Тогда зачем все это делать? Ради того, что так принято? Кем принято?
Нет, никто ему на этот вопрос не ответит.
У входа в учебный корпус Муравьев столкнулся с полковником Белым. Тот внимательно посмотрел на него, качнул головой.
— Что это ты как больной?
— Над предложением генерала задумался, — прямо ответил Муравьев.
— Вот как? — Белый помолчал, думая о чем-то своем. — Я считал, что двух мнений быть не может. Летай, отдыхай. Жену вызвал?
— На работе не отпускают.
— А я думал, сразу примчит.
— Я тоже так думал, Роман Игнатьевич, но…
— Что «но»?
— Отпустите на недельку к сыну.
Муравьеву эта мысль пришла прямо сейчас, и он сразу ухватился за нее. Это именно то, что ему необходимо сделать в первую очередь, — побывать там, еще раз все увидеть, убедиться, не передумала ли она что-то за время разлуки. Может быть, все настолько изменилось, что решение придет само по себе и единственно возможное.
— Ты меня извини, — сказал Белый, — я должен был предложить тебе это в первый день, когда ты прибыл к нам. Но сам понимаешь.
— Что вы, Роман Игнатьевич…
— Иди к начальнику штаба. Я сейчас позвоню, чтобы немедленно оформил тебе отпуск по семейным обстоятельствам. Хватит десять дней?
— Да мне и трех хватит.
— Поезжай на десять. Все. Марш в штаб! И чтобы сегодня же уехал.
В течение получаса ему были выписаны отпускной билет, деньги, проездные документы. Позвонил в справочное вокзала. Ответили, что в нужном ему направлении идут три поезда — в шестнадцать десять, в девятнадцать сорок пять и в двадцать три тридцать. Лучше всего, наверное, ехать шестнадцатичасовым. Утром будет на месте. А зачем ему быть утром? Лена на работе. Санька в садике. Лучше уж последним. Приедет как раз к концу дня. Собраться можно не спеша. Ведь принято с подарками приезжать. Это даже дети знают. Жаль, Прокопенко забрал мотоцикл, по магазинам бы сподручней. Попросить машину у Белого, что ли? Конечно, не откажет.
…Возле универмага он увидел телефонную будку. Непреодолимо захотелось позвонить Вере. Но что он ей скажет? Спросит, как самочувствие? Как идут дела? Ведь совсем не это хочется спросить, черт возьми! А то, что хочется, спрашивать страшно. Да, может, она и сама еще не знает. Может, и нет ничего между ними. Просто встретились два истосковавшихся по ласке человека и потянулись друг к другу. Ведь не исключено такое, Муравьев. Признайся, не исключено…
Да. Но что в этом плохого? Это же прекрасно, что люди не отталкиваются, а притягиваются.
Не найдя в кармане двухкопеечной монеты, он с облегчением подумал, что это, наверное, к лучшему, и пошел в магазин.
С подарками для Саньки он разделался быстро.
— Для мальчика на семь лет? Пожалуйста! — Продавщица показала несколько костюмчиков.
Он выбрал темный, с какой-то замысловатой эмблемой. В отделе игрушек взял детский рюкзак, насовал в него всяких пистолетов и самолетиков, несколько кульков с конфетами…
Ну а для Лены? Что она любит? Чему обрадуется? Муравьев почувствовал, что он беспомощен: он почти ничего о ней не знает. Потому что все у них с самого начала было не как у людей.
Он приехал домой в свой первый офицерский отпуск. Днем играл со школьниками в волейбол, ездил с ними на какие-то матчевые встречи. Ухаживал за молоденькой десятиклассницей из баскетбольной команды. Но однажды вечером его место в кинотеатре оказалось рядом с Леной. После сеанса он провожал ее домой. Они долго гуляли по затемненным улицам поселка, что-то вспоминали, что-то рассказывали и разошлись по домам, когда уже совсем рассвело.
Спустя несколько дней он пришел к Лене в гости. Посреди широкого заросшего муравой двора на разостланном одеяле она играла с пятилетним племянником.
— Тебе бы замуж надо, — сказал Муравьев. — Вон как у тебя с такими карапузами получается здорово.
— Никто не берет, — смеясь, ответила Лена. — Я бы сразу.
Муравьеву нравились ее волосы — белые, как вымокшая и выгоревшая на солнце солома, нравились зубы, шея, ноги, крутые брови и манера разговаривать — не то с иронией, не то всерьез, нравилось, что через год она закончит институт.
— А почему бы тебе не выйти замуж за меня? — спросил он полушутя-полусерьезно.
Во двор вошла Валя, подружка Лены из соседнего дома.
— Действительно, Ленка, — сказала она, — почему бы тебе не выйти за него замуж?
— Разве я сказала, что не хочу? — В ее глазах сидели бесенята. — Хоть сейчас!
— Сейчас так сейчас, — продолжал шутить Муравьев. — Надевай белое платье, и поедем в загс.
И они действительно поехали. Заполняли в загсе какие-то бланки и попросили, чтобы их расписали без месячного срока, так как через неделю у Муравьева кончался отпуск.
Закутанная в платок работница загса посмотрела отпускной билет Муравьева, подумала и сказала:
— Приходите через четыре дня.
Муравьеву было немножко неловко морочить голову пожилой женщине. Он знал, что ни через четыре, ни через десять дней они не придут.
