Отец ничего не сказал. В гробовой тишине мы зашли в квартиру. Он открыл чемодан, разложил вещи, побрился и лёг спать. Эта утрата, если не убила его, то тяжело ранила. Моей мечте не суждено сбыться.
– Если кинуть в последний день монетку в море, то обязательно вернёшься. Или можешь загадать желание, и оно сбудется.
– Папа, я лучше желание загадаю.
– Только не говори никому.
– А ты уверен, что сбудется?
– Конечно, я сам пробовал.
Не знаю, что там назагадывал себе отец, когда пробовал. Я попросил Чёрное море, чтобы папа всегда оставался таким же весёлым, как на протяжении последних недель.
В ту ночь он оплакивал свою «Волгу», а я желание.
И действительно, отец снова погрузился в свою обычную задумчивость. Таким он и оставался всё время, что я жил с родителями. Позже у него появилась другая «Волга». Он так же пёкся о её состоянии, но не любил.
Помню первую серьёзную уличную драку. Красное на белом всегда смотрится сильно, особенно если это собственная кровь на снегу.
Я лежал на боку, стонал и спрашивал неизвестно кого: «И это всё?!» Думал, что умираю. Никакого страха, только тоска с вялой ноткой удивления: неужели моя жизнь закончится так рано, и я даже не доживу до четырнадцати. Раны оказались тяжёлыми, но ещё опаснее отключиться на морозе и не проснуться. Наверное, я много времени провёл в полудрёме. Никакой борьбы за жизнь, доверился судьбе.
Мать рыдала, сидя на краешке больничной койки. Отец молча метался по палате, наконец остановился и посмотрел строго:
– Сколько их было?
– Двое.
– Как можно позволить так себя отмудохать?
– Отец, мне бутылкой по башне прилетело.
– Если убежать не получилось, нашёл бы тоже что-нибудь.
– Под руку ничего не попалось.
– Когда тебя убивают, надо цепляться за жизнь.
– Ты издеваешься, что ли?
– Тот, кто хочет жить, выживает. А тебе повезло!
– Спасибо за поддержку, папа.
– Заруби себе на носу: в драку не лезь. Но если пришлось, не дерись, а бейся. Это твоя война. Пленных брать не надо. Ясно?
– Ясно, ясно.
– Да и ещё: если выкарабкаешься, это не должно им сойти с рук.
– Милиция искать не будет.
– А я разве что-то сказал про милицию? Её никто не бил. Вызов брошен тебе.
Иногда этот сдержанный, сухой человек меня пугал. Он не говорил лишнее. За его словами стояли пережитые события, как когда-то за каждой монетой золото.
Почему отец не произносил, а вырубал отрывистыми репликами из бесформенной массы жизненного опыта свои правила? О девчонках можно болтать, о машинах трепаться. Когда солдат говорит молодому о драке, только лаконичность и концентрат смысла. Слова должны впечататься в сознание. Их не надо учить или вспоминать, в решающий момент они проявляются, как водяные знаки, и дают команду телу броситься в атаку подобно льву или в особых случаях бежать прочь с невиданной скоростью.
Эх, отец. Ты всегда переживал, усвоил ли я урок. Сделал, как ты сказал. Выписался, восстановился, набрал форму, выследил их по одному и в течение пары недель отправил обоих в больницу. Ничего тебе не сказал. Ты бы всё равно промолчал в ответ. Или удостоил бы меня незаметным кивком.
Ты никогда не поймёшь, почему твоему внуку я не привил «око за око» в твоей радикальной трактовке. Жестокость порождает жестокость. Я хочу, чтобы сын мог защитить мать, свою семью и себя. Этого достаточно. Главная цель солдата – не война. Оборона! Тебе ли не знать?
До перестройки мы жили хорошо – военные не жаловались. Но началось, как говорил отец, проклятое время, его выдержали не все. Армия разрушена, офицеры стрелялись, бросали своё дело. Оставшиеся пытались найти себя в новой реальности.
Папа быстро сориентировался. Он не стеснялся высокого звания и бомбил по вечерам. Брался за любую работу, в его золотых руках нуждались многие. Он чинил попадавшуюся на глаза любую технику и часто пропадал в чужих квартирах, пытаясь воплотить в жизнь мечты поднимающихся людей о хорошем ремонте.
«Cын, я не требую, чтобы ты умело управлялся с молотком или плоскогубцами. Но благодаря этому ты всегда сможешь прокормить семью. Второе, что тебе может помочь, – баранка. Держи её крепко, довези человека из точки А в точку Б, без бензина и еды не останешься».
Он брал меня с собой на объекты и в дорогу. Мама сначала сопротивлялась, но она часто вкалывала в вечернюю смену на заводе, оставлять меня одного дома не хотела, и тогда они договорились, что, если она в вечер, а у меня нет тренировки по боксу, я иду с отцом.
После разъездов папа всегда обучал меня вождению. В тринадцать лет я уверенно управлялся с его «Волгой» и неплохо разбирался в её устройстве. Мы катались на пустыре. Я маневрировал вокруг бутылок, тренировал развороты. Требовательный отец редко хвалил и очень дотошно разъяснял сложные дорожные ситуации, в которые мы иногда попадали, когда он подвозил людей.
