Виктор Антонович свернул в комнату, где молодые летчики готовили к полету высотные доспехи. У них было еще много времени, и переодевались они без малейших признаков спешки, как-то даже лениво. Все внимание — на лейтенанта Иванова, вдохновенно жестикулирующего реками. Затянутые шнуровкой высотного костюма, они неестественно изгибались и напоминали руки робота.
— Доброе утро, ребята, — сказал Виктор Антонович, присаживаясь возле рассказчика.
Все дружно поздоровались, с интересом поглядывая на Иванова.
— Можете продолжать, — улыбнулся Виктор Антонович и начал раскуривать погасшую трубку.
Иванов не заставил себя упрашивать.
— Это в училище у нас был старшина Митрич: ну, прямо музейный экспонат, — пояснил Иванов Виктору Антоновичу. — Он каждое утро на осмотре говорил, что обувь надо чистить вечером, чтобы с утра можно была надевать на свежую голову…
Голос Иванова потонул в дружном хохоте. Что ж, смех — признак здоровья. Не только физического, но и морального. Что-то рассказывая, Иванов с явным подвохом поглядывал на своего однокашника Сидорова. Назревал какой-то розыгрыш. В эту минуту зазвонил телефон. Иванов снял трубку и, не моргнув, соврал:
— Лейтенант Сидоров слушает.
Трубка что-то приказала.
— Есть, товарищ подполковник, — отчеканил Иванов и, повесив трубку, повернулся к Сидорову: — Найди начальника РСП и пошли его к инженеру.
Снова дружный хохот, и Сидоров, качая головой, пошел разыскивать начальника радиолокационной системы посадки.
Иванова тоже недавно разыграли друзья. Он прибыл в полк тремя днями позже Петрова и Сидорова. Как и положено, поспешил доложиться о прибытии. А на аэродроме разгар полетов. Все в летных костюмах — попробуй определи, кто полковник, а кто лейтенант. Спросил у друзей. А те в два счета смикитили. Виктор Гай как раз только что вошел в комнату, где размещались шкафы с высотным оборудованием. Он выполнял перехват низколетящей цели. Расшнуровав высотный компенсационный костюм, молча сидел на табуретке, прислонившись к прохладной дверке шкафика. Неподалеку от него готовился к полету Андрей Садко. К своему последнему полету перед убытием к новому месту службы. Уже были готовы все документы, был приказ о том, что с завтрашнего дня старший лейтенант Садко уже не будет числиться в списках истребительного полка. А пока он молча и сосредоточенно сидел перед зеркалом и с помощью механика по высотному оборудованию облачался в высотный компенсирующий костюм. К нему и подвели лейтенанты Петров и Сидоров только что прибывшего Иванова.
— Товарищ командир, — сказал Сидоров, — новенький прибыл.
— Где он? — спросил Андрей басом.
Иванов подошел к Андрею, четко приложил руку к фуражке и лихо отрапортовал:
— Товарищ подполковник, лейтенант Иванов. Представляюсь по случаю прибытия во вверенный вам полк.
Андрей небрежно посмотрел на новичка и бросил через плечо:
— Представляться да прикидываться все мастера. Посмотрим, как работать умеете…
Такой прием огорошил Иванова.
А Андрей продолжал все так же недовольно:
— Как относитесь к своим ошибкам?
— Стараюсь не делать их…
Андрей усмехнулся:
— Ошибок тот не делает, кто ничего не делает. Вы, что же, безгрешный бездельник?
— Я этого не могу утверждать…
— И правильно, — давил Андрей, — не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься. Как относитесь к советам старших?
— Прислушиваюсь.
Андрей покривился, как от зубной боли.
— Прислушивайтесь, но помните: старики любят давать хорошие советы, потому что уже не могут подавать дурные примеры. А что касается ошибок, лучше раскаиваться в них, чем избегать. Лично я охотно признаю ошибки… своих подчиненных.
И тут же задал еще один совершенно ошеломляющий вопрос:
— Хвастун или скромник?
Иванов растерялся, и тогда Андрей пояснил свой вопрос:
— Люблю хвастунов. Они признают достоинства каждого, перед кем хвастают. Скромники презирают.
В этот момент вошел техник и доложил Андрею:
— Товарищ старший лейтенант, самолет к вылету готов. Топливо полностью.
— Иду, — сказал Андрей и, с трудом сдерживая улыбку, вышел.
— Ну, морды, — прошипел лейтенант Иванов. — Оба заплатите слезами…
Без всякой связи Виктору Гаю вдруг вспомнился еще один день.
Тогда он прилетел из академии по служебным делам в полк. Ему очень хотелось побыть вдвоем с Надей, но инженер полка отмечал день рождения и пригласил их к себе. На вечеринке Виктор Гай заметил, что Надя чем-то расстроена, даже взвинчена. Они сидели рядом, и, когда он пытался взять ее руку в свою, она осторожно, но настойчиво высвободила ее.
Сначала подкралась обида: за что она так? Затем пришло чувство тревоги: что-то случилось…
Потом она сказала «я сейчас» и вышла. Через десять минут Виктор Гай забеспокоился, поспешил в коридор, поискал на кухне, в другой комнате — Нади не было.
Торопливо вышел на улицу, осмотрелся и быстро зашагал к дому. На кнопку звонка так надавил, что побелел кончик пальца.
Дверь открыл Андрей, удивленно приподнял брови.
