Ни я, ни он не заговаривали.
Но в отличие от той тишины, что навестила нас ранее, когда целая вселенная укачивала меня и называла другом, эта новая тишина была напряженной. Я могла слышать, как тикают внутренние часы Джима, и не оставалось сомнений, что присоединенная к ним бомба готова взорваться.
Бриз пошевелил его волосы в тот момент, когда он прикусил ноготь на большом пальце. Равнодушное движение, которое я не набралась смелости прервать. Я смотрела. Ждала.
Наконец он двинулся ко мне, и в это мгновение шорох его джинсов оказался слишком громким, чересчур реальным. Таким, от которого не уклониться, как и от глаз, что неотрывно смотрели на мое лицо. Тьма за стеклышками очков.
Мое сердце забилось быстрее, и не из-за мыслей о том, что он может поцеловать меня – хотя бог знает, что я хотела бы этого, – а из-за того, что нечто пошло не так, вырвалось за пределы.
– Что, Джеймс? – спросила я, и вышло грубее, чем я задумывала.
Рухнуло заклинание, что лежало на нас двоих.
Он нахмурился. Этот взгляд убивал меня, эта пауза убивала меня.
И наконец:
– Я видел, что ты подалась в Гарвард, Холмс.
Ничто не могло удивить меня больше: я никому не говорила, что отправила заявление о приеме по и-мейлу и получила ответ, ни тебе, Джин, ни родителям.
– Откуда ты знаешь?
– Я пошарил немного на школьном сервере, – он сказал это совершенно небрежно, как будто все было в порядке вещей. Как если бы мне не стоило злиться из-за этого.
Но я злилась.
– Что ты делал на школьном сервере? И зачем ты залез в мою почту?
Он поднял ладони:
– Это не было намеренно, Холмс. Я говорил тебе, я здесь, чтобы кое-что отыскать.
– Ключ, – сказала я, насмешливо и жестко. – Чтобы ты мог ходить сквозь стены и творить прочие глупости, которые тебе так по душе.
Это проняло Джима, я увидела, как его лицо обвисло.
– Кто-то должен нарушить правила, – наконец произнес он. – Как я еще могу помочь тем, кто благодаря этим самым правилам обращен в рабство?
– А почему вообще ты должен кому-то помогать? И если кто узнает, что ты взломал школьный сервер, тебя исключат.
– И что? Что произойдет, если это случится? Почему это тебе волнует?
– Потому что... – я остановилась, сглотнула, собираясь с мыслями и успокаивая сердце, что лупило по желудку как бешеное.
– Что «потому что»?
– Ничего, – я глянула вниз, на прятавшийся в тени листок с моими расчетами.
Медленный ритм доносился из спортзала в этот момент, точно в такт с тем напряжением, что поднималось в моих легких. Та же самая ярость, которую я ощущала в тот момент, когда Джим поджаривал меня на решетке по поводу карьеры юриста.
Иррациональная. Детская. И вскипающая слишком быстро.
И почему я всегда должна исповедоваться в том, что чувствую? Разве не очевидно?
Но Джим не стал давить на меня, по крайней мере, сразу.
– Так ты будешь поступать? В Гарвард? – спросил он.
– Конечно.
– Тогда почему ты не рассказала никому о том, что тебя приняли? Ширли, прошло две недели. Чего ты ждешь?
У меня перехватило дыхание: он произнес мое имя, первый раз за все это время он произнес мое имя, и этого оказалось слишком много.
Я наклонилась к нему, одно плечо в комнате, другое на улице, и спросила:
– Чего ты хочешь от меня, Джим?
Он потряс головой:
– Не заставляй меня говорить. По крайней мере, если ты не готова ответить «да», – голос его стал мягче, а сам он совсем чуть-чуть, но сдвинулся ко мне. – Или ты готова?
– Ты собираешься уйти из школы, – наши лица разделяли несколько дюймов. – Отыщешь то, что тебе нужно, и все, фьють... Но я-то не собираюсь.
– А ты могла бы, – пробормотал он, склоняясь ближе. – Пойдем со мной, Холмс.
– Куда?
– Наружу.
– Мне нужно нечто большее, Джим, – мой лоб захрустел от напряжения. – Я не ты. Мне нравятся правила, мне хорошо внутри структуры.
– Я понимаю, – он еле заметно кивнул, и бомба наконец взорвалась.
Сдетонировала внутри моей грудной клетки, и породила единственный тяжелый удар по ребрам. А затем случилось то, к чему так долго шло дело. Случилось... нежно.
Это единственное слово, которым я могу описать все, что произошло, как Джим притянул меня к себе, как прильнул ко мне, как его глаза стрельнули от моих губ к глазам, чтобы уж точно удостовериться, что я этого хочу.
Я хотела. Так сильно, что готова была утопиться.
Он уничтожил пространство между нами, наши губы тронули друг друга: легчайшее соприкосновение, его верхняя чуть пощекотала мою нижнюю. И это все. Только я не могла дышать. Двигаться. Думать.
И те десять секунд, десять минут или сколько бы там времени ни прошло, я ощущала то реальное, что находится за всеми границами, снаружи. Свободное падение. Джим и я, вместе на один великолепный момент.
