— Скотти, — окликаю я.
— Я знаю, что такое порно, — говорит она. — Я просто так пошутила.
— Ничего страшного, что ты этого не знаешь, — говорит Сид.
— Нет, знаю! — Она оборачивается ко мне. — Я знаю про такие фильмы, просто я не думала, что они так называются. Рина называет их «киношки для мастурбации». Она их ставит, когда родителей нет дома, а один раз пригласила к себе мальчишек, чтобы посмотреть, заведутся они или нет. Один завелся.
— Твоя Рина — классная деваха, — говорит Сид. — Она все больше мне нравится.
— А ты там была? — спрашиваю я. — У Рины. Ты видела ее фильмы?
— Нет, — отвечает Скотти.
— Скотти, — говорит Алекс, двинув Сида под ребра, — твоя Рина — грязная подстилка, держись от нее подальше. Я тебе это уже говорила. Ты что, хочешь кончить так же, как я?
— Да, — отвечает Скотти.
— Я имела в виду себя прежнюю, когда орала на маму.
— Нет, — отвечает Скотти.
— Так вот, учти, Рина обязательно станет наркоманкой, только вылечиться она уже не сможет. Рина — блядь. Повтори.
— Блядь, — повторяет Скотти. Она спрыгивает с кровати и бегает по комнате, повторяя: — Блядь, блядь, блядь, блядь.
— Ну ты даешь! — удивляется Сид. — Не слишком ли смелые у тебя методы воспитания?
Алекс пожимает плечами:
— Возможно. Поживем — увидим.
— Не понимаю, — говорю я. — И не знаю, что делать. Что с ней творится? И не в первый раз, между прочим.
— Ничего, пройдет, — говорит Алекс.
— Неужели? Посмотри, как вы разговариваете. Даже при мне. Как будто отец для вас — пустой звук.
Дети смотрят телевизор. Я прошу их освободить мою кровать. Я хочу лечь.
Уже почти полночь, а я не могу уснуть. Я встаю, иду в туалет и вижу, что дверь в ванную приоткрыта и там свет. Внезапно я пугаюсь. Я боюсь застать там Алекс за каким-нибудь ужасным занятием — вдруг она тайком нюхает кокс, прямо с крышки унитаза. Я хочу уйти, но подкрадываюсь на цыпочках к ванной, заглядываю в щель и вижу Скотти перед широким стенным зеркалом. Она влезла на тумбу и стоит над раковиной, расставив ноги по обе стороны. Затем принимает «изящную» позу, застывает в ней на некоторое время, после чего принимает другую. Она играет в модель. Я хочу ее окликнуть, сказать что-нибудь, отправить в постель, но в это время она руками приподнимает груди, чтобы сформировать округлость, и я уже не хочу себя обнаруживать. Скотти смотрит сначала в зеркало, затем на свое тело, словно не веря зеркалу. Я слышу, как она бормочет: «Почему ты ее не приструнил? Я не знал как. Ты просто ничего не замечал, ублюдок. Иди ко мне».
Она наклоняется к зеркалу и начинает его целовать, водя языком по стеклу. Ее растопыренные пальцы прижаты к зеркалу. Затем я слышу: «О-о, беби, давай вынимай. Надень презерватив, беби. Тот, светящийся».
Господи боже! Стараясь не произвести ни малейшего звука, я отхожу от двери, прислоняюсь к стене и перевожу дух. В голову приходит ужасная мысль: Скотти копирует Алекс и Сида, я иду в гостиную, убедиться, что Сид крепко спит на разложенном диване. Я вижу горб на постели, но не знаю, он это или подушки под одеялом. С бьющимся сердцем, я подкрадываюсь к дивану. Сид поворачивает голову и смотрит прямо на меня:
— Привет.
Я чувствую себя полным идиотом, потому что навис над ним и тяжело дышу. Мне на грудь падает полоса лунного света.
— Привет, — говорю я.
— Проверяете?
— Не спится что-то. Слушай, меня беспокоит Скотти. Она в ванной.
Я замолкаю.
— Ну и что? — Сид садится.
— Она там играет. — Я не знаю, как это сказать. Да и не нужно. — Целуется с зеркалом.
— А, — говорит он. — Я в детстве тоже черт знает что делал. Да и делаю.
Я чувствую, что сна у меня нет ни в одном глазу, и от этого злюсь, потому что еще только середина ночи. Если я не высплюсь, я ни на что не годен. Но не могу заставить себя встать и уйти в свою комнату. Я сижу в ногах Сида, на его постели.
— Меня беспокоят дочери, — говорю я. — Мне кажется, с ними что-то не так. — (Сид трет глаза.) — Ладно, забудь. Прости, что разбудил.
— Дальше будет хуже, — изрекает он. — Когда ваша жена умрет.
Он подтягивает одеяло до самого подбородка.
— А что об этом говорит Алекс? Что вообще она тебе говорит?
— Ничего.
— Как это «ничего»? Она сама мне сказала, что вы с ней все обсуждаете.
— Нет, — говорит Сид, — проблемы мы не обсуждаем. Мы просто… не знаю, как сказать. Мы их так вместе решаем — просто не обсуждаем их, и все.
— У тебя не осталось немного травки? — спрашиваю я. — Не могу уснуть, а мне нужно выспаться.
Сид приподнимает подушку и достает косяк.
— Ты даже спишь с этим?
Он молча закуривает, затем подтягивает колени и протягивает косяк мне.
Я в нерешительности. Джоани это нравилось, а мне нет.
— Да ладно, не надо. Расхотелось.
— Можете покурить в патио, — предлагает Сид.
— Нет, — отвечаю я. — В самом деле расхотелось.
Мне кажется, траву я попросил исключительно ради того, чтобы произвести впечатление на этого идиота, и теперь сам чувствую себя полным идиотом.
