– Мэй Фен! – звала матушка. – Где ты?
Деревянные подошвы госпожи Чжи постукивали по вымощенной камнями дорожке.
– Нас прервали, – проговорил Хай Цин. – Досадно.
Он поднял ее руку и скользнул губами по тыльной стороне ладони, и опять все стало как надо, его гибкий рот прижался к ее плоти.
– В следующий раз продолжим, – сказал он, поднимаясь.
И сошел по ступеням павильона точно в тот момент, когда госпожа Чжи появилась из-за поворота.
Рот Мэй Фэн пересох, сердце заколотилось в груди обезумевшей птицей в клетке, дыхание стало частым и неглубоким. Матушка сейчас закричит, позовет сторожей, что охраняют поместье, те прибегут с топотом.
Но госпожа Чжи ничего не сказала, хотя она и Хай Цин оказались на одной и той же дорожке. Мэй Фэн поклялась бы, что увидела, как рукав его синего халата задел руку ее матери, но та даже не посмотрела в его сторону, будто не увидела, будто его вовсе для нее не существовало.
Закрыв глаза, Мэй Фэн не знала, что за чувство в ней сильнее в этот момент – облегчение или страх.
– Дочь, – объявила ее мать. – Почему ты здесь прячешься? Настало время обеда!
Лишь три дня прошло, и Хай Цин появился снова, на этот раз в спальне Мэй Фен.
Девушка провела эти дни наполовину в дымке, размышляя, не привиделось ли ей все пережитое в саду, не начала ли она по какой-то причине сходить с ума? Мысли стали аморфными, медленными и туманными, зато плоть ожила, налилась нежностью и чувствительностью.
Мэй Фэн проходила все ежедневные ритуалы, сидела неподвижно, пока Ручеек расчесывала и укладывала ее волосы, растягивалась на прохладных шелковых простынях, словно в трансе. Ее тело покалывало, щекотка предвкушения танцевала на коже, желавшей ощутить то же самое прикосновение.
Страх и осторожность прятались в одном из темных уголков ее разума, немые и закованные в клетку. Мэй Фэн понимала, что Хай Цин, этот необычный, обольстительный мужчина, таит угрозу. Но это была отдаленная забота. Проблема, которую она, по всей видимости, решить не сможет.
Так что лучше не думать о ней вовсе.
Она лежала в кровати, волосы разбросаны, точно веер, по парчовой подушке, когда вновь ощутила его присутствие. Силуэт Хай Цина появился на фоне одной из занавесей, что окружали кровать, лег на невесомую ткань.
Он излучал силу... и желание. Его страсть была почти материальна.
И она тисками ухватила сердце Мэй Фен, сжала ее горло.
Девушка попыталась отпрянуть, укрыться от него, но осталась лежать на матрасе неподвижная, словно камень. Хай Цин вновь использовал свои чары, лишил ее возможности двигаться... у нее не было шанса убежать или спрятаться.
Он скользнул под шелковое покрывало словно шепот, пальцы переплелись с ее волосами с мягким вздохом. Только мужу позволено видеть распущенные женские косы, только супруг имеет привилегию их касаться. Он прижался к Мэй Фен, забормотал в ухо, обещая счастливое замужество и красивых детей, обещая небесное наслаждение на земле.
Пальцы и губы его бродили по ее шее, по животу, скользили по напрягшейся груди. Девушка задохнулась от удовольствия, хотя страх на задворках ее разума восстал, криком предупреждая об опасности.
– Ты столь же сладка на вкус, как и на вид, красавица, – пробормотал Хай Цин в ее волосы.
«Одно из величайших сокровищ, что есть у тебя, дочь, – это красота», – говорила Мэй Фэн госпожа Чжи раз за разом.
– Наши отпрыски будут ошеломительно прекрасны, – сказал он, а затем поцеловал ее так жестко и глубоко, что она почти задохнулась.
Мэй Фэн ощущала его возбуждение, она помнила все схематические рисунки из Книги Созидания, которые матушка заставляла ее просматривать бесчисленное количество раз. Девушка хотела, чтобы руки ее задвигались, чтобы она смогла оттолкнуть его от себя, но тело предавало ее.
Дверь скользнула в сторону, и голос Орхидеи разбил давящее молчание, что окутывало спальню. Не осталось других звуков, кроме игривых реплик Хай Цина, что проникали в паузы между поцелуями и заглушались ревом ее собственной крови в ушах.
– Хозяйка? – весело позвала служанка. – Я пришла, чтобы погасить лампы.
Вспыхнул свет, скользящие шаги направились через приемную комнату к спальне.
Хай Цин исчез мгновенно и без следа, будто его не существовало вовсе.
Единственным признаком того, что он все же приходил, остался лишь угасающий лихорадочный жар на коже там, где он ее касался, и привкус соли в воздухе, дуновение моря.
«Твоя девственность – сокровище более ценное, чем красота, – не уставала повторять госпожа Джи. – Император ожидает, что его невеста явится к нему нетронутой. Чистой. Не испорти все ради того, чтобы побарахтаться с каким-нибудь глупым парнем».
«Слава богине за то, что Орхидея зашла именно в этот момент! – подумала Мэй Фен, притворяясь спящей. – Пока все не зашло слишком уж далеко».
