Следующим в землю положат меня. Скорее всего, между мной и отцом этот мир покинет мать, но почему-то в тот момент помутнённое стрессом и алкоголем сознание концентрировалось лишь на мужской линии. Я следующий. Каким увидит меня сын на похоронах? Какие истории услышит? Я не боялся никогда смерти, потому что в глубине души не верил в неё. Эти похороны показали мне, насколько реален конец. Всё ещё не испугался, но начал присматриваться к старухе с косой.
Папа, я не обижаюсь. Ты дал мне ровно то, что считал нужным. Единственное, о чём я действительно жалею, что сквозь лозунги я не всегда мог разглядеть живого человека, который боялся предсмертных мучений или любил апельсины, от которых почти всегда отказывался. Эти наставления и нотации скрывали тебя от меня, как еловые ветки и пара метров свежевскопанной земли спрятали твой гроб. Спи спокойно, отец.
– Мам, а отец меня любил?
– Что ты несёшь?
– Я серьёзно. Любил?
– Это не очень своевременно. Ты его только вчера похоронил и после поминок горланил, что гордишься им. Зачем это ворошить?
– Если ты не ответила без раздумий, может быть, это правильный вопрос, а?
– Давай ты протрезвеешь. Отца только что закопали. И всё, что ты смог спросить, любил ли тебя покойник.
– Но я всегда хотел выяснить это.
– А почему молчал? Что мешало спросить?
– Боялся.
– Чего?
– Услышать не тот ответ.
– А сейчас не боишься?
– Боюсь не получить ответ на вопрос всей моей жизни.
– Если его любовь не проявлялась так, как бы хотелось тебе, это не значит, что он не любил тебя вовсе. Уяснил?
– Наверное.
– Мне он стихи не писал. Приятных слов почти не говорил. Когда ещё в сержантах ходил, сказал: «Я – человек военный, а не романтик вшивый. Соплей не дождёшься. Но всегда будешь как за каменной стеной». И он держал это слово, как все свои обещания. Его любовь к тебе выражалась так же.
– Как?
– Он не сюсюкался с тобой, но разбивался в лепёшку, чтобы одеть тебя, обеспечить завтрак с обедом и ужин. Чтобы ты рос сильным и самостоятельным. Когда другие спивались, бросали детей, он становился нам ещё ближе. Он не умел лишний раз обнять, но бросился бы на любого, как волк, чтобы тебя защитить.
– Очень жаль, что он так мало говорил.
– Мне тоже. Но такой он человек. Не всем дано говорить. Но ещё меньше тех, кому дано делать. Как же крепко и долго он меня обнимал, когда узнал, что я беременна.
Назрел последний вопрос, который мне хотелось задать до отъезда. На следующий день я наконец протрезвел. Собрался в дорогу. Мама сидела у окна, смотрела вдаль. Чай остывал, а я не решался.
– Сынок, ты явно хочешь что-то сказать.
– Помнишь, как мы поехали на море. В тот раз, когда отцовскую машину разбили.
– Такое не забывается.
– Отец тогда был счастливым.
– Да.
– Я очень радовался, что он весёлый. Но только недавно задумался.
– О чём?
– Его тогда словно подменили. Такое не может быть без причины. Так?
Наверное, мама пожалела, что сама начала этот разговор. В нашей семье долгое молчание всегда означает одно – попадание в точку. Но это не означает, что ответ будет получен. Я замер.
– Скажу как есть. За полгода до того отпуска он влюбился. Какая-то вольнонаёмная из части. Даже не молодая, моя ровесница. Я сама не догадалась, но обратила внимание: он совсем закрылся. Несколько раз высказала, а он даже ни разу не рявкнул «я же сказал», только отмалчивался. Я начала подозревать что-то неладное. И как-то раз он пришёл домой пьяный, чуть ли не на коленях стоит. «Прости меня, дурака». Начинаю расспрашивать, он всё выкладывает. Влюбились они друг в друга. У неё тоже семья. Он заходил к ней несколько месяцев, любезничал. Набрался мужества… Мне сказал, что ничего у него не получилось. Тут же пожалел. И пришёл ко мне. Я ещё слышала сплетню, что их застали. Но это уже не имеет значения.
– Ничего себе.
– Другой бы глазом не моргнул. Твой отец не такой. Мне, конечно, жить не хотелось, но посмотрела на него – горюет, молит о прощении – и обняла. Только потребовала к ближайшему отпуску освоить актёрское мастерство, чтобы ты увидел радость в его глазах и улыбку. В общем-то, продешевила. Стоял на коленях, готовый на все.
– Значит, это всего лишь игра и моё желание не могло сбыться…
– Какое желание?
– Чтобы он оставался таким всегда… Он снова замкнулся, и я винил во всём «Волгу».
– Сложно сказать, любимый. Но актёр из него никудышный, в те недели он действительно сиял рядом с нами.
Спустя полгода после смерти отца позвонила мама и взволнованно сообщила, что в гости приходил его сослуживец. Тот самый с простецкой внешностью. Он мялся, напросился на чай с принесённым дешёвым тортом, который почти весь съел сам. Долго мямлил, явно собираясь с мыслями, и наконец выпалил. По землице ходить ему осталось недолго, пора раздать долги. Пришёл покаяться перед ней. Машину разбили солдаты, которые почему-то недолюбливали отца. Это он, старый товарищ, посоветовал им выместить злобу на «Волге», чтобы уколоть побольнее. Он, как никто другой, знал про эту слабость отца. Мама ахнула, долго молчала, но всё-таки не удержалась:
– Как же так? Вы же дружили, столько прошли вместе! Наш дом – твой дом. Он тебе последние деньги отдал, и мы впроголодь жили месяц.