Сид кладет косяк на тумбочку:
— Я тоже не хочу. Спасибо, что разрешаете. В смысле, курить. Помогает.
— Ну да. Наверное. Но я не могу делать то, что делаете сейчас вы, дети. Впрочем, у тебя от нее портится настроение, как я заметил. От травки.
Сид барабанит пальцами по одеялу. Я оглядываю комнату. На постели лежит пульт от телевизора. Я нажимаю несколько кнопок.
— Что бы ты делал, — спрашиваю я, — на моем месте? Как бы ты себя вел с дочерьми? С человеком, из-за которого мы здесь?
— Вы замечали, как театрально курят в кино некоторые актеры? — спрашивает он. — Все так преувеличенно. И слова у них будто липнут к языку. Затянутся и начинают говорить. Бред.
Сид показывает, как курят актеры. Очень похоже.
Я понимаю, о чем он.
— Прежде всего я дал бы этому парню под зад. Бумс! — Сид делает захват и переброс через колено. — Про дочерей не знаю. Взял бы в путешествие. Или нет, накупил бы им всякого барахла. С вашими-то деньгами вы можете купить им все что угодно. Алекс говорила, сколько вы получите за свою землю.
Я смотрю на него. Интересно, не потому ли он держится возле Алекс?
— Тебе нужны деньги?
— Конечно, — отвечает он.
— Если сейчас — вот сию минуту — я дам тебе много денег, ты уедешь?
— Нет, — отвечает он, — с какой стати?
— Ты не понял, Сид. Я прошу тебя об одолжении. Если я дам тебе денег, ты уедешь?
— Ах вот вы о чем. Вы серьезно? Хотите, чтобы я уехал?
— Нет, — отвечаю я, глядя на его всклокоченные волосы. — Пожалуй, не хочу.
— Я не знаю, что бы я делал с дочерьми, — говорит он. — Может быть, обменял бы их на сыновей.
— Ну да, и тогда мне пришлось бы иметь дело с кем-то вроде тебя.
— Я еще не худший вариант. Я умный.
— Да настоящего ума тебе как до Луны, мой друг.
— Ошибаетесь, господин учитель. Я умный, я могу о себе позаботиться. Я отлично играю в теннис и очень наблюдательный. Я хорошо готовлю. У меня всегда есть травка.
— Держу пари, родители тобой гордятся.
— Вполне возможно.
Сид прячет глаза. Мне кажется, я его обидел.
— Твои родители знают, где ты?
— Мои родители?
— Да, Сид. Твои родители.
— Мать сейчас занята, ей вроде как не до меня.
— Чем она занимается?
— Работает в регистратуре ветклиники «Пет».
— Мы туда носим кошку. Что, сейчас горячая пора для ветклиники?
— Нет, — отвечает он. — Мать занимается домом. Нужно закончить отцовские дела. Он умер пару месяцев назад.
Сначала мне кажется, что Сид шутит, что это розыгрыш, как про дебильного брата, но нет. Просто он ведет себя так же, как я, когда со мной говорят о Джоани, — пытается улыбаться. Он не хочет меня «грузить» и явно соображает, как бы сменить тему. И я делаю то, чего сам жду в таких ситуациях от других.
— Спокойной ночи, Сид, — говорю я. — Отдыхай. До завтра.
Он откидывается на подушку:
— Хорошо поболтали, босс. До завтра.
29
На следующее утро я иду на пробежку и вижу, как он бежит по пляжу мне навстречу и пробегает мимо. Он смотрит на океан, а я чуть выше, ближе к домам, где песок сухой и бежать труднее. Я разворачиваюсь и бегу за ним, одновременно спускаясь к полосе плотного сырого песка. Я разволновался, я нервничаю, я просто даже убит тем, что мы делаем одно и то же в одно и то же время. Я бегу и разглядываю его спину, его лодыжки, его шею. На его футболке написано: «STANFORD LACROSSE»[44], что неприятно, а шорты как у серьезных бегунов — короткие, из тонкого материала, с разрезами по бокам. По-моему, он из тех, кто вечно таскает с собой мобильник. Он шустрый засранец, поэтому я прибавляю шагу. На пляже почти никого: несколько серферов примериваются к волнам, одинокий рыбак пристраивает удочку на песке да черная собака, что-то вынюхивающая в кустах. Утро обещает неплохой день, отличный день — прозрачная дымка начинает рассеиваться, краски становятся ярче, сверкает белый песок: туман поднимается выше, открывая ослепительно-яркий океан и зеленовато-голубые скалы.
Я притормаживаю, потому что не хочу к нему приближаться. Я чувствую небывалый прилив энергии и знаю, что это от ярости. Я пытаюсь сосредоточиться и напоминаю себе, зачем я здесь. Я люблю Джоани, а она любит этого человека, который бежит впереди и которого я собираюсь к ней привезти. Он имеет право с ней проститься. Он дал ей то, чего не смог дать ей я. И теперь я словно кошка, которая тащит крысу к порогу дома.
Накатывает волна, и он отпрыгивает в сторону. Я же остаюсь на месте, и холодная вода разбивается брызгами о мои ноги. Недалеко от пирса он замедляет шаг, смотрит на часы и идет вверх. Я останавливаюсь и провожаю его взглядом. Он ходит туда-сюда по пляжу, восстанавливает дыхание, а потом идет в сторону пирса. Я не знаю, может быть, у него там машина на парковке? Я иду за ним, не знал, что буду делать, если он сядет в машину. Готов ли я? Могу ли подойти к нему сейчас? Тут я вижу, как он разворачивается и идет мне навстречу, и я быстро становлюсь лицом к воде. И делаю вид, будто разминаюсь, что позволяет мне не выпускать его из виду.