Я часто смотрел, как он ловко орудует инструментами, кладёт плитку, клеит обои, возится с электрикой. Очень быстро поднаторел сам, поэтому вскоре во время домашнего ремонта работал с ним на равных. Но на объектах отец мне позволял что-то делать в одиночку лишь иногда:
– Я тебя научу всему, что умею сам, но наши тренировки не должны сказаться на результате, за который человек платит деньги.
Иногда я ошибался. Отец не кричал, не бил меня. Но его свирепого взгляда достаточно для самого сурового наказания.
– Ты должен сделать всё, чтобы не просто избежать ошибку, а исключить её возможность.
Он всё показывал своим примером. Бесконечно отмерял, перепроверял. Но если он сделал, можно быть уверенным в аккуратности и точности. Поэтому люди к нему и обращались.
Однажды он сдавал работу высоченному мужчине с громким, поставленным голосом. Они отошли в самый дальний угол квартиры, отец явно не хотел, чтобы я слышал разговоры о деньгах, но от такого ора не скроешься.
– Вы действующий офицер.
– Это не имеет значения.
– Нет, имеет. Вы несёте службу в очень сложное время, когда страна предала тех, кто принял присягу.
– Страна никого не предавала. Времена меняются, служба нет.
– Для меня Вы – пример. Я лично знаю многих, кто оставил армию.
– Каждый делает свой выбор. В моём нет никакой доблести.
– Возьмите, пожалуйста.
– Здесь лишнее.
– Позвольте так выразить мою признательность.
– Спасибо, но я возьму ровно столько, сколько вы должны за мою работу.
Мы вышли в темноту, раздражал моросящий дождь. Несколько дней назад отец с матерью горячо обсуждали нехватку денег. Мама почти всегда соглашалась с ним, но в этот раз она настойчиво говорила про расходы и какой-то долг, который им не возвращали. Отец считал, что многие темы не моего ума дело, и деньги – одна из них. Но я рискнул.
– Папа, почему ты отказался?
– От чего?
– От денег.
– Не будем об этом.
– Но почему?
– Вырастешь, поймёшь.
– Но нам нужны деньги.
– Откуда ты знаешь? Ты их зарабатываешь? Ты знаешь, сколько у нас денег и сколько нужно?
– Мне кажется, что вам с мамой не хватает.
– Когда кажется, тогда крестятся.
– Но, папа.
– Значит, так, объясняю один раз. Если ты договорился, что твоя работа стоит сколько-то, сделай её так, чтобы тебе захотели заплатить больше, но возьми ровно столько, сколько обещали. Это ясно?
– Да, но ведь этот дядька тебе из уважения хотел дать больше…
– Из уважения?
– Да, он гордится тем, что ты офицер в такое нелёгкое время…
– Нелёгкое время. Любое время нелёгкое. Но не надо опускать лапки и тем более развешивать уши. Ты слышал его голос, видел его отполированные ботинки, выбритые до блеска щёки, причёску с окантовкой? Нет, это не его знакомые ушли из армии. Он сам ушёл из армии, кишка оказалась тонка. А перед самим собой хочет загладить неудобство – такие же офицеры вынуждены бегать по квартирам и делать ремонты променявшим погоны на спокойствие. Почему я должен брать деньги, чтобы утихомирить чью-то совесть?
– Я думал, он хочет тебе сделать приятное.
– В первую очередь люди пытаются сделать приятное себе, даже когда стараются для других. Врубаешься? Поймёшь потом.
– Слушай, а ты не торопишься с ребёнком?
– В смысле?
– Рановато.
– А что ты предлагаешь? Уговорить его, чтобы он не вылезал и посидел в животе ещё пару лет?
– Есть средства понадёжнее.
– Поздно.
– Какой месяц?
– Шестой.
– Та-ак. Почему ты молчал?
– Всё не так просто.
– Что значит «не так просто»? Что у тебя в башке творится?
– Давай обойдёмся без крика.
– Почему ты раньше не пришёл?
– Что это могло изменить? Ты бы дал адрес, где можно аборт сделать?
– Например… Если ты не готов сказать родителям, что станешь отцом, как ты можешь считать себя готовым к отцовству? Поэтому повторяю: ты не торопишься стать папашей?
– Это не вопрос спешки или готовности. Я буду отцом через несколько месяцев, а ты дедом.
– У меня с логикой и устным счётом всё хорошо, иди мать порадуй.
– Она знает главное, а дата – это вторично.
– Вторично? У нас нет денег, чтобы тебе свадьбу устраивать.
– Мне это и не надо. Я пришёл не деньги клянчить.
– А для чего?
– Чтобы рассказать тебе, что у тебя появится внук.
– Рассказал, что дальше?
– Если ты так реагируешь, значит, ничего.
– А какую реакцию ты ждал? Я тебе всё время говорил, будь с этим поаккуратнее, не надо бегать с членом наперевес где попало. Да ты сам ещё зелёный!
– Спасибо за поддержку.
– Ты взваливаешь бремя на всех нас. На что ты готов пойти ради своего сына? Поможешь ли ты ему избежать ответственности, когда он в дерьмо вляпается? Ты задумывался над этим?
– Когда ты узнал, что мать беременна мной, также потел и паниковал?
– Не о чем разговаривать.
– Значит, я прав?