— Я люблю тебя, хороший ты мой человек.
— Я тоже…
— Значит, ты больше никуда не уедешь. Я просто возьму и не отпущу тебя… С этого дня у нас начнется совсем другая жизнь. Ты даже не представляешь, как здорово мы будем жить, Надюшка…
Она прислонилась к его плечу и задумчиво слушала, провожая глазами убегающие огоньки подфарников.
— Будем жить, — тихо повторила она про себя. Грустно посмотрела ему в глаза. — Когда? Когда уже жить, Витюшкин?
— Не говори ерунду. Сегодня! Завтра! Всегда! Пока сердце не остановится… Возьму отпуск, поедем в горы, раскинем палатку. Вдвоем. Ты и я. Будем пить кумыс, ловить форель. Я тебе такую уху сварю, за ворот не оттащишь…
— Седых сколько появилось, — сказала она и пригладила у него на висках волосы. — Я только слетаю в Новосибирск и сдам лабораторию, ладно?
— Не хочу…
— Всего десять дней. Не больше. Ну, Витюшкин, я же на службе… С учета в парторганизации сняться надо…
— Может, поездом лучше?
Надя засмеялась:
— Ты это что, гениальный летчик?
— Я тебя люблю… Ты даже не представляешь как…
— Очень даже представляю…
Над ними тихо висели в поднебесной голубизне светлые пряди перистых облаков, ветер лениво перебирал тополиную листву, сдувая с нее невесомые белые пушинки. Они летели мимо них беззвучно и торжественно, как летит крупный первый снег.
Кажется, это было только вчера вечером, а на самом деле уже прошло почти десять дней. Целых десять дней!..
Конечно, если их поставить рядом с последними десятью годами, сравнение нелепое. Но нелепым оно может показаться постороннему человеку, Гай же эти десять дней уже относил к новому времяисчислению. В этот раз Надя улетела не как всегда — в неизвестность, она уже выбрала маршрут, который вел ее к определенной ими обоими цели, она уезжала из той жизни навсегда, уезжала в новое время, счет которому они будут вести вместе без оглядки на прошлое. Они долго ждали этого дня, и он для них наступил. Наступил сам, неожиданно: они вдруг ясно поняли, что с этой минуты, что бы уже ни случилось, их разлучить нельзя.
…И даже если вот сейчас неизвестным генералом, который все еще где-то задерживается, окажется сам Федор Садко, Гай не опустит глаза и не испытает укора совести. Теперь уже он не отдаст Надю даже самому господу богу. И если Федор еще живой, он тоже поймет и Виктора Гая, и свою бывшую жену Надю.
Быстрее бы он только прилетал, этот генерал.
ГЛАВА IX
А самолет из Москвы все задерживался. Руководитель полетов нервничал — срывалась плановая таблица, но сделать ничего не мог. Сверху приказали: полеты не начинать до прибытия московского транспортника. Виктор Антонович безмолвно ждал и даже не вмешивался в разговор молодежи. Если рассказывали что-то смешное, смеялся вместе со всеми. Больше молчал и думал.
…— Он ему говорит: «Ты карты взял?» — «А как же, — отвечает, — две колоды…» — «Да нет, — говорит, — полетные карты». — «Полетные? Эти, — говорит, — забыл…»
Это Иванов рассказывал про Андрея.
…— А однажды вынужденная у него была. Возле райцентра на «пузо» сел. По радио спрашивают, какая помощь нужна? А он говорит: «Сбросьте обмундирование». Сгоняли ЯК, сбросили ему брюки и китель, думали, ранен или еще что… А он переоделся, приказал пионерам охранять самолет, а сам на танцы в Дом культуры. Дело шло к вечеру…
…С Андреем пока вышло неладно. На второй день после отъезда Нади он транспортным самолетом улетел в Москву. В доме стало тихо и одиноко. Минуты потянулись… Виктор Гай буквально набросился на работу. Уходил в полк на рассвете, а возвращался домой к полуночи. В один из таких дней к нему в кабинет вошла Наташа. Светлая кофточка с легкомысленным вырезом и такая же легкомысленно короткая юбка, открывающая загорелые колени, никак не способствовали представлению о девушке как о серьезном инженере-конструкторе. Но она, непринужденно улыбаясь, выложила Виктору Гаю такие мысли, что он взволнованно вскочил, сцепил на затылке пальцы и локтями сильно сжал лицо Губы его оттопырились, глаза забегали по листкам бумаги со схемами и цифровыми выкладками.
Все это приближало давнишнюю мечту Виктора Гая. Работая с приборами контроля, Ната по просьбе Виктора Гая начала думать над созданием дешифраторов к этим приборам. Было сделано за последнее время немало различных вариантов. Все они обладали своими достоинствами и недостатками.
При обсуждении проектов инженеры и командиры больше молчали. Они понимали, что путь от проекта до серийного производства исчисляется не одним годом, а им дешифраторы нужны были сейчас, у них уже сегодня полный зарез со временем…
И вот Наташа принесла листочки, которые таили в себе очень привлекательную идею: создать своими силами специальную комнату, может быть, класс. Подготовить группу нештатных лаборантов из грамотных, смышленых ребят, вооружить их набором шаблонов и поставить дешифрование пленок на конвейер.
Все очень просто. С шаблонами только придется повозиться. Дело тонкое, и потребуется время. Но оно ни в какое сравнение не идет с тем временем, которое уходит на разгадывание шифрограмм. Командиры эскадрилий стонут от них, а иногда и вообще не смотрят. Разве что предпосылка заставит.
