Она поднялась и повернулась ко мне лицом, ее глаза оказались светло-голубыми, яркими и искрящимися... но нечто глубокое пряталось в них, глубокое и меланхоличное. Приятное личико ее имело форму сердечка, на нем выделялись изящно очерченные брови и пухлые губы.
Она была великолепна.
Да, я встречался с девочками красивее. Но не так уж часто.
Я улыбнулся ей, пустив в ход патентованную тысяче-ваттную ухмылку Валуа, но она осталась напряженной и отстраненной, словно я был вовсе не прекрасным образцом рафинированной мужественности, а непредсказуемым диким зверем, что может атаковать в любой момент. Ее глаза то и дело возвращались к моему луку, будто оружие в моих руках заставляло ее нервничать, словно она видела позади меня ряд из призраков животных, убитых с его помощью.
Ну ладно, что же, самое время показать, что я вовсе не дикарь.
– Здравствуй, незнакомка. Я – Брам Валуа Второй... Валуа, как город неподалеку.
Она протянула руку, и позволила ее пожать, но затем вырвала с такой резкостью, будто прикосновение причинило ей боль. Отступила на шаг и вцепилась в свою книгу.
До этого момента я не услышал от нее ни слова.
Новый взгляд на мой лук.
Я прищурился:
– Надеюсь, ты не одна из тех веганок, что готовы обниматься со всеми деревьями? Потому что я охотник, и горжусь этим.
– Нет.
– Что «нет»?
– Я не веганка, готовая обниматься с деревьями.
– Отлично, – я расслабился, и еще раз полыхнул в ее сторону своей улыбочкой. – Что там у тебя, роман? – и я указал подбородкам на книгу в ее руках.
Она покачала головой, и волосы ее закачались из стороны в сторону.
– Что же тогда? Книга заклинаний? Или ты читаешь о травах, ядах и кипящих котлах? Ведь девушка зайдет в такую чащобу лишь ради по-настоящему грязного любовного романа или нью-эйдж-викканского куска дерьма в виде справочника по магии.
Она рассмеялась, и смех ее оказался приятным.
Этого нельзя сказать о многих девушках – некоторые барышни, с которыми я оказывался в компании, издавали смех немощный, ненатуральный или принужденный. Только ее смех был искренним. Искренним и неистовым, как зимний ураган в Скалистых горах, что насыпает три фута снега за двадцать четыре часа.
– Меня зовут Индиго Бё, – сказала она, и это прозвучало столь же искренне и неистово.
Она уселась обратно на подстилку из папоротников, ну а я хлопнулся наземь рядом, отложив в сторону лук и стрелы. Я протянул руку, и она отдала мне голубую книгу. Название у нее оказалось невнятным – «Одинокая охота».
Я полистал томик, ожидая найти дымящиеся сексом сцены или иллюстрацию самодовольной девы, стоящей на вершине холма посреди грозы и читающей заклинание по поводу прелестей сестринства. Но книга оказалась нонфикшеном, описанием жизни волков – изложение их привычек, устройства логова и того, что происходит внутри стаи.
Я вернул книгу хозяйке и поинтересовался:
– И почему ты читаешь о волках?
Она пожала плечами, хрупкие косточки двинулись под небесно-голубым шарфом:
– Просто интересно.
– Итак... ты в нашем городе временно? Позволь мне догадаться... твой папа – знаменитость не первого ряда, что-то вроде профессионального игрока в гольф, и вы явились сюда, чтобы потолкаться локтями с богачами.
Она просто улыбнулась, ее пухлые губы изогнулись очень завлекательным образом.
– Ага, я догадался. Именно поэтому ты не знаешь ничего по поводу этих лесов. Только у меня и у моих братьев хватает смелости гулять здесь, – я указал на огромный мертвый дуб в двух дюжинах ярдов от нас, ветви дерева торчали на фоне неба цвета ее шарфа. – Около ста лет назад точно вот тут повесили трех женщин, и теперь никто не отваживается приходить сюда. Место называют Лощиной Молчаливых Ведьм.
Понятно, что я не рассказал всю историю.
Да, люди не захаживали в эти места, но не только потому, что тут якобы водились призраки, но в первую очередь из-за Чудовища. Но я не хотел пугать ее. Пока не хотел.
Индиго огляделась, словно надеясь обнаружить рядом привидение, взгляд голубых глаз перебегал с одной тени на другую. Потом неожиданный порыв ветра прорвался через кроны и встряхнул все ветви до единой.
Это было начало октября, и шуршание листьев прозвучало громко и резко.
– У меня всегда появляются мурашки, когда ветер творит подобные штуки, – проговорила она. – Он налетел из ниоткуда, словно подслушивал наш разговор и захотел, чтобы мы это узнали.
Индиго погладила собственное предплечье, где на самом деле появились мурашки – я мог их видеть.
– Ага, Молчаливые Леса – жутковатое место, и люди делают правильно, что держатся от них подальше, – сказал я, и тут ветер набросился на нас с новой силой.
Индиго указала на мое предплечье, где тоже появились мурашки.
