Одержимость танцами – гены покинувшего этот мир молодым несчастного фантазёра, мечтавшего с высоты сцены ловить восхищённые взгляды публики, переплетённые с моим воспитанием, научившим тренироваться до изнеможения.
Тот вечер изменил всё. Забыть бы его, но двадцать лет не помогли, и ничто не поможет.
Звонок друга в конце рабочего дня. Довольный голос. Грандиозная новость! Нам надо обязательно встретиться. Сегодня же. Сейчас!
Заехал на машине. Молчаливый и взволнованный. Не спешил меня поразить. Приехали в любимый бар.
– Тачка-то зачем?
– А ты думал, я тебя на автобусе повезу? Расслабься, старина. Сегодня ломаем твои правила, совесть ты наша.
Как всегда, накурено. Несколько знакомых лиц. Садимся у окна. Крошки, нет салфеток. Официантка Оленька с радушной улыбкой уже плывёт к нам через весь зал, а я, зажав мизинцем край манжеты свитера, размашисто провожу рукой по деревянному столику. Можно начинать.
Друг без раздумий заказывает только бутылку коньяка и просит вернуться удивлённую Олю чуть позже. Наливает от души на двадцать минут разговора и требует: «Пьём сразу, без тостов и промедлений».
Пойло дерёт горло. Он тут же наливает, на этот раз меньше.
– Ты куда гонишь, бродяга?
– Узнаешь – поймёшь.
– Угу.
Мы выпили ещё, освоились в резко наступившем опьянении. Он попросил какую-то еду и уставился на меня. Никогда не умел делать вступление. К тому же, если новость грандиозная, зачем мучиться с плавной подводкой, сказал он. Правильно. Только мне бы она потребовалась.
– Короче, я стану отцом… Ты не рад за нас?
– Нет, что ты. Это очень мощно. Ты прав – грандиозная новость. Поздравляю.
Мы обнялись. Друг освободился и поспешно схватился за бутылку. Я воспользовался паузой, пока он выверял соответствующую первому тосту дозу, и сбежал в туалет.
Это крах. Чахлая надежда рухнула с этой новостью. Пока они были простой парочкой, этот союз в любой момент мог развалиться. Я не желал другу зла, но и от своей любви не спешил отказываться. Идеальный вариант: он устаёт от конфликтов, снова влюбляется, изменяет, и тут же появляюсь я, чтобы успокоить брошенную девушку. Классический сюжет.
Новость всё меняла. Да, это не приговор. Беременность может прерваться, парни иногда боятся ответственности, молодые нередко разводятся – жизнь знает тысячу способов разлучить родителей. Но это уже не те варианты, на которых я готов строить своё счастье. Для меня новость означала простую цепочку: беременность, свадьба, роды и долгая жизнь душа в душу.
Заперся в кабинке. Закрыл крышку унитаза, сел. Тут же вскочил. Нервно дёрнул дверцу, вышел. Хотелось орать и ударить кулаком в зеркало. Ограничился стеной. Вернулся к другу, потирая костяшки, дал себя напоить. Он что-то говорил, я не слушал. Первый раз сдался, лежа на лопатках. Жизнь обесценилась за несколько секунд.
Даже не представляю, сколько мы пили. Я задремал, он меня толкнул локтем.
– Братиш, ты, похоже, готов. Поехали домой.
– Поехали.
– О, а как же совесть? Она ж не пьянеет.
– Так ведь новость-то грандиозная.
– Вот тут ты прав, поддерживаю. Даже совести иногда должно быть совестно заявлять о бессовестном поступке.
Странные слова. В этой вычурной фразе, смертельно отравленной тавтологией, я различил стиль и любовь гедониста к жизни.
В другой день я бы не дал ему сесть за руль. Выслушивал даже оскорбления от них обоих, все знали, пьянка и машина в нашей компании несовместимы. В этот раз я не думал, что мы – угроза на колёсах. Жить не хотел, остальное – мелкая возня.
Мы оба неплохо водили. Только я всегда отличался повышенной дисциплиной, он же предугадыванием дорожной ситуации и непоколебимой уверенностью в своих способностях.
Машин немного, поздний вечер в середине недели. Он ехал быстро, уверяя, что «трезво оценивает свои пьяные возможности». Я не очень внимательно следил за дорогой. Глаза слипались. Прилечь бы.
В сотне метров до пешеходного перехода возникла фигура. Какой-то придурок выбежал на дорогу из-за стоявшего у бордюра фургона. Чёрная куртка, чёрные штаны. Освещение совсем слабое. Вряд ли мы могли из той ситуации выйти без потерь. Даже трезвость не спасла бы.
Инстинктивный удар по тормозам с опозданием, руль вправо. Повезло, мы ушли от столкновения с пешеходом, а дальше всё зависело от везения и пристёгнутых ремней. Стоит ли говорить, кто из нас пристёгивался всегда, а кто через раз. Сокрушительный удар в припаркованный автомобиль, тряхануло прилично. Страшная боль в правой руке. Хорошо помню капли его крови и свой крик. Смутные образы врачей, гаишников, наших родителей. Как я ни силился, не мог восстановить ночь после аварии и следующий день. Чётко отпечатались только хруст руки, последние мгновения жизни лучшего друга, его голова на руле, стеклянный взгляд, мои слёзы и ненависть к себе – я же никогда не позволял садиться ему пьяным за руль.