– Прости меня. Зависть сожрала. Я не могу в себе это носить, хоть и прошло столько лет. Прости. Прости! Спаси меня.
– Чему завидовал-то?
– Всё у него хорошо. Красивая жена, толковый сын. Сам правильный мужик. Со стержнем. А моя жизнь не сложилась.
– Не надо прибедняться. На службе у тебя всё шло как по маслу.
– Служба не делает счастливым. И он раскусил это первым из нас. Добился немного, но правильно расставил приоритеты в жизни. Только и думал о семье, когда мы тряслись над должностями. Прости же меня!
Тут же ударился в слёзы и полез обниматься. Мать сказала, что прощает, но быстро свернула этот разговор. Она не простила. Дорого нашей семье обошлась эта зависть.
Эх ты, офицер. Нашёл перед кем извиняться. Пришло время собираться в дорогу.
Найти его нетрудно. «Бывших сослуживцев не бывает», – так говорил отец. Я позвонил его шефу, усачу. На похоронах отца он отвёл меня в сторонку и очень вкрадчиво предупредил: «Помни, ты всегда можешь обратиться ко мне. Хоть я и постарел, а ты на максимуме своих возможностей, никто никогда не знает, какая помощь может потребоваться. Я горжусь знакомством с твоим отцом. Ты можешь на меня рассчитывать».
Он попросил записать номер его телефона. Зачем я сохранил его в мобильнике? Именно из таких случайностей и состоит жизнь. Хотя, конечно, адрес того мудака я нашёл бы в любом случае, даже если бы потребовались годы.
Усач мне обрадовался. Отчеканил несколько дежурных шуток всё тем же молодцеватым голосом. Я без труда представил, как горят румянцем его щёки, а усы обрамляют уголки губ. Он легко проглотил мою наспех состряпанную легенду о том, что я хочу приехать ко всем близким армейским друзьям отца. Посидеть немного за столом с его боевыми товарищами, повспоминать. Он повеселел и сказал, что ждёт в любое время. Следом я выяснил координаты мудака и попрощался.
Пришлось тащиться на юг страны. Дома соврал о краткосрочной командировке.
Мудак жил один, как и сказал Усач. Это всё облегчало. Звонить я не стал. Немного погулял по городу, он веселил солнцем и одновременно вгонял в депрессию улочками, соседствовавшими с главной. Деревянные домишки местами покосились. На столбах разноцветные листки с рекламой микрозаймов. В одном из захудалых деревянных строений и жил тот, кого я искал.
Я твёрдо постучал в дверь. Не сразу услышал шаги с трудом шаркающего человека.
– Кто?
– Привет из прошлого.
– Что?
– Вот и славно, что открыли. Не общаться же нам через закрытую дверь.
– Не ожидал тебя увидеть.
– И не очень обрадовались, я вижу. Ну хоть пустите, не стоять же на пороге.
– Ну, проходи.
– Ну и отлично.
Внутри такое же запустение, как и снаружи. Спёртый запах, дом жаждал генеральной уборки. Я достал бутылку водки и громко опустил её на стол.
– О, у меня и закуски толком никакой нет.
– Она и не нужна. Ты офицер, я сын офицера. Не слабаки, значит.
Резкий переход на ты он проглотил, уверенности ему этот маневр не добавил. Я по-хозяйски открыл шкафчик, в котором рассчитывал найти посуду. Вытащил подвернувшиеся под руку неряшливо помытые кружки.
– Подожди, рюмки же есть…
Я не хотел позволить ему перехватить инициативу, лихо скрутил крышку и налил по-доброму.
– Ну что, помянем отца?
– Помянем.
Он выпил, поморщился и с очень глубоким вздохом опустился на стул.
– Ты же догадываешься, почему я приехал?
– Наверное.
– Наверное… Долги решил раздать. Припёрся к тихой вдове, она же лишнего не спросит и уж точно не вломит сковородкой по лбу. В худшем случае прогонит. Как-то ты комфортно привык раздавать долги. А, офицер?
– Я не прав. Я раскаиваюсь. Что тебе надо?
– Хочу в глаза посмотреть.
– Смотри. Доволен?
– Нет, конечно. Ты же, гнида, знал, как для отца важна эта долбаная «Волга». Да он меня так не любил, как её.
– И что?
– Ты же слёзы давил на его могиле. Откуда такая сентиментальность?
– Ты не глупый. Годы дружбы никто не отменял, совесть мучает.
– А ты стойкий! Мать сказала, с ней ты себя вёл как обоссавший туфли котёнок.
– Перед вдовой защищаться нет смысла. С тем, кто вломился в твой дом и ведёт себя как хозяин, говорят по-другому.
– Ты думаешь, эта мобилизация твоих последних резервов тебя как-то спасёт? Я могу тебя убить здесь же. Тебя найдут не сразу, только когда трупная вонь до главной улицы долетит. Ты же на хер никому не нужен.
– А ты попробуй, мальчик.
– Это не так сложно. Но отец никогда бы не простил, если из-за тебя, мудака, я бы за решётку загремел… Ты надломил отца.