Но пущенный под уклон камень уже набирал скорость, постепенно образуя лавину. Шутя, они объявили всем знакомым, что через четыре дня свадьба, шутя обсуждали совместные планы на будущее, шутя выбирали на полках магазинов друг другу подарки.
Через четыре дня он пришел к ней в парадном мундире, с огромным букетом цветов — играть, так играть до конца. Он ждал той минуты, когда Лена наконец скажет: «Ну все, пошутили — и хватит».
А Лена, как выяснилось потом, ждала, что эти слова скажет он. Оба держали марку до победного; и когда им вручили брачное свидетельство и проштемпелеванные документы, оба притихли, пытаясь осмыслить случившееся…
Шумные поздравления друзей, восторги и удивления — все это казалось Муравьеву каким-то придуманным спектаклем. Ведь он до этого дня еще ни разу даже не целовал ее.
— А ты готовить умеешь? — спросил он тихо, когда они ехали в автобусе домой.
— Чего не умею — научусь, — так же тихо ответила она.
«Для сослуживцев это тоже будет сюрприз, она им должна понравиться, — думал Муравьев. — Что до остального — все постелено станет на свое место».
В тот же день родственники начали готовить свадьбу. А молодые все никак не могли понять, что с ними приключилось. Вечером он, как и прежде, провожал ее домой после кино. У калитки спросил:
— Где мы будем спать, жена?
— Я у себя, ты у себя, — сказала она.
— Лена, но ведь…
— К этому, дорогой муженек, надо хотя бы морально подготовиться, — грустно улыбнулась она. — Не спеши. Всему свой час…
Свадьба была шумной, могучей. Но Муравьев пил мало. Это была его последняя ночь дома. Завтра — в часть. Лена оставалась еще на десять дней дома, а потом — в Минск, где ей предстояло целый год учиться.
Когда гости разошлись, Муравьев лег поперек Лениной кровати и заявил, что сегодня он не уйдет от нее. Лена не возражала. Она присела рядом, перебирала пальцы его руки, что-то рассказывала и незаметно усыпила его.
Первый раз он поцеловал ее, когда садился в поезд. Это был торопливый холодный поцелуй, от которого осталась легкая и непонятная тревога. Он пытался убедить себя, что таким образом приходит счастье, что любовь тоже придет, если очень этого захотеть, и что в народе не случайно есть пословица: стерпится — слюбится…
Лена прилетела к нему в дни своих зимних каникул. Они шли через тундру к поселку, где жили летчики, под ногами скрипел снег, покрытые длинным инеем карликовые березки приветственно покачивали веточками, похожими на ветки кораллов.
— Видишь, какая у нас красота, — сказал Муравьев.
— Вижу, — неопределенно ответила Лена.
Вечером пришли друзья, были длинные тосты, хорошие пожелания, мудрые советы.
Когда все разошлись, Лена выключила свет, разделась и юркнула под одеяло. Муравьев присел на кровать, долго курил, не решаясь лечь. И только когда она сказала, что пора спать, он разделся и, сильно волнуясь, прилег рядом. Его волнение передалось и Лене. Она положила ему руку на лоб, ощупала нос, губы, брови, погладила волосы.
— Спи, — сказала. — Сегодня спи. Отдохни. А завтра все будет так, как ты хочешь. Ладно?
Ему ни в чем не хотелось ей отказывать, не хотелось огорчать. И он согласно пожал ее руку, хотя уснуть до утра так и не смог.
…Позже он не раз вспоминал эту ночь и неизменно приходил к выводу, что Лена поступила тогда очень мудро. Спустя сутки они уже чувствовали себя проще и уверенней, и близость к ним пришла так же естественно, как приходит утро, как приходит весна…
Окончив институт, Лена взяла свободный диплом и приехала к нему. Потом на всю зиму уехала к родителям. У них родился Санька. Когда Муравьев весной получил отпуск, малышу было полгода. Лето они провели вместе. Но вот началась полярная жизнь. Лена захандрила и по его совету уехала к родителям во Львов. Побывав у них в гостях, она стала еще больше сетовать на свою неудачную судьбу. Ей хотелось хоть немного пожить в городе рядом с театрами и хорошими магазинами, побыть, как она говорила, среди нормальных людей.
Кончилось все тем, что родители оставили ей свою квартиру, Лена устроилась на работу в химической лаборатории Академии наук, Саньку определила в детский садик.
У них не было размолвки. Они просто мирно разъехались и жили каждый своей жизнью. В письмах она беззлобно упрекала его в пассивности, говорила, что при желании мог бы перевестись во Львов, а когда Муравьев ругался, писал ей тоскливые письма, она ничего не обещала, отвечала сдержанно, без грусти и радости.
Последний раз они виделись месяца два назад. Где-то в конце ноября. Будучи командированным в Москву, Муравьев залетел на два дня во Львов. Лена все шутила, старалась побывать с ним у своих знакомых, говорила ему много ласковых слов, называла не иначе как «моя лапушка». Но Муравьеву все время казалось, что Лена играет какую-то нескладную роль, говорит чужие слова.
В конце второго дня она провожала его в аэропорт. Московский рейс задерживался, и Муравьев неожиданно для себя принял решение остаться у Лены еще на одну ночь.