У сына мог быть отец. Его отец. Настоящий отец. Его убило моё равнодушие к жизни. И мальчик обрёл другого отца. Настоящего отца.
Так начался круг, замкнувшийся через двадцать лет: когда мы попали в аварию с сыном, я опять пережил день, который изменил всё.
В больнице я провалялся пару недель. Отделался скромно: закрытая черепно-мозговая травма и перелом руки. Рука до сих пор реагирует на погоду, ноет перед дождём, напоминая об аварии всю жизнь.
После выписки первым делом пошёл к ней. Моя любимая женщина держалась отстранённо, односложно отвечая на все заготовленные реплики. Даже небрежно собранные в хвост густые чёрные волосы гипнотизировали, мне хотелось обнять её крепко и зарыться в этих локонах.
Налила чай, я пытался заполнить неуместными фразами тишину между глотками. Мои слова напоминали сырые дрова, я неуклюже их подбрасывал в затухающий диалог, приближая кончину последнего огонька. Столкнувшись в очередной раз с её молчанием, я разглядывал узор на мощном дубовом столе. Угловатый, с толстой столешницей, внушительными ножками он напоминал мне «Хаммер» – изящность в нём не разглядишь, но его достоинство в основательности и грубой красоте. Этот деревянный богатырь, заполнявший практически всё пространство, – единственное, что мне нравилось на скромной кухоньке со скучными старыми зелёными обоями и аляповатым линолеумом. Повсюду разбросаны её рисунки – в основном натюрморты и пейзажи, акварелью и карандашом, проработанные и схематичные. Ей явно не нравится, что я разглядываю работы. Это только для себя. Сложила в стопку и убрала в шкафчик со специями.
Она избегала лишних слов, каждый её взгляд иллюстрировал упрёк. Я тянул время. Пока не выгнали, я в игре.
Наконец оперлась плечом о дребезжащий холодильник, украшенный парой примитивных магнитиков, и, скрестив руки на груди, перешла в наступление.
– Скажи, зачем ты пришёл.
– Мы не чужие друг другу. Погиб близкий нам человек.
– Как получилось, что вы ехали пьянющие в хлам?
– В смысле?
– Не делай вид, будто даже не понимаешь, о чём я.
– А я действительно не понимаю.
– Вот вспомни, когда ещё вы ездили в таком состоянии? Вспоминай.
– Я не веду учёт наших поездок.
– Никогда! Никогда не позволял сесть ему пьяным за руль. В любой другой день ты бы разругался с нами из-за глотка пива и никогда не сделал бы шаг навстречу после ссоры. Куда делась наша совесть?
– Мы все взрослые люди, я не нянька и не поводырь.
– Ты его убил! Ты убийца.
– Я тоже ехал в этой машине, пожалуйста, не забывай.
– Мне всё равно, что могло быть с тобой. Ты убил его.
Только в этот миг стало заметно, что передо мной женщина, неделю назад похоронившая своего будущего мужа. Она прокричала что-то бессвязное, зарыдала, но позволила себя обнять. Я не торопился. Она успокоилась, и мы долго сидели безмолвно, каждый смотрел в выбранную точку.
– Прости, тяжёлое время.
– Не извиняйся. Я сам жалею, что не удержал его от этой поездки.
– Хорошо, что ты пришёл.
Мы поговорили ни о чём минут двадцать, становилось уютнее.
– Ты беременна…
И снова между нами стена. Она отвернулась и какое-то время разговаривала со стеной.
– Давно узнал?
– В тот день. Он был счастливым.
– Торопился тебе рассказать.
– Почему не поделился раньше?
– Я просила подождать. Примета не очень хорошая.
– Рад, что он успел.
– Что это могло изменить?
– Ничего… Он… светился от гордости.
– Приятно слышать. В последние месяцы его настроение не предсказуемо.
– Перед тем как умереть, он просил меня позаботиться о вас.
– В этом нет необходимости.
– Есть. Ты без денег.
– Всё будет хорошо. Ты бы позаботился без всяких просьб.
– Да, конечно.
– Спасибо. Но мы выкрутимся.
– Дослушай меня до конца.
– Что ты придумал?
– Я хочу сделать тебе предложение.
– Какое?
– Дослушай. Выходи за меня. Я буду рядом с вами. Буду воспитывать вместе с тобой ребёнка, как своего.
– Ты с ума сошёл?
– Говорю же, дослушай. Тебе не придётся думать о деньгах. Я нормально получаю, ты знаешь. Вряд ли твои родители окажут большую помощь, а одной…
– С чего ты взял?
– О ваших отношениях я знаю достаточно. Лишние руки тебе потребуются точно.
– Мы уже с тобой всё решили, я тебя не люблю.
– Я не прошу меня любить. Никаких отношений.
– Если ты хочешь нам помочь, необязательно жениться. Вряд ли тебя об этом просили.
– Но это будет гораздо полезнее, чем заходить к вам раз в месяц прибить гвоздь или давать тебе деньги.
– Я не хочу об этом говорить. Как это будет выглядеть со стороны?!
– Плевать. Мы можем уехать в другой город. Что нас здесь держит? Работы у тебя нет, диплом получила, с родителями не общаешься. Я могу спокойно сняться с якоря, уже проработал этот момент. Уедем, всё начнём с нуля. Из-за денег не волнуйся, заработаю, сколько надо. Я не буду надоедать своей любовью, лезть к тебе в кровать. Только помогу, а развестись всег