етила она и заправила под косынку светлую прядь волос.
— Подойдите к нам. Не бойтесь.
— А я и не боюсь. Фашистов не боялась, а своих чего бояться. А ну замолчите! — цыкнула она на хныкающих ребят.
Те сразу умолкли.
— Сейчас мы их подзаправим. Вы не желаете с нами?
— Попробуйте найти такого, чтоб не желал. Голод кругом. Но я немножко, ладно. Вот этих если накормите, спасибо вам. — Ее светлые глаза растерянно забегали по консервным банкам.
— Отец-то их где?
— На фронте погиб, а мать вот в этом доме завалило.
— Значит, они не ваши?
— Сестры моей. — Она торопливо кормила изголодавшихся мальчишек, подставляя к подбородку каждого ладонь, чтобы не просыпались хлебные крошки и кусочки тушенки.
— Мать погибла, а ребята как же уцелели? — спросил молчавший до этого Виктор Гай.
— В больнице были, — торопливо ответила женщина, — хворь-то их и спасла.
— А домоуправ говорит, все погибли, — вставил Пантелей.
— Не был он здесь и ничего не знает. Да не давитесь вы, успеете! — снова прикрикнула она на мальчишек.
Те уселись поудобнее и послушно сбавили прыть.
— Подружка моя с мальчиком в эту ночь тоже в больнице была. Надя Садко.
…Через несколько минут все пятеро ввалились в узкую комнатку деревянного двухэтажного дома, чудом уцелевшего среди каменных трущоб.
— Мы с Надей спим вот здесь, — она показала на старую деревянную кровать, — а ребятишкам на ящике стелем. Уж вы никуда не уходите, я ребят Воронковым отведу, там и Андрюша Надин, а ее отыщу и приведу. Мастер отпустит. Скажу, что от мужа друзья приехали, он и отпустит. А ну, чубатые, пошли!
Мальчики шустро выскользнули в дверь.
— Зовут-то вас как? — вспомнил Пантелей.
— Ольгой, — сказала она и, задержавшись в двери, тихо спросила: — Федя живой? Война кончилась, а от него ни слова. — Заметив смущение офицеров, она спросила еще тише: — Погиб, да?
— Нет, не погиб, — сказал Виктор Гай, глядя Ольге в глаза, — он не погиб. Мы просто еще не знаем, где он.
Когда женщина, притворив скрипучую дверь, сбежала вниз по такой же скрипучей деревянной лестнице, Виктор Гай набил трубку и с наслаждением затянулся.
— Будет сейчас море слез, — сказал Пантелей.
— Надо же было ей пройти мимо нас! — взволнованный удачей все еще не мог успокоиться Виктор Гай. — Разминись мы на минуту — и человек похоронен. Нет, я все-таки везучий!
Ему не сиделось и не стоялось. Он снял кожанку и швырнул ее в угол на какой-то ящик из-под снарядов, быстро заходил по комнате из одного конца в другой.
— Видишь, как ей здесь? А он мне голову морочил.
— Кто?
— Кто же… Сирота.
— Отпустил ведь.
— Не дурак, потому и отпустил… У нас ей будет в сто раз лучше.
— А они ее слушаются. Как старшину новички…
— Кто?
— Пацаны Ольгу.
— А-а…
— Тоже выпала доля. Легко ли ей будет вырастить таких вот двоих архаровцев? Натворила война делишек: дети без отцов, отцы без детишек.
Они и не заметили, как отворилась дверь и в комнату вошла худенькая девочка с большими глазами и тонкой шеей. Голова ее была туго повязана темным платочком — под подбородок, а узелок сзади на шее. В больших мужских ботинках она казалась значительно меньше и тоньше, чем была на самом деле.
— Здравствуйте, — сказала она тихим, простуженным голосом.
— Вам кого? — обернулся Виктор Гай.
— Я Надя Садко, — снова очень тихо сказала она.
— Ты Надя Садко? — не скрывая удивления, чуть не выкрикнул Виктор Гай.
— Да, — тихо подтвердила она. — А вы от Феди?
Виктор Гай быстро глянул на Пантелея, тот тоже вскинул брови. Зная Надю Садко по маленькой фотографии, они оба, не договариваясь, представляли ее высокой, взрослой, красивой. Только такой могла быть жена Федора Садко. А тут девочка шестнадцати-семнадцати лет.
— Я вправду его жена, — еще более хриплым голосом добавила Надя. — Скажите, где он? С ним что-то случилось?
Виктор Гай наконец овладел собой.
— Вы знаете, как нам повезло. Мы уже вас погибшей считали. И случайно Ольгу встретили…
— Вы его давно видели?
— Сейчас все расскажем. — Пантелей взял ее за руку и провел к столу. — Вы садитесь, перекусите.
Надя присела на табуретку, развязала платочек, и оба офицера невольно задержали взгляд на ее темных кудряшках: они были густо припорошены сединой. Теперь, когда она села ближе к окну, Виктор Гай увидел возле глаз лучики морщин, а в плотно сложенных губах затаилась взрослая боль.
— Он живой?.. Только не надо меня обманывать. Я давно приготовилась к худшему.
— Он не вернулся на аэродром, — сказал Виктор Гай. — За несколько дней до конца войны… Если бы он погиб, мы бы знали. Я уверен, он живой. И найдется…
Надя молчала. Ее взгляд остановился где-то чуть пониже забитого наполовину фанерой окна, худенькие руки безвольно лежали на коленях.
Виктору Гаю захотелось как-то подбодрить ее, он шагнул вперед, легонько тронул Надю за плечи — они были узкие и худые, и сказал страстно, словно убеждал не ее, а себя:
— Человек не иголка, вот увидите — все будет хорошо. Он найдется, Надя. Мы с ним в таких переплетах бывали, и все кончалось нормально. — Он снова увидел ее мужские, перевязанные шпагатом старые ботинки. — Федор — мой друг, и мы не оставим вас в беде. Все будет хорошо.
