте себе, майор, карту командующего фронтом. Чем мы являемся на ней? Эпизодом, фрагментом, может, и важным, но все же…
— Вроде все верно, — сказал Свентовец. — Но если это так, то стоило ли для эпизода, для фрагмента…
Небо посерело, холмы тоже, городок Пульвиц уже почти совсем не был виден, только крыши слегка проступали красным.
«Пора Кольскому вводить батальон в бой, — подумал Свентовец. — Ждать нечего. Люди должны пойти. Человек бросится вперед, скажет себе: будь что будет! Или ничего не скажет, в такой момент не до патетики. Это ведь самая обычная атака, одна из тысяч, проведенных во время войны, словом, банальность, обыденность. Смерть тоже настолько банальна, что думать о ней неприятно».
Батальон не поднялся в атаку.
У края долины остановился «виллис». Генерал вылез из него и пошел по полю прямо на передний край. До него, впрочем, было совсем близко, и поэтому он шагал неторопливо, высоко поднимая ноги, словно с трудом их вытаскивал из раскисшей грязи.
Почему батальон до сих пор не выполнил приказа?
Рядом с ним очутился Кольский и хотел было уже докладывать, но генерал махнул рукой и не сбавил шага. Слева его догоняли Зоник и Янош. «Значит, парень держится молодцом, не отстал», — с теплотой подумал о нем генерал. Неподалеку разорвался снаряд, в них ударила взрывная волна. Затем — второй. Генерал отряхнул мундир.
— Ложись! — рявкнул Зоник и схватил генерала за шинель.
— Оставь, — прошептал Векляр, — я сам поведу людей в атаку. — Он отмахнулся от него, как от мухи.
— Генерал, можно ли вам так рисковать!
— Твое место на правом фланге, как я приказал! — крикнул генерал. А потом добавил тише: — Бывает, что не только можно, но и нужно.
Зоник умолк.
Они достигли неглубокого рва, пересекавшего поле. Здесь застряли роты Кольского, и сюда подтянулись люди из штаба и штурмовых отрядов. Генерал спрыгнул в ров и стоял, открытый по пояс, чтобы его видели. Он знал, что бойцы смотрят на него, что его видно даже с дальних позиций. Свою задачу сейчас он рассматривал именно так: чтобы его видели. «Это, — подумалось ему, — как правило, последняя задача командира дивизии». Но тут же Векляр вспомнил, что так уже было: и в Испании, и в боях с немцами. Тогда он знал, для чего это делает. А сейчас?
Поглядел на лица людей: серые, напряженные, всматривающиеся в совсем близкие позиции гитлеровцев. Но как только Векляр оборачивался, то чувствовал на себе взгляды бойцов, все время чувствовал на себе чей-то взгляд, очень внимательный и любопытный.
С дороги за долиной отозвались польские 76-миллиметровые пушки. «Последние снаряды», — подумал генерал.
— Вперед! — приказал он.
Командиры подавали команды, как на учениях. Кто-то выкрикивал цифры, короткими очередями строчил «максим», а генерал прислушивался к голосу молодого командира, словно обнаружил в нем что-то необычайно знакомое. Пахло можжевельником, небо опустилось ниже, казалось, что все поле покрыто бледной голубизной вечера.
Итак, вперед! Трудно было, однако, поднять людей. Рядом с генералом находились те, кто пойдет в атаку наверняка. Он выхватил пистолет из кобуры и тут же почувствовал, что кто-то снова схватил его за полу шинели.
— Вперед! — что было мочи крикнул он. — За мной!
Каждое слово разрывало ему грудь.
Левой рукой он оперся о край рва и выпрыгнул из него. В лицо дохнул ветер, он почувствовал запах земли, ноги вязли в ней. Векляр не обернулся, смотрел только вперед, знал, что они пойдут, что должны пойти за ним. И именно тогда, в тот момент, когда заговорил замаскированный немецкий пулемет, когда поле почернело от разрывов снарядов, он услышал рядом с собой голос Кольского:
— Поднимай своих, Олевич, не отставай!
Векляр остановился и обернулся. Увидел бегущих и падающих на траву людей, увидел перекошенные лица, открытые рты. Его охватил ужас, необычный, липкий страх: всего лишь одна пуля, случайный, слепой осколок — и он останется здесь навсегда, не успеет его увидеть… Векляр был близко к тому, чтобы остановить наступление… Нет, он не сможет отдать такой приказ.
