Каи кивает; наверное, она согласна, что я напрасно сорвался.
— Она его любит? — спрашиваю я.
Марк, хлопая глазами, смотрит на меня. По нему видно, что он понятия об этом не имеет. Все верно, такие дела — территория женщин.
— Как ты можешь спрашивать об этом, когда твоя жена умирает? — возмущается Каи. — Какая теперь разница? Да, она его любит! Она была от него без ума! Она собиралась с тобой развестись!
— Замолчи, Каи, — одергивает ее Марк. — Черт бы тебя побрал, прекрати болтать!
— Собиралась со мной развестись? Вы это серьезно? — спрашиваю я и смотрю на них.
Каи плачет, закрыв лицо руками:
— Не стоило этого говорить. Особенно сейчас. Какое это имеет значение?
— Но это правда?
— Прости, Мэтт, — говорит она. — Прости. Сама не понимаю, что на меня нашло.
Марк закрывает глаза, глубоко вздыхает и незаметно отодвигается от жены.
— Значит, у Джоани был роман, — говорю я. — У нее был роман, и она любит своего любовника, а не меня. Моя жена умирает, жизнь летит в тартарары, а вы так и не сказали, кто он.
— Брайан, — говорит Марк. — Брайан Спир.
Я встаю из-за стола.
— Благодарю, — говорю я.
Каи продолжает плакать. Ее залитое слезами лицо напоминает мне лицо их сына, Люка. Он выглядит так же, когда плачет. Помню, когда ему было немного меньше, чем сейчас Скотти, он отзывался исключительно на имя Человек-паук. В результате даже учителя в школе, когда он поднимал руку, чтобы ответить, обращались к нему так: «Да, Человек-паук?» Отучил его от этой привычки я. Я же научил его отзываться на собственное имя. Как это мне удалось — наш с Люком секрет. Не думаю, что Люк об этом помнит.
Я выхожу из кухни, забрав с собой пакет с пирожными. Я думаю о Митчеллах. Сколько раз мы вместе проводили время, но ни разу они даже не намекнули, что между мной и Джоани кто-то стоит. И как мне теперь к ним относиться? Марк провожает меня до двери и распахивает ее, стараясь на меня не смотреть. Я выхожу, не сказав ни слова. Думаю, что Митчеллам я не скажу ни слова еще очень и очень долго.
Я иду к машине и вспоминаю о том, как отучил Люка от его вредной привычки. В тот день мы с Джоани пришли к Митчеллам в гости. Я стоял на крыльце, расположенном со стороны сада, и смотрел, как Люк ловит жаб. В одной руке у него был сачок, в другой — фигурка Человека-паука. Жабы не попадались, и Люк готов был расплакаться.
«Смотри, Люк, — сказал я, — вон там еще одна».
Люк обернулся и замер, глядя перед собой. Никакой жабы он не увидел.
«Люк, иди-ка сюда, — позвал я его. Джоани и его родители о чем-то весело болтали, стоя возле барной стойки. Только что все трое выкурили по сигарете с травкой, поэтому на повышенных тонах несли всякую чушь. Я опустился возле Люка на колено. — Слушай, что я тебе скажу, — обратился я к нему. — Посмотри на Человека-паука. Он же не мужчина, видишь?»
Люк взглянул на меня, затем на фигурку в своей руке.
«Ты посмотри, — сказал я, — у него между ног ничего нет, там гладко, как у женщины».
Люк погладил Человека-паука рукой.
«Человек-паук — это же лузер, вечный неудачник. Знаешь, как называют его другие супермены? Шестерка. Они ему так и говорят: „Катись отсюда, ты, паршивая шестерка!“»
Не понимаю, зачем я ему так сказал. Правда, потом, слыша неестественный, преувеличенно веселый смех его обдолбанных родителей, я понял зачем.
Люк внимательно посмотрел на свою куклу.
«Ну как, хочешь, чтобы тебя по-прежнему называли Человек-паук?»
Он замотал головой.
Я выезжаю из района Нууану и сворачиваю на шоссе Пали. В голове вертятся лишь две мысли: моя жена умирает; ее любовника зовут Брайан Спир.
16
Приехал Сид. Он высокий и тощий. Когда Алекс представляла нас друг другу, он сказал:
— Выпить бы чего, — затем схватил меня за руку, рывком притянул к себе, похлопал по спине и оттолкнул.
— Никогда больше так не делай, — сказал я ему, а он в ответ лишь коротко хохотнул.
По какой-то причине мы стоим на лужайке, где я обычно встречаю гостей. Я предложил ему чего-нибудь прохладительного и протянул бокал «Севен ап». Видеть Сида с бокалом в одной руке и салфеткой для коктейля в другой смешно и странно; такое впечатление, что я принимаю у себя будущего зятя, хотя я очень надеюсь, что этого не произойдет.
Алекс молча стоит возле Сида. Трудно понять, как она к нему относится.
— Алекс, ты поедешь со мной к Рейсеру, а потом к бабушке с дедушкой? Я скоро еду, так что…
— Я уже сказала, что поеду, — отвечает Алекс. — Мы с Сидом вместе поедем.
Она прижимается к нему, он обводит взглядом наш дом и снимает с ее плеча пушинку.
Я смотрю на его белые туфли. Они на удивление чистые.
— Сиду вовсе не обязательно с нами ехать, — говорю я.
— Как Алекс скажет, так и будет, мне без разницы.
— Алекс, он знает, куда мы едем и зачем?
— Да, — отвечает она. — Он все знает.
Внезапно меня охватывает беспричинная ревность.