Его руки, куда более теплые, запутались в моих волосах.
Мои руки, немного похолодевшие, обхватили его лицо.
Глубоко. Долго. Страстно. Джим целовал меня так, словно мы умирали.
Поскольку время вышло, и поцелуй обернулся прощанием.
Эта история заканчивается поцелуем.
Ну да, конечно, когда я смотрела, как Джим уходит прочь, и ночь глотает его, я молилась, чтобы увидеть сто еще. О том, что наше время вышло сейчас, но не навсегда.
Хотя я знала. Люди не целуются так, если это в самом деле не последний раз...
На следующий день, в субботу, я пришла в библиотеку, поскольку не знала другого способа отыскать Джима. Ни телефонного номера, ни и-мейла. И хотя я не думала, что он самом деле там окажется, я все равно решила проверить.
Ты вероятно не помнишь, но это был роскошный зимний день, такой яркий, что солнечные лучи пробивались даже через пыльные окна, и ласточки метались снаружи, оставляя движущиеся тени на паркете.
На моем кресле лежал потрепанный красный томик с золотыми буквами на обложке, «Сказки» братьев Гримм, и смех запузырился в моей груди при виде этой книги. И стих, когда мой взгляд упал на доску, туда, где две фигуры сияли в солнечных лучах.
Белая королева и черный король, оба на боку.
Мат.
Я не заплакала.
Я думала, что не сдержусь, но когда я села за стол, глядя на эти фигуры, слезы даже не пощекотали мои глаза, ни единый всхлип не родился в легких. Вместо этого теплая волна пробежала по моему телу, от пальцев ног и дальше, выше, быстрее, до тех пор, пока я не застыла, улыбаясь и прижимая руки к груди.
Я улыбалась так широко, что у меня заболели щеки. Ребра и горло тоже.
В конце концов я подняла с кресла книгу сказок: не было послания или еще чего-то подобного внутри, но я и не ждала, поскольку красный томик и фигуры на доске сами по себе сообщали все, что нужно.
Затем я неторопливо двинулась прочь от стола, от солнечного сияния, ласточек и работающих снаружи садовников. От того крохотного мира, что укрывал нас двоих. Шагая по библиотеке – с очень Мятежным наклоном головы, как я говорила сама себе, – я думала, что все сложится хорошо.
Я верила, как последняя идиотка, что в один прекрасный день мы будем вместе. Что я влюблена в него, и что он, несмотря на все странности, отвечает мне взаимностью...
Но я, Джин, была не более чем мадам Бовари, верящая в сказки, которым никогда не стать реальностью. И именно это разделяло нас с самого начала, хотя я не видела проблемы, пока не оказалось слишком поздно. И это то, что будет разделять нас всегда. То, во что мы верим.
Или нет, даже скорее тот факт, что я, Ширли Холмс, верю вообще во что-то...
А он, Джим Мориарти, нет.
И мы сейчас там, где мы есть, и ничего не сложилось хорошо.
Я должна принести извинения за то, что произошло с твоей семьей, за то, что Джим сделал с ними и со многими другими людьми, когда предал огласке те файлы.
«Чешский скандал» – как они назвали это в новостях, и твоя мама в телевизоре с титром: личный ящик электронной почты сенатора Риты Ватсон взломан; доказательства взяточничества в Сенате.
Я думаю, что помогла ему, Джин – думаю, я помогла ему получить доступ к тем материалам, что в конце концов поставили твою маму лицом к лицу с остракизмом. Только я клянусь, что я ничего подобного не имела в виду, клянусь, я не знала, что делаю. Единственное, о чем я могу гадать... что Джим через твою почту как-то пробрался на сервер твоей матери, и в его распоряжении оказались все ее файлы.
Я также знаю, что «Чешский скандал» привел к тому, что все сошли с ума и ринулись обвинять во всем твою маму. Но пока медиа и массы так сосредоточены на том, как пешки сокрушают королей, они забывают, что не все короли плохи.
Джим определенно забыл об этом, если вообще когда-то знал.
И именно поэтому я должна остановить его раньше, чем он выпустит на волю нового информационного демона. До того, как пострадают невинные.
Да я знаю. Предполагалось, что мы через месяц начнем первый семестр в Гарварде вместе, но я не могу там показаться. Неужели ты не видишь? Пока твоя семья страдает. Пока Джим Мориарти гуляет на свободе, где-то там, снаружи.
Но я найду его, Джин. Я беру уроки информационной безопасности, и то, чему я научусь, я использую для того, чтобы все исправить. Стезя юриста никогда не была моей – по меньшей мере, в этом Джим не ошибся, – но помогать людям и делать так, чтобы правосудие торжествовало... это для меня. Начинаю сейчас и на собственных условиях.
Иногда единственный способ починить сломанную стену – залатать ее изнутри.
Я вовсе не призрак, заключенный в чистилище, и не девушка, ожидающая, пока мужчина определит ее судьбу.
Белый ферзь на Е6. Я иду за тобой, Джим Мориарти.
Мат.
Твой лучший друг
Ширли Холмс
Молодой Мориарти.