Каменные статуи людей отмечали ее мрачный путь.
Они изображали молодых и стариков, богатых и бедняков, и объединяло их только одно – ужас, навеки застывший на серых лицах.
Одна крестьянка упала на колени, и схватилась за собственные волосы, молодой ученый превратился в камень, когда выставил перед собой руки, пытаясь отвести от себя неведомое зло. Семи летний мальчик упал на бок, подтянув ноги к груди, копируя позу зародыша, рот распахнут, а глаза закрыты.
Но он закрыл их слишком поздно.
Что было увидено однажды, не может остаться незамеченным – поняла Мэй Ду, осознав силу собственного взгляда.
Не понадобилось много времени, чтобы ее «слава» распространилась широко. Вскоре целые толпы начали преследовать ее, потрясающие копьями и топорами, несущие тяжелые лопаты или вилы.
Ноги людей были не в силах тягаться с ее змеиным телом в силе и скорости, но иногда они загоняли ее в угол, и у нее не оставалось другого выбора, как начинать смотреть преследователям в глаза: просто для того, чтобы выжить. И всегда толпа обращалась в бегство, выкрикивая проклятья и непристойности, стеная в печали и страхе, оставляя позади статуи тех, кому не повезло.
Они швыряли в нее пылающие факелы, и те обжигали зеленые чешуйки на змеином теле или оставляли волдыри на пористой толстой шкуре человеческого торса и рук. Опытные лучники стреляли в нее издали, целясь ей в спину или живот, но она вырывала стрелы и отшвыривала прочь.
Раны Мэй Ду заживали почти мгновенно.
Ее наказание подразумевало страдания в одиночестве, в плену чудовищного облика, причинение смерти, хаоса и разрушений, создание ужаса и печали.
Месяцы складывались в годы, а те строили лестницу забвения.
Поначалу она скучала по дому, по семье, раздумывала, не печалятся ли о ней, и радовалась, что никто из родных не узнает, какая именно судьба ее постигла. Но понемногу лица тех, кого любила Мэй Ду, размывались и бледнели, как и подробности ее прежней жизни.
Иногда из памяти всплывали крохотные обрывки, наподобие того, как пустынный ветер сдувает песок, обнажая давно забытое сокровище – благоухание чая с жасмином, одинокий лотос, сидящий на зеленом листе посреди тихого пруда, звук смеха, что отражается от стен. Все эти вещи порождали тоскливое шевеление в душе Мэй Ду, эти сверкающие, разбитые моменты из прошлого заставляли чувствовать себя обделенной.
Время шло и шло, и эти воспоминания понемногу исчезали.
И поскольку люди продолжали и продолжали охотиться на нее с копьями, ножами и топорами, не оставляли надежды уязвить ее проклятиями и оскорблениями, она, вместо того, чтобы отводить взгляд, стала смотреть в глаза каждому. И получать удовольствие, когда их презрение обращалось в камень.
Мэй Ду знала, что будет жить долго, поносимая и ненавидимая.
Как и желала богиня.
И вот пришел день, когда Мэй Ду нашел тот, от чьей руки, согласно пророчеству, ей суждено пасть.
Сейчас она неподвижно замерла за толстой колонной, одной из десяти, что остались в покинутом храме, поднимавшихся к потолку наподобие часовых. Золотая и алая краска давно обвалилась с обкусанных временем боков, но сами столбы устояли.
Мэй Ду очень хотела посмотреть на героя, о котором меж смертных бежала молва – он, и только он покончит со змеетелым чудовищем.
Пыль рассеялась, и она увидела мужчину не старше двадцати лет, с мечом в одной руке, и щитом, несшим изображение величавого орла, в другой: и тот и другой предмет поблескивали, будучи отполированными до зеркального состояния.
Но не это привлекло внимание Мэй Ду, и не рост молодого человека, и не тугие мускулы на обнаженных руках. Нет, ее взгляд притянуло еле различимое свечение, что окантовывало фигуру гостя: сомнений не было, Бог Моря сиял точно так лее, а значит – этот мужчина вовсе не простой смертный.
Он нес в себе что-то от божества, то ли от рождения, то ли в виде дара...
Кровь зашумела у нее в ушах, и она отпрянула, длинный змеиный хвост зашуршал по каменному полу. Страх охватил ее, поскольку из памяти явились воспоминания о встречах с прятавшим свою сущность Хай Цином, воспоминания, давно похороненные, нарочито забытые.
Она задрожала, и вибрация прошла до самого кончика хвоста.
Мужчина повернул голову в сторону Мэй Ду, и рука его крепче сжалась на эфесе. Его черные волосы были собраны в узел на макушке, отрывая выдающиеся скулы и мужественную линию челюсти. От него исходили запахи металла и пота, и жажда крови, что стала частью ее самой за долгие века, ощущалась в человеке, пришедшем убить ее.
Безумно желавшем убить ее.
Когда-то давно, в первый раз увидев гостя, явившегося в брошенный храм, она испытала желание обрести помощь, найти понимание и избавление. Она испытала надежду, что он собрался освободить ее от несправедливого проклятия, наложенного мстительной богиней.