— Мама не приходила?
— Нет, — сказал он, ничего не понимая.
— Странно… — бросил Виктор Гай и почти бегом спустился вниз.
Воображение услужливо рисовало картины одна другой страшнее…
У него было немало сложных ситуаций в воздухе. Однажды самолет вышел за предельные углы атаки, потерял скорость и начал беспорядочно падать. Инструкция на этот счет давала четкие советы, но осуществлять их ни разу не приходилось. Тем не менее Гай хладнокровно заставил машину падать строго на нос, затем вывел ее из штопора и благополучно посадил.
Не дрогнули его нервы и в другом, не менее сложном переплете: произошла разгерметизация кабины, обледенело остекление. Почти вслепую зашел он на посадку и благополучно приземлился.
…Сейчас же ничто не грозило жизни, но его охватило паническое чувство страха: что с Надей?! Он почти одним махом взлетел на четвертый этаж, где была вечеринка, распахнул дверь. Надя сидела на своем месте. И Виктор Гай почувствовал, как слабеют его ноги. Он вышел на лестничную площадку и прижался спиной к стене.
Надя поняла все и выбежала к нему, встревоженная и виноватая. Кто-то спускался с пятого этажа, кто-то выглядывал из соседней квартиры на четвертом этаже, но ни Виктор Гай, ни Надя ничего не видели и не слышали. Она припала к тужурке, гладила его руки и сквозь слезы говорила и говорила одни и те же слова:
— Ну прости меня, Витюшкин… Ну, прости, ладно?.. Слышишь, ну прости меня…
А он стоял словно окаменелый, не мог ни пошевелиться, ни произнести хотя бы одно слово… И когда он пришел в себя, они уже не вернулись на вечеринку. Медленно шли по городу, забрели на стадион и просидели там до самого рассвета — была удивительно теплая ночь. А когда небо посветлело, Виктор Гай рассмотрел, что он сидит на тринадцатом месте в тринадцатом ряду.
Летчики число «тринадцать» не уважают. Не из суеверных соображений, конечно, но самолет с номером тринадцать не популярен ни в одном авиационном полку.
Слушая побасенки молодых летчиков, Виктор Гай задумчиво глядел через огромное окно на стартовый ряд истребителей, возле которых копошились техники и механики. Кто-то назвал имя Андрея Садко, и Гаю сразу вспомнились совсем недавние дни, связанные с отъездом Андрея в Звездный городок.
Были ночные полеты, и Гай вернулся домой где-то за полночь.
Не включая света, тихо прошел в свою комнату — не хотелось, чтобы проснулся Андрей. Но тот, оказывается, не спал. Он сразу же позвал:
— Виктор Антонович!
— Не спишь?
— Я дал маме телеграмму, чтобы послезавтра прилетела.
Виктор Гай открыл дверь в его комнату, остановился у порога. Андрей лежал поверх одеяла с книгой в руках и, как только увидел Гая, приподнялся и сел.
— Может, это и смешно, но я не хочу, чтобы она была на прощальном ужине. Как у меня дальше все сложится, черт его знает.
— Ты как будто оправдываешься…
— Конечно, оправдываюсь. Я же не посоветовался с вами.
Виктор Гай улыбнулся:
— Я всегда рад ее приезду. Кроме того, она твоя мама…
— Так ведь не прилетит… — сказал он уверенно.
— Почему?
— Если бы это первый раз…
Виктор Гай удивленно вскинул брови. Выходит, Андрей уже звал ее, а она…
— Странно… — подумал он вслух.
— Позвоните ей, Виктор Антонович…
Голос у Андрея был переполнен мольбой, как у маленького мальчика, который просит отца купить ему птицу или немецкую овчарку. И Виктору Гаю показалось, что Андрей в этот раз не ради него хлопочет, а ему и в самом деле захотелось повидать мать. Это меняло дело. Хлопотать ради Андрея он мог в любой инстанции, будучи совершенно уверенным в своей правоте.
— Хорошо, — сказал он и снял телефонную трубку.
Когда междугородная ответила, попросил срочно вызвать Новосибирск, а затем Академгородок.
— В течение часа, — ответила телефонистка. Но тут же добавила: — Вы не вешайте трубку, кажется, Новосибирск освободился…
И сразу же за этими словами ответил Академгородок. Хотя голос и был приглушен расстоянием, но звучал четко и достаточно сильно. Виктор Гай назвал Надин номер.
— Не отвечает, — сказал через минуту Академгородок.
— Женечка, еще раз позвони, — вмешалась телефонистка, — там спят, наверное.
— У вас доброе сердце, — сказал Виктор Гай телефонистке.
— Говорите, — перебил его голос Академгородка.
И Виктор Гай услышал Надю.
— Кто это звонит? — спросила она.
— Я… Гай, — сказал он. — Я люблю тебя, Надя. Ты завтра должна прилететь сюда… Не задавай никаких вопросов. Завтра я жду тебя. Слышишь?
— Да, — сказала она и, секунду подумав, пообещала: — Завтра прилечу…
…Виктор Гай заснул в тот вечер сразу, но проснулся на удивление рано. Только-только занимался рассвет, а спать не хотелось. Открыл форточку, закурил. Все мысли были возле Нади. И верилось и не верилось, что она прилетит. Он попытался представить, как она войдет, в эту комнату, окинет взглядом, улыбнется.