Раздается гудок, и я говорю: «Привет, Брайан. — Я делаю паузу. — Меня интересует дом в районе Калакауа. Голубой, с белыми ставнями».
Я вновь слышу девчоночий смех. Я оставляю Брайану свой номер, вешаю трубку и молча сижу, словно боюсь что-то разрушить. Что мне от него нужно? Просто увидеть? Унизить? Сравнить с собой? Может быть, я только и хочу — спросить у него, любила ли меня Джоани?
21
На следующий день мы едем в больницу. Александра увидит мать второй раз после катастрофы. В первый раз она пришла сразу, когда Джоани привезли в госпиталь, и все. Она стоит в изножье кровати, положив руку на ногу матери под белым одеялом, и смотрит на мать так, словно хочет ей что-то сказать, но я жду, и она молчит.
Я замечаю банки с орешками макадамия и понимаю, что Скотт сдержал обещание. Принес Джоани то, что она обожает.
— Скажи что-нибудь, — шепчет Скотти.
Алекс смотрит сначала на нее, потом на мать, все еще подключенную к аппаратам.
— Привет, мама, — говорит она.
— Расскажи ей, как ты напилась, — говорит Скотти. — Пусть знает, что ты алкоголичка.
— Это у нас семейное. — говорит Алекс.
— Девочки! — укоризненно говорю я, но при этом не знаю, в чем, собственно, их укорять. — Будьте серьезнее.
Джоани выглядит так, словно ее только что вымыли. Без косметики, темные волосы кажутся влажными. Внезапно меня охватывает сильное желание увести дочерей из палаты. Я знаю, что им нечего сказать матери и от этого они испытывают чувство вины. Возможно, им вообще не стоило сюда приходить. Возможно, им не нужно быть серьезными. Возможно, я ошибся. Не следовало приводить их на последнее свидание с матерью.
— А где Сид? — спрашиваю я.
Странно, что я им интересуюсь.
— Вышел покурить. — отвечает Алекс.
— Попроси у нее прощения. — говорит Скотти.
— За что? — спрашивает Алекс.
— За то, что напилась. За то, что не родилась мальчиком. Мама хотела, чтобы у нее был мальчик. Бабушка мне сказала. А родились девочки.
— Прости за то, что я была плохой девчонкой. — говорит Алекс. — За то, что тратила папины деньги на кокаин и выпивку. Ведь ты могла бы потратить их на лосьоны для лица. Прости меня.
— Алекс… — говорю я.
— Папа разрешает мне пить диетическую колу. — говорит Скотти.
— Прости за все, — говорит Алекс, потом смотрит на меня и добавляет: — Прости папу за то, что был недостаточно хорош для тебя.
— Алекс, тебя понесло не туда. Сейчас же смени тон.
— Почему? Что мне за это будет? Запрешь меня дома? Или переведешь в другой интернат? Слушай, ты когда-нибудь оставишь меня в покое или нет?
Я не знаю, что ей ответить, как поступить. Мне не хочется орать в присутствии Скотти: «Твоя мать умирает!» Я делаю то, что обычно делал в подобных случаях: резко хватаю Алекс за плечо, поворачиваю к себе и шлепаю ее по попе.
— Так тебе и надо! — радуется Скотти.
— Скотти, марш в коридор!
— Она виновата, а мне выходить?
— Я что сказал! — говорю я и заношу руку.
Скотти пулей вылетает из палаты.
— Ты, кажется, меня ударил? — спрашивает Алекс.
— Ты не имеешь права так говорить о матери. Она умирает. Это ваше последнее свидание. Она же твоя мать, Алекс! Она любит тебя.
— Я имею право говорить о ней как хочу, и ты, кстати, тоже.
— Вчера ты плакала. Я знаю, что ты ее любишь и тебе есть что ей сказать.
— Прости, мне нечего ей сказать. Не сейчас. Я сейчас просто в бешенстве. И ничего не могу с собой поделать.
Алекс говорит тихим голосом, и мне кажется, что она искренна. Я верю ей, или, быть может, я ее понимаю.
— Не время сердиться, — говорю я. — Так мы загоним себя в угол, и больше ничего. Значит, ты считаешь, что мама нас не любила. Ладно, давай хоть сейчас ее порадуем. Подумай о чем-нибудь хорошем. Ведь было же в твоей жизни что-то хорошее? И перестань оскорблять мать в присутствии Скотти. Пусть хотя бы для Скотти она останется кумиром.
— Откуда в тебе столько спокойствия и всепрощения? — спрашивает Алекс.
Я не знаю, что ей ответить. Не хочется говорить, что на самом деле я готов взорваться от ярости и унижения, но мне стыдно за эту злость. Как я могу простить жену, которая любила другого? Брайан… Я ни разу не задумался о том, каково ему сейчас. Он не может ее увидеть. Не может с ней поговорить. Ему даже некому излить свое горе. Интересно, думаю я, скучает по нему Джоани или нет? Может быть, ей хочется, чтобы рядом с ней находился он, а не мы?
— Злиться я буду потом, — говорю я. — А сейчас просто хочу ее понять.
Мы снова смотрим на Джоани.
— Скажи ей что-нибудь хорошее, — прошу я.
— Я всегда хотела быть такой, как ты, — говорит, глядя на мать, Алекс, но тут же встряхивает головой. — Нет, я такая, как ты. Я твоя точная копия. — Она говорит так, словно только что это поняла. — Зря я это сказала. Слишком пафосно.
— Не зря, — говорю я. — Это прекрасно. Ты такая же, как твоя мать, и это замечательно.
