пустит когти, они медленно проникнут под кожу. А драться уже не получается. Для этого надо хотя бы протрезветь. Но наутро голова болит так, что не до бойни за жизнь, опохмелиться бы. И спасительная бутылочка пивка возвращает в мир и дарит надежду. Какие звери? Чего только не покажется по пьяни. Нормально, солнышко светит. Но вечером всё повторяется, а когти проникают глубже.
Сквозь туман доносятся голоса родных, предложения о помощи, проклятья, мольбы. Ты бы и рад встать, но одна передняя лапа упирается в грудь, вторая припечатала голову к земле. Дыхание спёрло. Одолевает ужас.
Нет, мне не нужен нарколог. А также психолог и прочие помощники. Свои проблемы я должен решить сам. И прежде чем сделать пару шагов, ещё неоднократно упадёшь и будешь лежать пьяный у могучих лап. Остаётся найти что-нибудь, за что можно зацепиться.
Утро. Успел опрокинуть пару рюмок. Домашние настроены воинственно. Чуть поодаль, скрестив руки на груди, друг, тот самый, с которым познакомились так давно в школе будущих родителей.
– Это наш последний разговор на эту тему.
– Я вас слушаю.
– Отец, мы хотим тебе помочь.
– Знаю. Но я должен справиться сам.
– Почему? Мы готовы пройти этот путь вместе с тобой.
– Значит, так, послушайте меня. Я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать.
– Мы не видим, что ты хоть что-то делаешь для этого.
– Как вы можете что-то видеть, если никогда не барахтались в этом болоте.
– Вот поэтому мы и хотим тебе помочь.
– Дружище, послушай. Не отнекивайся. Твоя семья готова ради тебя на всё. Белой завистью завидую тебе. Я тоже здесь. У тебя всё будет нормально. Справимся вместе! Победим заразу.
– Хватит. Я сам справлюсь.
– Трудно поверить.
– Ах, вам трудно поверить. Трудно поверить? Трудно поверить! А как же вы помогать собрались, если веры в вас нет?
– Не кипятись. Мы предлагаем обратиться к специалистам.
– Не надо предлагать. Вера в меня – это единственная помощь.
– Поздно! Нет веры.
– Так вот чего стоит моя семья. Оступился, и в тебя не верит никто! Когда я один кормил всех, а тебя полтора года таскал каждую ночь на руках, тогда верили? Когда работал на трёх работах ради вас, тогда верили? Когда сам ездил на метро, чтобы сын на машине девок катал, тогда верили? Когда срок мотал за тебя, верил или нет? Да и ты, дружок, тоже не строй из себя Папу Римского. Пробухал всё детство ребёнка, пока жена одна мудилась, а сейчас свеженький будешь мне рассказывать, как жить.
– Отец.
– Что отец? Легко верить в того, кто твёрдо стоит на ногах. А ты поверь тому, кто завалился.
– Хватит, я устала от этого цирка.
– Цирк ещё не начался. Ожидайте выступления жонглёров.
– У тебя белочка, что ли?
– Мои условия!
– Ты ещё и условия ставишь? Сдадим тебя в стационар, там будешь ставить условия.
– Цыц!
– …
– …
Так сильно кулаком по мебели я не бил никогда. Был бы обычный стол на кухне, а не дубовый великан, точно сломался бы. Меня наконец-то услышали.
– Повторяю, мои условия! Я бросаю пить…
– Очень смешно.
– Не беси меня. Ещё раз. Я бросаю пить. С завтрашнего дня не пью полгода. После полугода буду пить, когда сочту нужным, но в это состояние я никогда не вернусь. Рюмки три-четыре зараз, не больше. Только для вкуса. Устроит?
– Допустим. А если сорвёшься?
– Вы ничего не проигрываете. Согласен на любых наркологов, психологов, уфологов, да хоть, мать их, кинологов, если за это время хотя бы рюмку выпью.
– И что же ты хочешь взамен?
– Никаких специалистов в ближайшие полгода. Ни слова о том, что я алкоголик. И чтобы я после шести месяцев ни разу не слышал, что мне пить не надо. Ещё: я сделаю одну манипуляцию, чтобы никто даже слова не сказал… Где аплодисменты и безоговорочное согласие!
– Согласен.
– Ты?
– Хорошо.
Конечно, в доме алкоголика целых бутылок не бывает. Достал из заначки по нелепой случайности недопитый коньячок, присел на подоконник. Сделал скромный глоток напоследок. Открыл окно. Понаблюдал за комичной войной эмоций на лице жены. Она хотела что-то сказать, но её сдерживало обещание. Вниз с десятого на пустырь полетел снаряд, им я пытался поразить отступающего ненадолго зверюгу. Он не спешил уходить, смотрел на меня. Много у него таких ершистых, ему не привыкать. Сегодня он будет обходить меня. Может, лапу и не поставит на грудь. Будет выжидать.
Я высунулся в окно. Смотрел на стёкла и чёрное пятно секунд двадцать. Крик вырвался сам. Я рычал, орал, как животное. Долго надрывался. Со стороны, наверное, выглядело жутко. Но чтобы прогнать тварь, надо стать таким же – безжалостным, готовым к новой войне.
Закрыл окно. Бледные лица, вытаращенные глаза. Спасибо, что санитаров не вызвали. Ничего не сказав, я вышел из комнаты. Надо побыть одному. Башка раскалывалась. Принял обезболивающее. Это будет трудно. Но раз война, значит, война.