Она натянула покрывало на грудь трясущимися руками, радуясь, что снова в состоянии управлять телом, и не позволила себе расплакаться до того момента, пока служанка не покинула спальню, оставив хозяйку в темноте.
И не было для нее безопасного места.
Мэй Фэн знала, что если она будет постоянно держать при себе служанок, то их легко отвлечь с помощью магии. Понимала, что если запрется в спальне, или даже в каменном подвале под главной кухней поместья, Хай Цин все равно отыщет ее там. Догадок по
поводу того, с кем девушка имеет дело, не возникало в ее разуме, там тлела лишь мысль о том, что противостоит она не обычному человеку.
Воскуряя ладан каждое утро, Мэй Фэн возносила молитвы Богине Чистоты, просила ее о даровании силы и безопасности. Богиня была известна как девственница и олицетворяла женскую мудрость и всеобщий мир. Девушки часто искали ее помощи в делах сердечных и устройстве брака, и обращались за защитой.
Мэй Фэн упрашивала, чтобы ей был явлен способ противостоять Хай Цину, который – она не сомневалась – принадлежал к роду демонов или иных монстров, умеющих накладывать на себя личину прекрасных молодых людей.
И она не говорила никому о своих трудностях.
Прошло четыре дня после того, как Хай Цин наведался к ней в спальню, когда возбуждения Орхидея ворвалась в главный зал, где Мэй Фэн пила чай в компании матушки. Ручеек примчалась следом за подругой, и лицо у нее оказалось такое же, веселое, радостное.
– Госпожа Джи! Госпожа Джи! – воскликнула Ручеек, переводя дыхание. – Письмо! Императорское послание прямо из дворца!
И она показала футляр из золота, украшенный гравировкой в виде зеленого дракона с пятью когтями на каждой лапе – символ, который может использовать только Сын Неба.
Госпожа Чжи вскочила, едва не уронив стул, выхватила трубку из руки служанки.
Орхидея и Ручеек отступили, но из зала не вышли.
Мать открыла футляр, вытащила из него свернутое послание, и Мэй Фэн увидела темные росчерки каллиграфии на рисовой бумаге и глубокий алый оттиск императорской печати, поставленной в нескольких местах. Госпожа Чжи прочитала послание один раз, потом второй, медленно, тщательно, а затем подняла сияющие глаза и сказала:
– Дорогая дочь. Ты обрела высокую честь быть принятой в семью императора. Стать супругой Сына Неба, боги и богини улыбнулись с небес в сторону нашей семьи.
Матушка подошла к Мэй Фен, шаркая по каменному полу, и стиснула дочь в объятиях, а служанки дружно спрятали лица в ладонях и заплакали от счастья. Новой императорской супруге понадобится ее собственная прислуга во дворце, так что указ резко изменил и их судьбы тоже.
Госпожа Чжи отпустила дочь и погладила по щеке.
Мэй Фэн отпрянула, вспомнив недозволенные прикосновения Хай Цина, вызывавшие желание в теле и пробуждавшие страх в душе.
Но мать не обратила на это внимания.
– Императорский посланец прибудет через три дня, чтобы сопроводить тебя в столицу, – проговорила она, затем повернулась к служанкам, и жестом изящной руки отослала их. – Так что не стойте тут, мяукая, точно кошки! Нужно все приготовить!
Девушки кинулись прочь, болтая на ходу, слова одной и другой мешались друг с другом. Мать же зашагала в другую сторону, забыв о дочери, помня лишь о той сотне задач, которые нужно решить до того, как настанет время для этой самой дочери покинуть родной дом.
Обхватившая себя руками Мэй Фэн осталась в одиночестве посреди пустого главного зала.
Поместье семьи Чжи было погружено в хаос все последующие дни, до самого прибытия гонца от императора.
Мэй Фэн летела на волне этой бешеной активности, словно цветок, брошенный в реку и несомый сильным течением. Ее водили от места к месту, и ей оставалось только кивать в молчаливой покорности, пока ее мать устраивала дела так, чтобы все оказалось завершено к моменту отъезда.
Все шло так быстро и лихорадочно, что у Мэй Фэн не нашлось времени посидеть в одиночестве или побыть с родителями, не говоря уже о том, чтобы попрощаться с ними. Когда прибыл императорский посланец, что путешествовал в огромном экипаже, запряженном шестью великолепными черными лошадьми, в сопровождении процессии гвардейцев под малиновым знаменем Сына Неба, у нее нашлось мгновение лишь на то, чтобы быстро, удерживая жалящие слезы, обняться с матерью и отцом.
Она не хотела уезжать.
– Мы так гордимся тобой, дочь, – сказал отец, широко и радостно улыбаясь из недр густой бороды.
Госпожа Чжи сжала пальцы Мэй Фен.
– Свет твоей удачи падает на всю нашу семью! – воскликнула она. – Пиши нам. Приезжай, когда сможешь.
Супруге позволено навещать родителей один раз в год – если император позволит, конечно.
– Да, отец, – прошептала она. – Да, мать. Обязательно.
А затем посланец Сына Неба проводил ее в императорский экипаж, Орхидее и Ручейку помогли забраться в повозку, набитую сундуками, которые служанки уложили для Мэй Фен. После того, как был зачитан официальный декрет и прозвучали трубы, тяжелые занавески на окнах оказались задернуты, и процессия отправилась в путь.