— И не написал никто ничего, — со скрытой обидой прошептала она. — А я уже чуяла беду…
Виктор Гай рассказал, что в домоуправлении ее считают погибшей, что там есть письмо о том, что Федор Садко пропал без вести.
— Я и так знала, что пропал… Иначе написал бы… Он так часто писал… И письма все пропали в том доме… Андрейка спрашивает, а я…
Ее губы дрогнули, и она замолчала, плотно сжав их. За окном, натужно воя моторами, прошла колонна грузовиков. Они подняли плотное облако пыли. В комнате запахло пеплом и битым кирпичом.
Виктор Гай раскурил потухшую трубку.
— Мы вас с Андрюшкой заберем к себе, — сказал он.
Надя будто не услышала этих слов. Или их смысл не сразу дошел до нее, или ей хотелось обдумать что-то, чтобы ответить, но со стороны казалось, что она не услышала сказанного. И Виктор Гай торопливо выложил все, что давно заготовил для этого разговора.
— Квартира у нас на все сто, не то что эта дыра. Три комнаты, кухня. И все бесплатно. Паек летный будете получать. Школа рядом. Мы уедем прямо сегодня. Пантелей сейчас за билетами, а мы с вами за Андрюхой. Сколько вам на сборы надо времени?
Не поднимая головы, она вдруг сказала тихо, но очень твердо:
— Да нет, я никуда не поеду. Спасибо.
— Как не поедете? — не понял Пантелей.
— Не выдумывайте, — мягко упрекнул Виктор Гай. — Мы с Федором еще давно договорились — если что, помогать… Дело это решенное. А вы…
— Пожалуйста, не обижайтесь, но я не могу с вами… Мы уж как-нибудь выгребемся… Федя будет нас здесь искать. Я не могу.
— Во-первых, когда Федор найдется, он в первую очередь заявится в свой полк…
— А во-вторых, — перебил Пантелей, — вы не выгребетесь. И себя загубите, и мальчика. Голод не тетка. Зараза всякая, крысы бегают…
Вошла Ольга. Наверное, тоже отпросилась с работы. Увидев ее, Надя вдруг всхлипнула и, уже не скрывая обиды, спросила:
— Ну что, что вам от меня надо? Ну что вы пристали? Одна я здесь такая, да? — И заплакала.
Ольга быстро подбежала к ней, обняла, окинула растерявшихся офицеров холодным взглядом.
— Ты что, Надюшка, а? Что им от тебя надо, а?..
Она гладила Надину голову, словно это была ее дочь или младшенькая сестричка.
— Не надо, Надюшка, не надо. Возьми себя в руки. Ты же никогда не плакала, уймись. Что они хотят?.. — Глянула на Пантелея, на Гая. — Что вам от нее надо? Ну?
— У нас там трехкомнатная квартира, паек летный ей выделили, будет жить как у Христа за пазухой. Все бесплатно, — Пантелей говорил растерянно, не зная, куда деть руки.
— И Федор меня просил, — добавил Виктор Гай. — Говорил: «Если что — сына поставь на ноги». И я пообещал… А она в слезы…
— Правда, Надюшка? — В голосе Ольги уже звенели совсем другие нотки — казалось, она вот-вот прыснет смехом. — Правда, да? — Она вдруг подолом своей юбки вытерла Наде нос. Жест был настолько неожиданным и трогательным, что Виктор Гай с большим трудом удержался от улыбки.
— Только поэтому ты и плачешь, да? — допытывалась Ольга. Надя кивнула головой. — Вот дурочка! Мне бы такое горе. — И, повернувшись к Виктору Гаю, заверила: — Поедет, поедет. Это она от радости растерялась. Поедет.
Надя отвела Олины руки.
— Что ты за меня решаешь?
— Поедет она, — тем же тоном сказала Ольга. Только теперь она уже глядела Наде в лицо. — Еще как поедет!
— Никуда я не поеду.
Это было сказано так твердо, что Ольга взорвалась:
— Псих необразованный! Думаешь, что языком мелешь? — Повернулась к Виктору Гаю, к Пантелею: — Выйдите за дверь, мы поговорим с глазу, на глаз.
Гай и Пантелей торопливо вышли, прикрыли скрипнувшую дверь. И сразу же четко услышали Ольгины слова:
— Надька, родненькая, ты не представляешь, как тебе повезло. Это ж летчики! Они тебя на руках носить будут. У них денег — девать некуда! Будешь и одета и накормлена. И Андрейка у них будет, как сыр в масле. Что ты себе думаешь? Дура ты набитая. Замуж выйдешь.
— У тебя одно на уме…
— Не прикидывайся, у каждой из нас это на уме. Мне б такое предложили… Да я бы на четвереньках поползла! Только кому я нужна с этими довесками да с мордой моей отвратительной…
— Выдумываешь… Ты такая красивая…
— Не утешай. Знаю цену себе.
Виктор Гай и Пантелей переглянулись. И оба сразу вспомнили, что давно не курили. А Ольга продолжала:
— Я здоровей тебя в два раза, и то уже сил нет. А ты? Еле-еле душа в теле. И Андрейка весь желтый. Ему учиться скоро… Да и ты сможешь… А что тут? Глину месить? Дура ты! И гордость твоя дурацкая… Кабы меня так пригласили… Господи, я бы жизни для такого человека не пожалела!.. Я бы его и обсмотрела, и обласкала… Собирай свой узел и поезжай. Может, тебе будет так хорошо, что и мне чем поможешь. Двое ведь, поднять их надо… Будь умной, Надюня. И не сердись на меня…