Лица людей исчезали и появлялись снова, лица — белые пятна в ползущем по траве дыму.
Векляр понял, что у него не осталось ни малейшего шанса. Рядом, в нескольких шагах от него, разорвался снаряд. Генерал почувствовал сильный удар, его бросило на землю. Вот и все… Второй удар показался совсем легким, почти неощутимым. Он лежал навзничь, раскинув руки, и некоторое время, пока еще теплилось сознание, видел серый дым, расползавшийся по полю.
Когда Зоник и Янош переносили тело генерала к «виллису», атака поляков захлебнулась. Гитлеровцы контратаковали. В сумерках, которые быстро опускались на долину, в разрывах полос дыма бойцы видели силуэты «фердинандов». Тонкая, извилистая линия обороны рвалась, разлеталась на куски, но существовала, извергала автоматный и пулеметный огонь, отвечала последними выстрелами из противотанковых ружей. Фашисты доходили до середины поля, падали на землю, поднимались снова, и снова их валил на землю огонь поляков. Как долго они еще продержатся?
Связной провел поручника Кольского в глубь долины. В штабной палатке майор Свентовец, Гольдвельд и заместитель командира дивизии, которого поручник видел до этого лишь несколько раз, о чем-то горячо спорили, склонившись над картой.
— Кроттен, — сказал Свентовец, когда Кольский доложил ему о своем прибытии. — Так вот, деревня называется Кроттен. Один из батальонов Оски пробил там брешь в кольце немецкого окружения. Точно на север.
— Я ведь говорил, что надо было идти на север, — буркнул Зоник.
Свентовец не оторвал глаз от карты.
— Это не имеет значения! — грубо оборвал он. И снова обратился к Кольскому: — Повторяю: точно на север. Немцы пока не разобрались в наших намерениях. Мы должны удержать этот проход и как можно быстрее протолкнуть через него все наше хозяйство. Бросим на это все силы дивизии, оставшиеся в строю. И вас тоже. Надо сделать это так, чтобы фрицы не засекли.
Кольский молчал. На краю долины огонь то утихал, то усиливался. Он помнил каждую кочку, каждый метр оборонительной линии батальона, а теперь вдруг получил право все забыть…
— Вам ясно, поручник?
— А где генерал? — спросил Кольский.
— Генерал погиб, — сказал Зоник. — Необходимо назвать офицерам пункты сосредоточения…
— Я помню об этом! — раздраженно бросил Свентовец. — Так что, Кольский? У вас есть какие-нибудь вопросы?
— Зачем мы рвались к Пульвицу? — спросил поручник.
— Как это «зачем»? — удивился майор и повторил слова Векляра: — «Дивизия вела наступление в юго-восточном направлении».
— Я не мог взять Пульвиц.
— Не расстраивайтесь, Кольский. Мог, не мог — сейчас это не имеет значения. Хуже всего с обозом. — Он обратился к Зонику: — Прикрытие… Ну, кого мы оставим для прикрытия?
— Я останусь. — Гольдвельд вынул трубку изо рта. — Почему бы мне не остаться?
— А почему именно вам?
Гольдвельд улыбнулся. Эта улыбка была сейчас совершенно не к месту. Словно капитан забыл об их положении.
— Отдавайте приказ, майор, — сказал он. — Я разберусь с тылами полка. У меня в распоряжении есть еще Леоняк.
— Хорошо, — согласился после недолгих колебаний Свентовец и опять посмотрел на карту.
Их осталось чуть больше десяти. Шли полем на северо-запад, далеко обходя Кроттен…
— Выберемся, — рассуждал вслух Леоняк, — если только не лезем прямо в глотку немцам. В такой неразберихе верное направление выбрать практически нельзя!
Гольдвельд пожал плечами:
— Это вы парашютист, а не я. Они ведь не расставили на нас сети, где-нибудь прорвемся.
— С подводами, — презрительно буркнул офицер информации. — Да с такими «орлами», как наши. Поглядите-ка на них.
Люди и в самом деле выглядели жалкими. Гольдвельд видел согнувшиеся фигуры, с трудом передвигавшие ноги. Это были немолодые мужчины, почти без фронтового опыта.
— Днем мы должны будем укрыться в лесу, — продолжал Леоняк, — иначе переловят нас, как куропаток. А впрочем, черт побери, мы можем напороться на них и через минуту!