Габриэль Гарсия Маркес. «Хроники объявленной смерти». Перевод на английский.
– Прочитай ее, – приказал Джим. – И скажи мне, кто там виноват в конце концов. Скажи мне, кого ты, как юрист, считаешь возможным обвинить.
– И должна ли я написать заключение по делу на пяти страницах, профессор Мориарти? – съязвила я, переставляя пешку на НЗ. – Или я буду сдавать тест завтра?
Он вздохнул и откинулся в кресле:
– Ты не обязана это читать. Я просто подумал... Это хорошая книга. Правда.
Я не ответила, хотя понимала, что угрюмое молчание выглядит ребячеством. Совершенно иррациональное поведение.
Да, я могу быть «шершавой», Джин. Но ты прекрасно знаешь, что я держу себя в узде. Я делаю ошибки, когда я вне себя, а ошибки –- это то, чего не может позволить себе отпрыск Вильяма Холмса.
Я двинула пешку на Е5 – ход настолько бессмысленный, насколько можно представить. Но просто в один момент игра вовсе перестала меня интересовать, и уже через пятнадцать ходов Джим объявил:
– Шах.
Прошла минута, и за это время я только лишила моего короля последней защиты. Так что когда он прикончил меня с «Мат, Холмс!», я могла лишь свирепо таращиться на него.
Помнишь ту ночь, когда ты проснулась от моего плача?
Я сказала тебе, что читаю очень грустную книгу, и это на самом деле было ложью. Нет, «Хроники объявленной смерти» не вызвали во мне сильной печали, это чувство родила моя попытка осознать, кого обвинить в убийстве: того, кто его совершил, или всех жителей деревни, которые знали, но ничего не сделали, чтобы предотвратить.
И подо всем этим клубком противоречий, за ритмом предложений крылась история любви. Девушка, Анджела, чью жизнь контролировали находящиеся рядом мужчины, и чья ценность определялась исключительно тем, что она могла дать.
Девушка, в конечном итоге понявшая, что она хочет от жизни...
Но оказалось слишком поздно заявлять свои права, ибо и у нее, и других остался лишь один выход: бессмысленная предсказанная смерть.
Я не сказала Джиму, что плакала, читая книгу.
На следующий день, занимая место у шахматного столика, я лишь объявила «Все в деревне виноваты».
Садовники работали как раз под нашим окном, подстригая траву и ровняя живую изгородь, так что партия началась под жужжание газонокосилок и треск ветвей. Мы зашли далеко в миттельшпиль, когда они закончили, и я наконец получила возможность добавить:
– Селяне знали, что братья планируют убить Сантьяго, но никто не вмешался.
– Так кого нужно наказать? – спросил он.
– Братьев.
– Даже если все вокруг были столь же виноваты?
– Ну... «все вокруг» не били Сантьяго ножом до тех пор, пока его внутренности не вывалились в грязь. Это сделали братья Анджелы.
Джим потряс головой, но вовсе не в раздражении.
Его глаза заискрились, когда он двинул слона вперед, чтобы взять мою пешку.
– Ты слишком умна для юриста, Холмс. Слишком умна, чтобы верить в нереальное.
Я сходила ладьей на Д4, поставив под удар черного коня.
– Ты хочешь сказать, что правосудие нереально, Джеймс?
– А что реально? – он махнул рукой в сторону доски. – Ни правила. Ни игра, – мотнул головой в сторону окна, волосы его колыхнулись, и у меня скрутило нутро от совершенства этого движения. – Ни подстриженные деревья. Ни Джонс, что их стрижет. И меньше всего – система юриспруденции, степень по которой ты собралась получать. Все это лишь мифы. Огромные кучи лжи, в которую мы все согласились верить. Единственная причина, по которой они имеют над нами власть, состоит в том, что мы им позволяем.
Я готова признать, что моя челюсть немного отвисла.
А затем, вся такая уравновешенная и красноречивая, я выдавила:
– Ха?
И Джим рассмеялся. Возможно это был десятый смех, или сотый, который я вызвала у него, но этот смех все равно опрокинул меня вверх тормашками.
Но пусть даже я летела в пропасть – стремительно и с ревом крови в ушах – дебилизм следующего хода Джима, поставившего ферзя на Е6, позволил моему мозгу вернуться в нормальный режим, а рту дал шанс произнести вполне связно:
– Все эти штуки, Джеймс. Эти... мифы. Они дают нам порядок. Рамки, чтобы жить в них.
– Они также дают нам войну, Холмс. Геноцид и бедность, – он обвел взглядом библиотеку. – И высший класс. Разве ты не видишь это? Общая мифология – вот что создает «нас» против «них».
– Нуууу? – я протянула это слово, чтобы подчеркнуть свое полное замешательство. – Тебе хочется, чтобы воцарился хаос? Никаких школ, правительств или игр? Неужели ты анархист, Джеймс?
– Едва ли, Холмс, – он фыркнул. – Более вероятно... Давай скажем, что я тот, кто хочет разобраться в том, что все же реально. Я хочу нащупать это, чем бы оно ни было. Поэтому, пока остальной мир сидит в уютных, лишающих памяти стеклянных домах, я буду ходить сквозь стены.
– Ого? – сказала я с фальшивым интересом. – И как вы планируете делать это, сэр?