Со мной никогда ранее не происходило ничего подобного, даже когда стая койотов охотилась рядом с моей палаткой в Орегоне и выла у меня над ухом целую ночь, я остался спокойным, как ночное небо. Когда я наткнулся на медвежонка гризли в районе Банфа, в Канаде, и должен был забраться на тридцатифутовое дерево, чтобы спастись от его матери, мое сердце не забилось быстрее.
Индиго наклонила голову, и на ее лицо упал луч заходящего солнца.
Волосы ее в этот момент почти коснулись земли, и они были прямыми, натуральными и мягкими на вид. Я замер на миг, в восхищении любуясь ее красотой.
Индиго подняла руку и поставила ее между собой и солнцем, заслоняясь от лучей светила.
– Что, они и вправду повесили здесь трех женщин? – спросила она.
– Да. Мой прапрапрадедушка Жан Жорж заставил их замолчать, и поэтому здешние леса и называют Молчаливыми. Да, так и случилось. Спроси, кого хочешь.
– А почему их повесили?
Индиго до сих пор говорила очень мало, так что на мне лежал весь труд поддержания беседы, и это мне нравилось. Я в самом деле не хотел разрушить приятную, тихую обстановку упоминанием о Чудовище, но чем больше я пытался уклониться от ее вопросов, тем более любопытной она становилась.
Таковы уж девушки.
Я оперся локтем о согнутое колено и пробежался ладонью по светлым кудряшкам.
– Это было во времена колорадской золотой лихорадки. Группа веселых девчонок из нескольких салунов создала нечто вроде лиги, чтобы защищать права женщин. Захотели права голоса, права на собственность и того, чтобы с ними обращались как с равными. Они организовывали митинги, пытались создать свой фонд, чтобы все было по закону, но за спинами все называли их Ковеном Валуа.
Солнце закатывалось за горизонт и понемногу становилось прохладно.
Я не хотел показаться мерзляком перед девушкой, с которой только познакомился, но я был раздет до пояса, и приходилось в немалой степени сосредоточиваться на том, чтобы сохранять непринужденный вид и не дрожать, когда очередной порыв молчаливого осеннего бриза касался моей спины.
– Продолжай, – подбодрила она, глаза ее сверкнули. – Что произошло дальше?
Ей было на самом деле интересно, о чем я рассказываю. Ну а как же иначе?
– Ну, попытка сражаться за права женщин в городе, выросшем на волне золотой лихорадки и населенном на девяносто процентов мужчинами, не могла закончиться ничем хорошим. И она не закончилась. Веселые девчонки из Брокен-Бридж присоединились к ковену... я имею в виду, к лиге, и их число увеличилось. Но затем пропал один мальчик. Ему было только четырнадцать, сын мэра. Тело мальчугана нашли в лесу несколькими днями позже, и оно выглядело так, словно его жевали, и не обычные в наших местах хищники вроде койотов, волков или пум, а нечто иное. Нечто более разборчивое... и точное. Нечто, разорвавшее в клочья легкие и выдравшее ко всем чертями сердце.
Индиго содрогнулась.
– Другой мальчик пропал, а затем девочка. В конце концов Жан Жорж Валуа приказал арестовать троих предводительниц ковена, и уговорил продажного священника объявить их «Ночными ведьмами». После этого весь город вышел на улицы. Они швыряли камни в женщин, пока те не упали на колени. А потом их связали и повесили за колдовство и убийство, и все на это радостно смотрели. Психология толпы. Жуткая вещь.
Индиго кивнула, глаза ее были расширены, а дар речи наверняка покинул девушку, потрясенную моим повествованием. Я прирожденный рассказчик – это один из многих талантов, что переходят в нашей семье из поколения в поколение.
– Само собой, повешение трех главных «ведьм» не помогло, в лесу начали обнаруживать новые тела. После первой троицы нашли еще двоих, но Ж. Ж. Валуа не дал сведениям о случившемся просочиться в газеты, просто-напросто застрелив журналиста, что оказался достаточно безрассудным и полез в горы расследовать дело.
Индиго содрогнулась вновь.
Почувствовал ли я тогда угрызения? Хотя бы крошечные угрызения совести? Возможно. Но я был горд, что принадлежу к Валуа. Так что пусть даже один из моих предков повесил нескольких ни в чем не повинных женщин в стародавние времена, чтобы сохранить мир... У кого нет скелетов в родовом шкафу?
Индиго все так же рассматривала меня огромными голубыми глазами.
– С того времени тела все еще находят иногда, погрызенные и изуродованные, – подняв руку, я потер челюсть. – Проходит десятилетие или два, и люди начинают умирать снова.
Ну вот, настало время признания...
– Чудовище живет в этих лесах, Индиго. Монстр охотится на людей и убивает их. Наступает ли засуха или наводнение, или свирепствует эпидемия новой болезни, или волчья стая появляется слишком близко к городу или даже луна выглядит слишком большой или слишком яркой... тут же начинаются разговоры, что Чудовище Молчаливых Лесов снова вернулось и рыщет в окрестностях. Близнецы Беллеруз утверждают, что видели его несколько недель назад, и я посмеялся над ними, но затем...
Индиго вскрикнула.
Я вскочил, хватая лук, крутанулся на месте, выглядывая цель...
Ничего.
Я наложил тетиву, успокаивая дыхание перед выстрелом...
Ничего.
Лишь небо, деревья, папоротники и тишина.