— Мне кажется, это наше семейное дело, — говорю я. — Всю ближайшую неделю или сколько понадобится — больше, меньше — мы будем заниматься делами нашей семьи.
— Папа, я же говорила тебе, что Сид пока поживет у нас. Так что не возникай, ладно? К тому же при Сиде я буду вести себя гораздо лучше, честное слово.
Сид широко разводит руками и пожимает плечами;
— Видите? Что я могу поделать?
Я смотрю на Алекс, надеясь, что она заметит мое недовольство.
— Разве тебе не нужно ходить в школу? — спрашиваю я Сида.
— Я хожу, когда мне хочется, — отвечает он.
— Ладно, зовите Скотти. Мы уезжаем.
Скотти сидит на переднем сиденье, Алекс и Сид сзади. Скотти еще ни разу не вела себя так тихо. Я замечаю, что фотоаппарат и альбом для вырезок она оставила дома.
— Вы слышали про И-Ти[32]? — спрашивает Сид. — Помните, кто это?
Я смотрю в зеркало заднего вида, чтобы понять, к кому он обращается. У Сида небритые щеки и синие глаза. Он смотрит в окно и говорит неизвестно кому:
— Что им было нужно? Зачем И-Ти явились на Землю?
— Не слушай его, — говорит мне Алекс. — Сид всегда так себя ведет, когда едет в машине. Насмотрелся сериала «Сайнфелд».
— А кто такие И-Ти? — спрашивает Скотти.
— Не знаю, — отвечаю я.
Мне не хочется ничего объяснять. Я сворачиваю в сторону Ланикаи и вижу дом Рейсера. Рейсер — один из самых близких наших друзей. Он был прежде всего моим другом, хотя теперь я так не считаю. Мне приходится сделать небольшой крюк, чтобы объехать соседний дом, поскольку здесь одностороннее движение. Мне ужасно хочется нарушить правила и срезать путь, ведь на дороге все равно никого нет, но я этого не делаю. Мне нравится ехать по безлюдной улице и видеть, как ветер гоняет по тротуарам белый песок. От этой картины у меня появляется такое чувство, словно мне удалось выжить после какой-то катастрофы.
— А что, если этот И-Ти — инопланетный маргинал? — фантазирует Сид. — Что было бы, если бы все земляне улетели на другую планету и на Земле остались бы только, скажем, Скрич[33] или Дон Джонсон[34]? У инопланетян сложилось бы о нас ложное представление.
— Очень интересно, — говорю я и сворачиваю на подъездную дорогу. — Слушайте, вы, философы, посидите пока в машине. Я скоро.
Я захожу за дом и направляюсь к задней двери, и тут, к своему великому изумлению, натыкаюсь на Рейсера, сидящего на маленькой каменной террасе. На нем купальный халат, в руках кружка дымящегося кофе. Рейсер молча созерцает пляж и океан, по которому бегут маленькие кудрявые барашки волн.
Заметив меня, он устало улыбается. Кажется, мой визит его нисколько не удивляет.
— Привет, Рейсер, — говорю я, подхожу к столу и выдвигаю стул, но стул оказывается мокрым.
— Привет, Мэтт, — отвечает Рейсер и смотрит на мокрое сиденье. — Пошли в дом.
Он встает, и я вижу, что халат у него на спине тоже мокрый.
Мы проходим на кухню, где он наливает мне чашку кофе.
— Спасибо, — говорю я. — У тебя есть пятьдесят на пятьдесят?
— Нет, — отвечает он.
— Ну и ладно.
Рейсер начинает шарить в буфете:
— Где-то тут должен быть этот порошок, сухие сливки. Черт, никогда не знаю, где что лежит. У Нои все было разложено по местам. Молока тоже нет.
— Как она?
Рейсер усаживается за стол:
— Я отменил свадьбу. Мы расстались.
— Что? Ты серьезно? Почему?
Он барабанит пальцами по столу. На куске газеты лежат покрытые коричневыми пятнами плоды манго.
— Не сложилось, и все. — Рейсер прячет лицо в ладонях. — Она не понравилась моим родителям. Мне они, конечно, ничего не сказали, но я же видел, что она им не нравится. Что я мог поделать? Простая гувернантка, к тому же еще и танцовщица. Она из другого мира, понимаешь?
Я думаю о его семье. Старинное семейство, потомки крупного плантатора-сахарозаводчика. Родители Рейсера всегда казались мне милейшими людьми. Почему они не захотели признать Нои? У нас на Гавайях не принято быть снобом. Исключения довольно редки.
— Я думал, это пустяки, а оказалось, что вовсе не пустяки, понимаешь?
— Понимаю, — говорю я.
— Я чувствовал, что ошибся в выборе, — говорит Рейсер, отнимая руки от лица. — Но ничего, я переживу. Обязан пережить. Я не думал, что все так получится. — Его глаза блестят. Рейсер останавливает взгляд на мне. — А ты зачем приехал? Просто поздороваться?
Я смотрю на манго и делаю глоток кофе.
— Ага. Мы же давно не виделись. Проезжал мимо, дай, думаю, заеду…
Я машу рукой в сторону Кайлуа и только сейчас понимаю, что дом Рейсера стоит в стороне от дороги. За его домом — тупик.
— Как она? — спрашивает Рейсер.
— Нормально, — отвечаю я.
Никогда не замечал, чтобы Рейсер проявлял к кому-либо теплые чувства, поэтому не хочу лезть к нему со своими проблемами. Расставание с невестой — болезненное испытание. Не хочу усиливать его боль своей. Я думаю о его родителях, которым не понравилась Нои, о Сиде, который не понравился мне, об отце Джоани, которому не понравился я.