Но надежда постепенно умирала с каждым визитером, кто заглядывал к ней случайно или намеренно. Уменьшалась с каждой встречей, отравленной их страхом и отвращением, криками, попытками схватиться за оружие, и завершавшейся столкновением взглядов.
Немногие оказывались до такой степени побеждены ужасом, что закрывали глаза. Тогда она пускала в ход клыки, сама ощущая вкус того горького яда, что струился через ее рот.
Дикие животные являлись позже, чтобы пожрать тела.
Ей не приходилось долго ждать.
Но этот возможный герой отличался от других, если верить слухам, и она могла чувствовать это собственным нутром точно так же, как она ощущала яркий запах чужака. Божество коснулось его неким образом, возможно сама Богиня Чистоты послала его сюда в качестве проверки, или Бог Моря выбрал в качестве гонца, чтобы потребовать то, что он взял так жестоко в первый раз.
Мэй Ду не очень понимала, что видит рассудком, но ей являлась невинная девушка, пытавшаяся встать на трясущиеся ноги и привести в порядок разорванное одеяние. Смущение, страх и боль, душевная и телесная, что принадлежали этой девушке, ощущались даже сквозь века.
Гнев наполнил ее, столь же горячий, как и пламя факелов, которые швыряли в нее десятки раз, после чего оставались волдыри на коже и черные, опаленные чешуйки. Подождав, пока чужак отвернется, Мэй Ду скользнула за другую колонну, куда быстрее, чем он успел бы моргнуть глазом.
Глубокое шипение породило эхо в углах, и мужчина замер на месте.
Капли пота возникли у него над бровями, и запах страха разлился в воздухе, кислый и острый. И она ощутила укол удовольствия, втягивая ноздрями этот аромат: возможно, она потратит немного времени, поиграет с ним, как змея с добычей.
Благословенный богами или нет, но с ним все будет, как и с остальными, и закончится воплями невыносимой муки.
Чужак, вскинув меч и подняв щит на уровень груди, двинулся в глубь храма. Движения его выглядели мягкими, уверенными, и он держал голову опущенной, а взгляд – отведенным в сторону.
Мэй Ду ухмыльнулась, совершила акт настолько неестественный, что ей показалось – лицо развалилось надвое, а гнойники и чешуйки на щеках пошли трещинами.
Мужчина скользнул за колонну, а она зазмеилась в сторону единственной уцелевшей статуи: Богиня Чистоты. Обвив изваяние, она зашипела вновь, язвительно и насмешливо, чтобы он услышал и понял.
Мэй Ду поймала отражение гневных змей с ее головы, на миг возникшее в его щите. Чужак подбежал ближе, и укрылся за другой колонной, пропал из виду.
Испустив нутряной, полный ярости и злобы крик, она навалилась всем весом на статую богини. Та закачалась, постамент, выдираемый из пола, издал жалобный треск. Отпрянув, Мэй Ду толкнула уже руками, и изображение небожительницы с грохотом обрушилось.
Она знала, что человек на какое-то время лишится возможности видеть, она метнулась туда, где он укрывался. Обоняние, ничуть не хуже собачьего, не даст ошибиться, укажет, где находится чужак.
Но к ее удивлению, мужчины не оказалось на месте, быстрый, как ветер, он исчез за следующей колонной. Мэй Ду рванула следом, гнев и боль извивались у нее в груди. Припав к земле, она поползла низко-низко, а затем встала на змеином хвосте, чтобы встретить врага лицом к лицу, заглянуть ему в глаза.
Она почувствовала легкое дуновение за спиной.
Повернулась, обнажая зубы.
Вспышка серебра, мысль о том, что слишком поздно, и тонкий свист падающего лезвия.
А затем тьма объяла ее.
Медуза. Вперед!
Бенджамин Алдерсон. Если не будет зла в этом мире, то как мы увидим добро?
Для меня злодеи – исключительно важный фактор в художественной литературе для молодых читателей. Как без них понять, что есть «хорошо» в рамках данного текста? Но существуют отрицательные персонажи, что не являются злом в чистом виде, или по крайней мере стали таковым не с самого начала.
Когда я был ребенком, мне читали греческие мифы, и даже тогда Медуза интересовала меня. Ее история отличалась от других, и я никак не мог понять, отчего ее выставляют негативным персонажем. Я бомбардировал няню вопросами, желая знать, почему Афина наказала Медузу за то, что сделал Посейдон, бог морей.
Была Медуза злодеем или жертвой?
Синди Пон дала новый поворот этой истории в ее «Прекрасном яде». Постаравшись избавиться от однозначности, она полностью изменила характер Медузы по сравнению с тем, какой мы знаем ее из греческой мифологии, и принесла миф в реальность двадцать первого века новым и необычным образом.
Окей, Бен, глубокий вздох. Эта история мастерски играет с твоими эмоциями, особенно беседа между госпожой Чжи и мастером Яном, когда последний собирается рисовать портрет главной героини.
Их обмен словами полон юмора и шуток, и я не раз хватался за живот от смеха.
И здесь же находится мой любимый кусочек всей истории: «Я уверен, что она столь же чадородна, как и свинья с девятью парами сосков». Эта фраза, в которой дерзость переплетена с сарказмом, и все это нацелено на то, чтобы шокировать госпожу Джи.