— Все остальное она знает, — говорит Алекс. — Знает, что я ее люблю. Я просто хочу сказать ей то, чего она не знает.
— Она все знает. Можешь ей ничего не говорить.
— Говорят, тебя отшлепали?
В палате появляется Сид. За ним по пятам следует Скотти. Когда Сид рядом, она ничего не боится. Все утро она срывала с него шляпу и с визгом бежала прочь, а он ее догонял. Скотти больше не старается походить на меня. Она во всем подражает Сиду.
— Привет, Джоани, — говорит он, подходя к постели. — Я Сид, приятель Алекс. Я о вас все знаю. Вы крутая штучка, так что, думаю, вы поправитесь. Я, конечно, не доктор, но я так считаю.
Я вижу, как улыбаются Алекс и Скотти, и мне хочется крикнуть: «Он все врет! Ей уже не поправиться!»
— Я живу в вашем доме. Меня пригласила Алекс. Она со мной разговаривает, я помогаю ей держаться.
Алекс, по-видимому, немного успокоилась. Она подходит к изголовью кровати и касается щеки Джоани. Скотти прижимается ко мне и смотрит на руку Алекс.
— Не беспокойтесь, — говорит Сид. — Ваш муж на ночь сажает меня под замок. Нельзя, говорит, и все. А ваш дедуля дерется как черт. Вот, смотрите. — Он поворачивается правым боком к Джоани. — Ого, — говорит он, — а вы красавица.
Скотт становится рядом с Сидом. В палате стоит тишина, пока он разглядывает лицо моей жены. Я кашляю, он подходит к окну и раздвигает жалюзи.
— Хороший денек, — говорит он. — Облаков нет, и не слишком жарко.
Я смотрю на жену. Мне кажется, что сейчас она ему ответит. Сид ей понравился бы, я в этом уверен.
— Рина прислала сообщение! — внезапно вскрикивает Скотти. — Она здесь, в больнице!
— Черт возьми, Скотти, я же просил тебя не приводить сюда Рину!
— Ты сказал, что ей можно прийти в четверг, а сегодня как раз четверг. Я хочу, чтобы она увидела маму. Можно? Сид ей понравится, он настоящая личность. И я хочу, чтобы она познакомилась с Алекс.
— А как насчет меня?
— И с тобой она познакомится.
— Ну, не знаю.
Когда я разрешил Скотти привести в больницу Рину, то еще не знал, что моя жена умирает.
— Но, папа, почему Алекс можно привести Сида, а мне Рину нельзя?
— Хорошо, — соглашаюсь я, потому что не хочу больше не только спорить, но даже говорить. — Если тебе это так нужно, хорошо.
Конечно, это хорошо. Сейчас для нас важно все, что поможет нам держаться.
Скотти выбегает из палаты.
— Ну что? — говорю я. — Все готовы?
Через несколько мгновений в дверях появляется Рина. Рядом с ней стоит Скотти. Рина брезгливо оглядывает палату.
— Папа, это Рина. Рина, это моя сестра и Сид, а там, на кровати, моя мама Рина небрежно машет нам рукой. На ней теннисная юбочка из мягкой ткани и такая же курточка с капюшоном. И на том и на другом поблескивает серебристый логотип: «SILVER SPOON»[39].
— Значит, это твоя мама, — говорит Рина и подходит к кровати. — Надо же! Вот, значит, она какая.
Я бросаю взгляд на Алекс, но она, судя по всему, сбита с толку не меньше меня. Скотти подходит к подружке и трогает мать за плечо.
— Я должна пожать ей руку? — спрашивает Рина.
— Если хочешь, — отвечает Скотти.
— Нет уж, спасибо, — говорит Рина.
— Бред какой-то. — бормочет Алекс.
Никогда бы не подумал, что маленькие девочки могут быть такими. Рина не обращает на нас никакого внимания. Как будто мы все ее прислуга. Сид смотрит на нее насупив брови, словно пытается решить сверхсложное уравнение.
На плече Рины висит сумка размером с артиллерийский снаряд. Скотти отходит от кровати и становится рядом с Сидом. Тот ласково треплет ее по голове. Скотти крепко прижимается к нему. Рича окидывает их понимающим взглядом и важно кивает. Затем смотрит на часы.
— А где твоя мама? — спрашиваю я.
— В салоне красоты, — отвечает она.
— Ты пришла одна?
— Ну да, одна. В смысле, в машине меня ждет мамин водитель, но сюда я пришла одна. Мне не нужны сопровождающие.
В ее голосе слышится что-то такое, отчего мне хочется выхватить пистолет и пристрелить ее на месте. Если бы сейчас с ней что-то случилось и она начала вопить от боли, я бы только улыбнулся.
— Послушайте, девочки, почему бы вам не сходить куда-нибудь поесть мороженого или чего-то еще…
— Слишком много углеводов. — бросает Рина.
— Что?
— Углеводов! — повторяет она.
— Тогда съешьте по листику салата, и потом, Рина, может быть, не стоит заставлять маминого водителя ждать так долго?
— Пускай ждет. Он самоанец. Золотые сердца, сами знаете.
— О’кей, пускай ждет. Скотти, теперь, когда мы все в сборе, предлагаю заняться нашими семейными делами.
— Все-все, — говорит Рина, — ухожу. — Она смотрит на Скотти, машет ей рукой и добавляет: — А ты, оказывается, не врала.
Скотти бросает быстрый взгляд на Сида, Алекс и меня. Ничего не понимаю.
— Разве ты не останешься? — спрашивает ее Скотти, отходя от Сида.
— Нет, у меня урок танцев. — Р