И вот он приглашает её в ресторан. Через два дня. С отметкой из «Гугл-карт» и временем. Спасибо, родной. Ты очень упростил мою жизнь. Дальше действовать буду я.
Стоит ли выпить перед дракой? Иногда трезвость мышления и сохранение реакции важнее излишней отваги и повышенной терпимости к боли. Для себя я ответил на этот вопрос давно: если соперник сильнее или давит страх – выпить можно. В остальных случаях точно не стоит.
Я не боялся, а в силе офисного галстука сомневался. Злость заряжала меня не хуже алкоголя. Выпить всегда успеем, сегодня надо работать.
Отвёл внука к соседке, её сын помладше моего бойца. Иногда мы с ней выручали друг друга, если надо отлучиться. Оделся попроще, избегая всего, что может сковать движения. Вызвал такси. Волнение не парализовало. Это предвкушение, ускоряющее шаг. Попросил остановиться в ста метрах от ресторана и подождать десять минут. Я подобрался поближе: сидят вдвоём. Рядом. Слащавый, набриолиненный широко улыбается, почти обнимает её. Коллеги могли бы располагаться напротив друг друга. Местечко просторное, между столиками широкие проходы – это важно.
Не смогу вспомнить цвет стен в заведении, стоял ли в зале банальный аквариум с рыбками. Моё внимание выхватывало только то, что важно для операции. Инициатива за мной, сценарий определён. Предложить выйти из помещения? Бить сразу или поговорить? Чем бить, с какой силой? Ответы нашёл, пока ехал в такси. Проблема обманутого мужа в том, что он проиграл до начала боя, ведь его уже обманули. И, если ещё оппонент подберётся языкастый, он же может и словом добить, а я не король стендапа, остроумные ответы всегда приходят в голову с большим запозданием. Поэтому я хотел исключить любую возможность оказаться идиотом дважды, одного раза вполне достаточно. Я готов предстать сумасшедшим, убийцей, яростным, но только не посмешищем.
Ещё раз посмотрел с улицы внутрь. Он приобнял её. Человек – существо сомневающееся, в последний момент мелькнула предательская мысль: я не видел её измены, только подсмотрел переписку в мессенджере. Эти сообщения можно интерпретировать по-разному, никаких доказательств у меня нет. Если я ошибаюсь, это может навредить её работе. Он снова улыбнулся широко, она смеялась от души. Смотрели друг другу в глаза, находясь на преступно близком расстоянии, что-то щёлкнуло в моей голове. Началось!
Ручка входной двери в форме шара удобно легла в ладонь. Рванул на себя, выпустив на свободу звуки приятной спокойной мелодии и гул бормочущих посетителей. Навстречу вышла девушка со стандартным «Вам столик на одного?», но инстинктивно отшатнулась, разглядев во мне опасность. Я шёл прямо, готовый просочиться сквозь неё.
Жена заметила, когда я прорвался на ударную дистанцию. Он успел поднять глаза, улыбка сбежала с лица. Сидел на удобной высоте, чтобы атаковать его ногой, не останавливаясь. Я поднял колено, потянул на себя носок, пятка полетела в сторону пиджака. Никогда не любил драться ногами, но так бить по сидящему гораздо удобнее. Надо отдать набриолиненному должное, реакция неплохая, находясь в неудобном положении, он успел немного отклониться в сторону, удар пришёлся не в грудь, как я ожидал, а в область правого плеча. Это не спасло его от падения со стула. Потом про себя благодарил его, ведь, попади я в цель, он вполне мог стукнуться затылком о каменный пол. О таком надо думать заранее, но в озлобленном состоянии просчёты случаются.
Он попытался быстро встать. Несколько хороших с правой, и я слышу лепет о пощаде. Кровь на его белой рубашке смотрелась революционно.
Это в фильмах драки длятся долго, мне потребовалось не больше десяти секунд на несколько ударов и наставление слащавому, чтобы я больше не видел его рядом с женой. Ко мне никто не подбежал, чтобы остановить избиение. Супруга кричала что-то нечленораздельное. Я её взял за руку и повёл к выходу, услышал подобие каких-то требований. Ещё не перестроившимся на мирный лад голосом воина прорычал: если ничего не разбито, то и не хрен на пути стоять. Потащил жену за локоть к ожидавшему такси. Она плакала.
– Что ты наделал?
– Ничего особенного.
– Сволочь. Не хочу с тобой разговаривать.
– А я и не настаиваю.
– Отпусти меня.
Шла рядом, всхлипывая. В машине сокрушалась фразами, которые не требовали ответа. Войдя в квартиру, она посмотрела на меня так, будто хотела убить.
– Ты будешь избивать всех моих коллег?
– То, что я видел, – это не работа.
– Ненавижу!
– А я тебя люблю. И никому не отдам.
– Я похожа на вещь, которую можно отдать, забрать?
– Нет, ты не вещь, но и я не похож на того, кто отдаст счастье без боя.
– Может, дома закроешь меня?
– Не надо всё ставить с ног на голову. Вы явно не работу обсуждали.
– Пещерный человек.
Она ушла спать. Никогда ещё не видела мою животную решимость, представшую перед ней этим вечером. Я лёг на кухне, ожидая всего: и развода, и требования покинуть дом. Всё это я предполагал, но не спешил вырабатывать дальнейший план действий. Сегодня я поступил правильно. А завтра ещё не настало.