– Так же, как и всегда, – и вот она появилась снова, Джин, та печальная, надломленная улыбка.
Чтобы сгинуть через мгновение, когда он поставил локти на стол и сплел пальцы над доской.
– Хочешь узнать кое-что обо мне, Холмс?
– Да, – отозвалась я слишком уж пылко.
Но он не заметил, поскольку смотрел вниз, на фигуры.
– Я явился в «Бейкер-стрит» не просто так. Я ищу кое-что, и когда я это найду... Ничто больше не будет держать меня здесь.
Я похолодела:
– И что именно ты ищешь?
– Ключ, – сказал он спокойно. – К двери, которую многие хотели бы держать закрытой.
И в этот момент я осознала: да, он действительно племянник Грегори Мориарти, и как его дядя, он собирается исчезнуть со свистом, опозорив и подставив при этом людей, которые, по его мнению, поступают неправильно.
Но не успела я как следует обдумать, что это может значить и какой именно «ключ» он разыскивает, он сказал:
– И кстати... мат.
Я моргнула, потерявшись на мгновение... я совершенно забыла, что игра не закончена. Но погодите, разве Джим не отдал мне ферзя несколько ходов назад?
Я уставилась на черные и белые клетки... и застонала.
Поскольку этот гад использовал тот же трюк, которым брал меня каждый раз: мат Бодена... чертов мат Бодена!
Прошел еще месяц.
Одно и то же каждый день. Рутина. Я против Джима. Белые против черных.
Он выигрывал чаще, чем раньше, но меня это не слишком волновало, хотя волновало кое-что другое.
Однажды мы сделали наш первый «вечный шах».
Это произошло в начале декабря, тот день, когда я пропустила репетицию оркестра, помнишь? Я сказала тебе, что у меня были судороги, но правда в том, что мы просто засиделись за доской.
Предыдущей ночью папа сказал мне и брату Майку, что если мы не закроем семестр с наилучшими оценками, то можем не рассчитывать на поездку с семьей на Арубу. Ну что за ничтожество, слушай?
И на этом фоне Джим продолжал расспрашивать меня о тебе, Джин: каково это – быть дочерью сенатора? была ли она когда-нибудь в Капитолии? говорила ли она хоть раз о политике?
И я завидовала, и я нервничала. А в таком состоянии Ширли Проигрывает В Шахматы, и поэтому я закончила партию в тот день, оставшись с одним-единственным королем.
В свою защиту могу сказать лишь, что у Джима дела обстояли лишь немного лучше: король и ладья. Мы тогда долго просидели над доской, и я здорово устала двигать свою фигуру туда-сюда.
– Хватит гоняться за моим королем! – прорычала я.
– Если я вижу способ поставить шах, – огрызнулся он. – То я несомненно его ставлю! Как насчет того, чтобы ты наконец перестала убегать от моей ладьи?
– Давай согласимся на ничью. Иначе эта партия никогда не закончится.
Пауза, а затем его брови игриво поднялись:
– И что произойдет, если партия не закончится?
– Я пропущу репетицию, и это не есть хорошо.
– Почему? С этого начнется Апокалипсис? Огонь! Чума! Голод!
– Ха-ха! – я щелкнула королем по доске: этот ход я повторяла уже десять минут.
А потом он взял свою ладью... пауза, его пальцы сомкнулись на зубчатой верхушке. Губы изогнулись, и Джим двинул свою фигуру по диагонали, а не по прямой!
Я моргнула.
Потом дернула головой, точно персонаж мультика, словивший пощечину:
– Ты не можешь этого сделать.
– Кто это говорит?
– Правила!
– Те самые, которые не имеют значения, что мы с тобой, Холмс, прекрасно знаем. Если только мы оба в одну и ту же минуту перестанем в них верить, – его ухмылка становилась шире и шире, и я понимала – по тому, как поднимались волоски у меня на затылке – что угодила прямиком в ловушку.
Но меня это не волновало, поскольку мой пульс набирал скорость, а живот прихватывало, но в хорошем смысле слова. Не так, как когда у меня была сальмонелла, а так, как в том аттракционе на Универсал Студиос.
И я хотела, чтобы это длилось подольше.
Так что когда Джим заявил «С этого момента ладьи ходят по диагонали, а короли могут двигаться как ферзи», я не стала спорить, я просто вошла в новый ритм и выиграла. Часом позже, ровно в тот момент, когда прозвенел звонок, отмечая окончание четвертого урока и нашей репетиции.
И знаешь что?
Апокалипсис не наступил, и Майк сказал мне, что Аруба – полное дерьмо.
В январе «Скотланд-Ярд» выиграл у нас матч. Ну конечно.
Папа был в бешенстве – ты помнишь тот телефонный звонок, когда ты сказала, что его вопли были слышны даже в ванной, – но меня это не расстроило.
Ну да, остальных из нашей команды расстроило, ты должна была видеть, какие понурые они сидели в автобусе, когда нас везли обратно в «Бейкер-стрит».
Боялись, что я начну орать.
Но я не орала, я вообще едва думала о «Скотланд-Ярде» или о том, что как, в который уже раз, я напоролась на свое вечное проклятие, на долбаный мат Бодена. Нет, вместо шахмат мой ум занимали мысли о новой книге, полученной от Джима: «Педро Парамо», история, скрученная из призраков и чистилища, и жизней, что могли бы быть.