— Что ж, товарищ конструктор, — Виктор Гай с довольной улыбкой вглядывался в листки, — работаете на памятник при жизни. Скажи, хотела бы увидеть свой памятник? Подойти, поговорить с ним…
— А вы?
— Конечно. И помирать было бы легче с убеждением, что на земле остается память о тебе. Заработать себе памятник, дорогая Наташа, дело стоящее. А заработать его не просто. Так что давай собирай свои ресторанные салфетки и, не откладывая в долгий ящик, переноси все на ватман и миллиметровку. Я думаю…
Зазвонил телефон. Виктор Гай снял трубку и услышал голос Андрея.
— Ты откуда звонишь?
— Из дому.
— Что случилось?
— Не знаю. Вы скоро домой придете?
Виктор Гай посмотрел на часы. Было около семи.
— Сейчас еду. У меня Наташа…
— Не надо, — перебил Андрей, — мне с вами поговорить необходимо.
— Простите, кто это? — кивнув на телефон, насторожилась Наташа.
— Андрей, — сказал Гай и так посмотрел на девушку, словно она знала, в чем дело.
— Что случилось?
— Не знаю.
— Можно я с вами?
Гай промолчал.
— Ладно, — согласилась она. — Я попозже.
Она торопливо запихала в папку все свои листочки и быстро вышла. А Виктор Гай тотчас уехал домой.
Андрей лежал в своей комнате на топчане. Ноги на табуретке, руки под головой.
Увидев Гая, встал, вышел навстречу. Поздоровались молча за руку. Виктор Гай закурил.
— Официальная причина моего возвращения, — сказал Андрей, — плохое здоровье. Сердце. До сих пор был абсолютно здоров, а тут вдруг систолы появились…
— А неофициальная?
— Думаю, что-то связано с отцом.
— Почему?
— Со мной беседовал какой-то человек. Назвался Володарским. Очень подробно расспрашивал, что я знаю о своем отце, каким образом мы с мамой попали в Межгорск, спрашивал о наших с тобой взаимоотношениях.
Андрей помолчал, прошелся по комнате, остановился. Потом совсем как Надя потер ладонью щеку и спросил:
— Виктор Антонович, вы что-нибудь конкретное знаете о моем отце?
— Я знаю, Андрюшка, что он был отличным летчиком, прекрасным человеком, надежным другом и бесконечным патриотом нашей Родины. Он учил меня ненавидеть врагов и любить Родину. Он учил меня быть беспощадным и мужественным в бою… Я не знал более храброго человека, чем твой отец. Я не знал более умного человека, чем твой отец. А то, что с ним случилось в последние дни войны, я объяснить не могу…
— На какой же основе родились слухи о его измене Родине?..
— Знал английский. Родственники за границей. Твоя бабушка — его мать — эмигрировала когда-то. Но это самая настоящая чепуха. Без вести пропали в войну сотни людей. Это была страшная война. И сегодня еще объявляются люди, которых давно похоронили. Не знаю, что с ним случилось, но убежден твердо — он не мог изменить. И пусть твое сердце будет спокойным…
— Сердце мое, оказывается, ни к черту… Даже на летную работу с ограничением.
— Завтра поедешь в госпиталь. Такое может быть. Систолы, как говорит Наташа, на нервной почве могут появиться. Обследуешься, если надо, — и в полк. Я понимаю, что это возвращение неприятно, но в полку ты человек очень нужный.
Трубка погасла, и Виктор Гай снова раскурил ее.
— Не вешай нос. Переживем. — Он обнял одной рукой Андрея за плечи, на мгновение прижал к себе, встряхнул. — Пережили худшее. А насчет твоего отца я напишу в Москву. Есть у меня один знакомый. Там или подтвердят слухи, или опровергнут. В конце концов прошло двадцать лет. Прав я или ошибся — пора это узнать.
Пришла Наташа. Поговорили еще о каких-то пустяках, и она быстренько увела Андрея из дому. Оставшись один, Виктор Гай вышел на балкон, докурил трубку. Когда стало темнеть, включил настольную лампу и начал писать письмо в Москву.
На другой день рано утром Андрей уехал в госпиталь, и уже к вечеру Виктору Гаю позвонили, что диагноз медиков Звездного подтвердился: Андрей Садко нуждается в стационарном лечении. Наде Виктор Гай не стал ничего сообщать, ибо со дня на день ждал ее приезда. Насовсем.
А вот сегодня утром наконец и Москва откликнулась. Летит генерал и везет ответ.
Какой?
Если подтвердился медицинский диагноз — значит, не должны подтвердиться всевозможные предположения Андрея. Если летит генерал — значит, у него есть сведения о Федоре Садко: для того чтобы сказать «мы ничего не знаем», нарочного не посылают. Какие же могут быть сведения? Если они знают о Федоре давно, то почему до сих пор ничего не сообщили Наде, в полк, где он числится пропавшим без вести?
…Когда наконец приземлился пассажирский АН-24, Виктор Антонович почти побежал к месту стоянки самолета. А тот как-то очень медленно заруливал на светло-серый квадрат бетонки, и, несмотря на энергичный жест дежурного сержанта, показавшего, что можно выключать двигатели, лопасти все вертелись и вертелись, и казалось, этому вращению не будет конца…