Новый дорогой кухонный угловой диванчик оказался не таким удобным, как его потрепанный предшественник. Или это всего лишь тактичное напоминание от мебели о том, что за двадцать лет я не постройнел…
Две недели она меня игнорировала. Мы жили как разругавшиеся соседи по коммуналке. Потом начали перебрасываться словами о ничего не значащих бытовых мелочах, что купить в магазине, где прибить пару гвоздей. Через месяц возобновились обычные разговоры. Спустя три-четыре месяца секс, скромные походы в ресторан или театр. Прошло больше года, прежде чем она вспомнила ту ситуацию за чашкой чая. Она влюбилась и приблизилась к черте. Моё вторжение помешало измене. Всё-таки план, может быть, и не выглядел идеально выверенным, но сработал. За счастье надо сражаться.
Глава XI. Круг замкнулся
Внуку исполнилось четыре, забирать его англичане не торопились. Мы с ним провели три чудесных года, по трудовым будням я не скучал. Его родители выбирались к нам из Лондона редко, прилетали «чтобы побыть с сыном» на две недели, судорожно старались в этот крохотный период втиснуть встречи с друзьями. Они так и не попали на его день рождения, каждый раз находили убедительный довод – у мамы срочные проекты, у папы важные выступления, съёмки.
Встречи всегда проходили напряжённо. Я с трудом сдерживался от упрёков. Даже жена очень тщательно подбирала выражения, боясь спугнуть эмигрантов. Болезненную тему старались лишний раз не поднимать, сидели на пороховой бочке, опасаясь взрывной реакции на неосторожное слово. Гостям некомфортно, может быть, даже стыдно, но ничего менять они не хотели. Мы как могли охраняли это шаткое равновесие. Мальчику нужно общение с родителями, и, если его судьба – получать крохи любви от двух самых главных в жизни людей, мы должны оберегать эти крохи. Уж лучше редкие приезды, чем ничего.
Прощание всегда давалось тяжело. Неделю я жил в условиях артобстрела вопросами, когда вернутся мама с папой. Неугомонный проказник менялся на глазах, замирал, сидел молчаливо на полу, часто плакал и уходил себя.
Иногда нас упрекали – в Лондон мы так и не выбрались. До двух лет не хотели утомлять ребёнка перелётами. Потом постоянно откладывали. Я всерьёз опасался, что поездка закончится крупным скандалом и мы оставим малыша родителям. Это навредит всем, но больше всего ему.
Жена несколько раз ездила в командировку в Лондон, встречалась с сыном, пыталась достучаться до него. Он просил подождать ещё немного.
Однажды запланировали совместный отпуск на море, но незадолго до вылета переругались, жена вернула авиабилеты, мы остались в России.
Общаясь по видеосвязи вдвоём, мы всегда балансировали на грани конфликта.
– Тебе он мешает? Надоело? Так и скажи!
– Не мешает. Но у него есть родители.
– Не очень подходящий момент. У меня концерты, жена каждый день до девяти работает.
– Как насчёт нянечки?
– Мы не доверяем чужим людям.
– Но вы сможете видеться.
– Папа, ещё раз – если ты устал, мы заберём.
– Снова здорово. Я не устал. Три года с ним просидел, могу ещё десять. Не за себя боюсь, как ты этого не понимаешь. Родительскую любовь не заменит ничто.
– Потерпи ещё немного. Ему же с тобой очень нравится.
– Я могу терпеть сколько угодно. А вы даже ни разу в футбол не играли.
– Пап, ну хватит уже манипулировать. Скоро заберём.
– Манипулирует кран тяжёлыми грузами. А я, похоже, один забочусь о мелком.
– Потом поговорим.
Сын стал избегать видеозвонков без участия ребёнка, прикрывался им как щитом.
Наконец они созрели. Пора семье воссоединяться. Снова предложили провести отпуск вместе. Сын тоном всезнайки заявил: «Так передача пройдёт более гладко». Передача! Гладко… Как гангстеры в американском фильме наркоту на деньги меняют.
Молодые купили нам авиабилеты в Болгарию, забронировали отель. В последний момент они изменили планы, обещали прилететь за несколько дней до нашего возвращения домой. Мы уже ничему не удивлялись. Супруга ёрничала: «Ничего, лет четырнадцать ещё подождут и сэкономят на билетах. На самолёт посадим, а они встретят».
Я наслаждался каждой минутой на море. Шум волн, обжигающее солнце, небо без облачка наполняли меня силой, а жизнь новыми смыслами. Прохожие бросают взгляды на супругу: мужчины – восторженные, женщины – завистливо оценивающие. Отточенная утомительными тренировками в зале фигурка, яркий, из пары тонких ниток купальник, спина балерины, умиротворённая улыбка, белоснежные зубы – если бы Афродита существовала, именно такой она предстала бы перед человечеством. Даже многочисленные звонки по работе не искажали образ умиротворённой женщины, влюблённой в жизнь.
А рядом непоседа носится без остановки. Белобрысый, счастливый исследует окружающий мир, знакомится со всеми, без стеснений начинает разговор и провоцирует улыбки даже самых жадных на проявление эмоций.