– М-м… – поднял глаза к потолку Дэн. – В декабре два года отмечали.
– Вот видите. Планета большая, а колонистов еще очень мало. Дайте срок и наши удивительные друзья кинутся со всех своих невидимых ног на наши базы, потрясая уже знакомыми вам чайниками и канистрами, и аппетитно облизываясь.
– И что тогда? – вперившись глазами в человека без имени, спросил Бурый.
– Да ничего, – открыто посмотрел на него тот. – Я думаю, к этому быстро привыкнут. Вы ведь заснули после человека с унитазом, верно?
– После кого? – вытаращил глаза Дэн.
– Потом расскажу, – отмахнулся от него Бурый. – То есть, привыкнут люди к этим чудикам, так что ли?
– Конечно. Ведь привыкли же мы к этому, живя на Земле.
Теперь уже и Дэн смотрел, не отрываясь, на человека без имени.
– Что? – еле слышно переспросил Бурый. – На Земле?.. Так они с Земли?
– Нет, эти не с Земли, – ответил человек без имени. – Эти – аборигены. Однако мы с незапамятных времен жили с такими же поглотителями эмоций. И у каждого из нас они были персональными, да еще по нескольку штук сразу. И даже не были, а есть до сих пор – эмигрировали с нами.
– Что вы такое говорите? – нервно улыбнулся Дэн.
– Это не шутка. Просто наши, земные призраки, не устраивали таких дешевых представлений, как их здешние собратья. Они куда хитрей, тоньше и безжалостнее. Мы излучаем такое количество отрицательных эмоций, что нашим извечным спутникам – а я бы сказал точнее – ПАСТУХАМ – еды хватает, причем каждому. И все они подсказывают человеку, что ему следует делать в каждом конкретном случае, чтобы тот как можно полнее проявлял зависть, самодовольство, тщеславие, больше раздражался и приходил в негодование.
Человек без имени поднялся, молча забрал посуду у неподвижно сидящих гостей и поставил ее на деревянный столик. Потом вернулся на свое кресло и продолжил:
– Каждый из нас думает, что знает, кто он такой. На самом деле все гораздо сложнее. Нами помыкают невидимые бесплотные существа, и мы принимаем их навязчивый говор за собственный внутренний голос. Истинный же голос человека напрямую связан с Вселенной, но мы не внимаем ему: что нам за дело до слабого шепота, заглушаемого громкими наглыми криками? Человек постоянно находится в плену иллюзий, наивно полагая, что он свободен. Мало того, что он зажат между оглоблями собственного (да и собственного ли?) эгоизма, так он еще опутан многочисленными вожжами эмоций. И все это призвано тянуть, как телегу, самого главного вашего хозяина – общество со всеми его законами, писанными и неписанными, с нормами поведения и морали, подчас весьма спорными. А уже упомянутые мной незаметные существа лишь возницы, урывающие свою долю от всего этого бедлама. Общество ждет, чтобы мы поступали лишь так, как это «принято». Всем из нас хорошо знакомы следующие ситуации: «Мой папа мечтал, чтобы я стал юристом, и я не посмел его ослушаться». Или: «Мама так хотела, чтобы я вышла замуж за мистера Смита. Я не могу огорчить ее». Все это было очень популярно вплоть до двадцать первого века, да и сейчас еще встречается. Очень многие берутся жить за нас, слишком часто не умеющие делать это за себя. На самом деле никто никому ничего не должен. Долг – любимый кнут общества, жалящий вас со всех сторон. Вы всю жизнь тащите эту проклятую телегу, на которую навалена ваша драгоценная и никчемная история: история страны, история города, а также ваше собственное фамильное древо. На вас столько ярлыков, что за ними не видно вас самих. Стоит вам появиться на новом месте, как люди принимаются разглядывать на вас эти ярлыки, забывая заглянуть вам в глаза. «Скажите, любезный, вы не американец?» «Нет, я русский». Всё, нужные ярлыки найдены: «А-а, вас, должно быть, зовут Иван, вы непременно воруете и пьете с утра водку». Это не произнесено вслух, но подразумевается. «Вы республиканец?» – спросит вас демократ, и только от вашего ответа будет зависеть его личное отношение к вам.