Первые недели тянулись медленно, как в колонии. Депрессия, угрызения совести шли в обнимку с тошнотой и головной болью. Душа и тело хором требовали выпивку. Я рычал, ныл, стонал.
Только сейчас осознал, что впервые за двадцать лет с момента рождения сына я потерял связь с предками.
Даже в тюрьме со мной сидели каторжники из прошлого, заключённые концлагерей, несправедливо осуждённые, я просил их поделиться силой. Мало что могло дать надежду, кроме осознания, что кто-то уже прошёл этим путём до меня. Но пока я спивался, мне не мерещились какие-нибудь пьяные флибустьеры после очередного грабежа.
Алкогольный шторм смыл всех призраков, я остался один. Наверное, никогда в жизни я не был столь эгоистичен, как в те месяцы, когда душа разлагалась на дне бутылки. Все мысли крутились вокруг любования своим унынием.
Отрешение, как иприт на фронте Первой мировой, задушило солдат. Может быть, я наконец-то повзрослел и подсознание прогнало их? В двадцать лет простительно играть в солдатиков, в тридцать чего только не влезет в голову, всё ещё обеспокоенную поиском места под солнцем. В сорок пора заканчивать с бреднями. Махнул рукой на это наваждение, в качестве приза получил кризис среднего возраста. Предал невидимое войско, как волосы на голове, чтобы пялиться в точку на стене или в окно на закаты. А может быть, заблудившись в топях, я не пожелал быть Сусаниным для своего же войска?
Через пятнадцать дней после разбитой бутылки я собрал себя в кулак и выгнал на пробежку. Ноги ватные, в боку закололо. Я ненавидел себя, перешёл на ходьбу, снова на бег. Хватило меня ненадолго. Стоял согнутый, напоминая стрелки часов, застывшие на 17:45. Несколько месяцев кто-то шептал мне на ухо «Выпей!» Иногда это похоже на приказ, иногда на снисхождение, как сигарета от палача за пару минут до казни. Я отчётливо слышал этот голос, он раздавался извне. Мне не хватало воздуха, зверюга пытался душить. И тогда я снова орал. Когда отпускало, я вымаливал прощение у всего мира. Мир молчал. Сгорая от стыда, балансируя над пропастью тоски, я зачёркивал очередной день на календаре. Так победим!
Ровно через полгода мы собрались тем же составом. Я открыл только что приобретённую бутылку коньяка. Разлил в две рюмки, придвинул их к самым близким в моей жизни людям. Поднял бутылку, намекая, что жду. Сын и жена неуверенно разобрали рюмки. Жена улыбнулась и хотела сказать что-то торжественное. Я прервал её небрежным жестом. Смотрел на них дольше, чем требовалось.
– Молча и не чокаясь.
– Кто-то умер?
– Ваш папа победил зверя.
Коньяк не очень понравился. Но я и не собирался его смаковать. Открыл окно, бросил бутылку в знакомом направлении.
Опасность миновала. Но это не придало смысл происходящему вокруг. Телефонный звонок через месяц оказался очень своевременным – мне требовалась путеводная звезда, и она снова вспыхнула вдалеке.
Глава IX. Дед
– Отец, поздравляю! Ты станешь дедом!
Долго говорили по телефону, но запомнилась только эта фраза будущего папки. Попрощался, сел за стол, улыбнулся. Я официально старый или словосочетание «сорокапятилетний дед», наоборот, означает молодость?
Мысли путались. Вскипятил чайник. Пока разбирался с роем идей, чай успел остыть. Никакого кричащего счастья. Только лёгкость и радость. Мир движется по правильной траектории, и я в центре этого мира. Мне ещё рано на обочину.
Квартиру покинула апатия. Я расправил плечи. Начинается новая жизнь.
Месяцы после освобождения прошли как в тумане. Бесцельно прожитое время в созерцании стареющего себя отгремело маршем сомнения. Будет интереснее с осознанием смысла происходящего. Меня уже не волновала проблема официального трудоустройства. Всё наладится.
Уставшая жена, уже освоившаяся в роли топ-менеджера, пришла после тяжёлого рабочего дня с непроницаемым лицом.
– Привет, дорогая! Окрыляющая новость, а?
– Какая новость?
– Так. Тебе сын не звонил?
– Нет.
– Посмотри, может быть, не услышала?
– Нет пропущенных. Поверь, его звонок я бы заметила. Скорее Путин позвонит, чем он. Что за новость?
– Ты станешь бабушкой.
– Да уж… Мог бы и лично порадовать…
Прочитал охламону краткую, но доходчивую лекцию о важности общения с родителями.
Радость посетила лицо супруги только в день рождения внука. До этого момента она помогала, советовала, давала деньги, но делала всё с подчёркнуто серьёзным видом. Сын исправился и позвонил матери раньше всех. Отрапортовал рост, вес, кратко поздравил и сбросил звонок. В тот же вечер он пьянствовал с друзьями. Утром расплачивался похмельем за бурную попойку. До нас доехал только на третий день жизни первенца. Помятый, но гордый.
– Ну, скажи мне, каково это стать дедом?
– Ну как-как? Дед – это такой же отец только с урезанными полномочиями и ограниченной ответственностью. Так что мне не привыкать. Лучше расскажи, папаша, как ты?
Мы посмеялись шутке. Даже не подозревали, что мой путь не впишется в предложенную мной же характеристику.