Человек без имени потрясающе показывал в лицах, меняя свой голос до неузнаваемости, придавая ему различные оттенки – от неуловимого акцента до стариковского шамканья. Напарники, забыв обо всем, следили за каждым его движением и словом, а он продолжал не то лекцию, не то спектакль:
– Вы слишком зависите от чужого мнения, поэтому так дорожите собственной историей, вернее, ее отредактированным вариантом, именуемым «репутацией». «Так вы сын дона Эмилио? Он так много рассказывал о вас! Как, вы разве не в духовной семинарии? Ах, вы художник… Очень мило… Нет-нет, у нас вам будет слишком тесно. Дону Эмилио не понравилось бы, если бы его отпрыск остановился в такой дыре, в какой живем мы». Как горько бывает вам, нарушившим волю родителей! Иные так и живут, заклейменные собственной виной. От нас постоянно чего-то ждут, и мы не можем не оправдать высокого доверия. «Мое слово крепче гранита!» – скажет «человек слова» и в лепешку разобьется – иногда в буквальном смысле, – но сделает то, чего от него ждут, даже если это глупо, опасно и грозит чьей-то другой репутации. Вы непременно должны быть патриотами – и вашими потенциальными врагами становились все зарубежные соседи. Патриотизм – родной дядя войны и удобный инструмент в руках лживых и циничных политиков. И из всех этих ярлыков, самый первый – имя, данное вам при рождении. Ведь каждое имя что-то обозначает: «Царственный», «Тихая», «Защитник», «Счастливая». Вас пытаются программировать и делают это с самого начала.
– А что плохого, если бы вас, скажем, звали «Счастливым»? – спросил Дэн.
– Это не сделало бы меня счастливее соседа, которого в приюте прозвали Найденышем. Зато моим именем меня бы замордовали еще в детстве, причем такие же дети, как я. И у меня бы мог легко развиться пресловутый комплекс неполноценности, с которым я бы тащился по жизни, пытаясь доказать, что я счастливее всех, а на деле слыл бы неудачником.
– Но ведь могло же быть наоборот, и вы бы выросли, полностью соответствуя своему имени, – не отступал Дэн. Человек без имени ласково, как на ребенка, посмотрел на него:
– Абсолютно гладко, без проблем и неудач, не удается жить никому. И если человек заслужил славу действительно счастливого человека, это было бы для него ношей едва ли не более тяжелой, чем если бы он был неудачником. Любая проблема, встающая перед ним, была бы очередным состязанием, в котором он просто обязан был победить, чтобы не ударить в грязь лицом перед своим жестоким зрителем – обществом. В этом случае он больше всего был бы похож на гладиатора – либо ты победитель, либо мертвец. Настоящий воин так никогда не поступает. Он легок и маневрен, и если не уверен в своих силах, никогда не вступит в гибельную схватку. Так что век такого «счастливого» человека был бы весьма короток и очень тяжел. Поэтому я очень рад, что у меня нет имени. Я не хочу, чтобы меня принимали за того, кем я не являюсь. Имя – лишь еще одна горсть песка, мечущаяся в вашей голове. Человек придумал слишком много лишнего. Он придумал вещи, которые сначала поработили его душу, а затем уничтожили его родную планету, сделав изгоем и скитальцем. Когда-то человек назвал себя царем природы. И не заметил, как стал рабом…
…Бурый тщательно вытер руки ветошью и стал закрывать крышку моторного отсека. Дэн уже засовывал в кабину заглушки воздуховодов. Бурый закрепил ящик с инструментами и залез в свое кресло.
– Заводи, что ли, – устало сказал он. Дэн молча занял свое место и посмотрел на корпуса заводика.
– А чего ты на него взъелся-то? – спросил он напарника. Бурый неохотно процедил:
– Чего, чего… Не люблю я этих… отшельников. Все спрятаться норовят. А другие пусть сами общую кашу расхлебывают. А ведь от себя не убежишь.
– Да не́чего ему от себя прятаться, – продолжая разглядывать завод, ответил Дэн. – Он-то себя уже нашел, вот в чем фокус. Не чета нам, лоботрясам…
– Начинается, – тяжело вздохнул Бурый, но Дэн, против обыкновения, ничего больше не сказал. Он выглянул из кабины, еще раз проверив направление ветра, закрыл люк и запустил двигатель. Старомодный пропеллер дернулся и превратился в бледный круг. Бурый проверил приборы и привычным речитативом доложил о готовности. Дэн положил руку на ручку газа, как вдруг перед самолетом прямо из ничего возник человек в какой-то серой поблескивающей хламиде. Напарники, затаив дыхание, вперились в него взглядами.
Лицо человека было чем-то скрыто и, приглядевшись, напарники поняли – это была кислородная маска. Человек поднял руки в перчатках, и хламида у него на плечах нелепо вздыбилась. Похоже, что человек что-то говорил, жестикулируя. Было похоже, что он обращался к толпе. Невидимые существа снова показывали то, что произошло на самом деле. Человек перед самолетом продолжал говорить, поворачиваясь на месте – невидимая толпа стояла вокруг, – как вдруг быстро повернулся в сторону самолета и резким движением сорвал с себя маску. Напарники вздрогнули.
Это не был землянин. И лицо у него было страшным, но не потому, что так сильно отличалось от лица землянина.
Человек, оставшись без маски, умирал. Он упал на колени, но все еще был жив.
– Ну, нет, – прошептал Дэн и потянул ручку газа. – Врете, братья по разуму… Не возьмете.
Самолет, спущенный с тормозов, рванулся вперед, накрыв собой призрак, промчался по песку и, подпрыгнув на кочке, взмыл в чужое белесое небо.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.