– Почему некому? Я всегда с тобой рядом.
– Видел бы ты своё лицо, когда я пыталась рассказывать о наших походах к врачам. Ты зевал или делал такую гримасу, как будто ничего не хотел об этом слышать. Уже через десять минут ты забывал, что сказал доктор.
– Ты преувеличиваешь.
– Нет.
– Я вырубался на ходу.
– Вот поэтому я тебе и не говорила всего этого. У меня не хватало сил что-либо делать ночью. А утром я вставала и первым делом открывала эту долбаную тетрадь. Я ненавижу её. В ней моя боль. Часть меня осталась на этих страницах. Пожалуйста, выброси её. Да, болезнь не ушла сама. А выявленные нарушения уже не важны. У нас здоровый, обычный мальчик.
– Понятно. А учебники зачем выкидывать?
– Чтобы не подташнивало от воспоминаний, как я отсыпалась и отдыхала в декрете.
Вышла. Я слушал, как она сдирает противные зелёные обои на кухне, и к ней не спешил. Даже не помню, что мы тогда поклеили. Главное, что старые безвкусные рисунки на фоне болота больше не попадутся мне на глаза.
Несколько секунд я раздумывал и всё-таки бросил её труд в пакет. Летопись самого сложного периода нашей жизни лежала рядом с вещами, которые по недоразумению прожили долгие годы в квартире.
Снова вчетвером на кухне. Опять неловкие паузы и выжидание. Всё так же душно и тесно. Только теперь на столе много свободного пространства. Несколько тарелок с закусками, бутылка вина, коньяк, ваза с розами – подарок матери. Я рад, что жена обошлась без скатерти. Когда мне нечего сказать, люблю разглядывать созданные природой кольца на охристом спиле дуба, превращённом заботливыми плотницкими руками в богатырский стол.
Аппетита нет ни у кого. Молодые явно волнуются, не торопятся переходить к сути. Даже влюблённый взгляд девушки померк из-за напряжения. Я следил за эволюцией их смущения и размышлял, о чём, кроме решения жить вместе, свадьбы или беременности, услышу через несколько минут. Ничего не придумал. Меня бы устроили даже три опции сразу, а вот жена будет грустить в любом случае. Наконец-то решились.
– Мам, пап, мы хотим пожениться.
Мы ответили почти одновременно.
– Вперёд!
– Вот это здорово!
Жена без лишних слов вышла в коридор. Последние месяцы она переживала в ожидании этого непростого дня. Никто не сомневался, наше гнездышко вот-вот опустеет.
Сын расстроился. На лице будущей невестки странное выражение. Уловил лёгкое движение губ – попытка скрыть улыбку победительницы? Наверное, всё-таки показалось. Сидели молча, поглядывая по сторонам.
– Что скажешь?
– Потрясающая новость, мои дорогие. Когда планируете?
– Следующий июль.
– Какая помощь нужна?
– Честно говоря, мы всё хотим организовать сами. Но спасибо.
– Как скажете, только не стесняйтесь, если что-то потребуется.
Вернулась жена. Безразличный взгляд, руки скрещены на груди.
– Мама, не волнуйся.
– Всё нормально.
Железный голос. Даже в загсе я не чувствовал такой отрешённости.
Стало неуютно. Молодые быстро засобирались, добили жену новостью о поиске съёмного жилья. Когда они ушли, любимую начало трясти. Трудные моменты она предпочитала встречать в одиночку, запершись в комнате. На этот раз бросилась ко мне в объятия и минут двадцать билась в моих руках, как щука в сетке. Я ничего не говорил. Только крепко обнимал. Потом мы сидели молча, пили остывший чай. Лежа в кровати, долго не выключали свет, смотрели в выключенный телевизор.
– Не готов ещё… И я тоже.
– Есть вещи, к которым не подготовиться.
– Ты был готов, когда делал мне предложение.
– У нас необычная ситуация.
– Жалеешь?
– Жалею не о предложении, а о том, как я его сделал. И радуюсь за ребят. У них всё как у людей.
– Почему любимые уходят от меня?
– Люди умирают, молодые женятся. Жизнь.
– Только ты не уходишь.
– Жаль, что нелюбимый.
– Видимо, этим и отличаются любящие от любимых.
Я перестал её слушать внимательно, меня поглощала другая мысль. Что будет дальше? Захочет ли она жить со мной вдвоём?
Наш брак не заключён на небесах, мы расписались на пороховой бочке. Народ придумал нехитрую формулу «стерпится – слюбится», наша семья опиралась на более лаконичный вариант – стерпится.
Глава IV. Настоящие отцы
Сын осмелился не сразу. Несколько недель прошло после нашего разговора.
Он попросил, неуверенно подбирая слова: «Папа, расскажи про моего… отца».
Папа… Он снова так меня назвал, и я незаметно коснулся указательным и большим пальцами уголков глаз, которые ближе к переносице.
Достал старые альбомы и ткнул пальцем в фотографию на первой же странице – мы стоим втроём на балконе высокого дома: лучший друг, будущая жена и я. Молодые и наивные. Они счастливы, но надменны. Дурачатся, а может быть, смотрят с ощущением полного превосходства на тех, кто потом увидит фото, – их жизнь удалась. А я зол и даже не пытаюсь улыбаться. В тот момент хотелось выть. Никто не догадывался, как клокотало в моём сердце от ревности.
Всем нравится эта фотография. В конце концов даже я согласился, она получилась удачной. Неразлучная троица, лазурное небо. За спиной родной спальный район с крышами беспорядочно натыканных домов. Поджаривающее солнце не попало в кадр, оно висит высоко. Для всех эта фотография – гимн молодости и свободы. По-другому и не может быть после окончания школы в середине жаркого лета.
– Что?
– Это твой отец. Мой лучший друг.
Он долго мялся, не знал, как подступиться.
– Ты хочешь спросить, как это произошло?
– Ну да, и много чего ещё. Где он? Почему бросил нас?
– Автокатастрофа. Твоя мама была на третьем месяце.
– И… Почему ты стал отцом?
– Он хотел, чтобы я позаботился о вас.
– Он попросил жениться на маме?
– Нет, конечно. Так получилось.
– Охренеть. Сериал устроили.
– Это жизнь, а не охренеть.
– Как же я похож на него…
– Да, очень.
Эти фотографии он видел тысячу раз. В детстве любил листать альбомы, но был слишком мал, чтобы заметить столь очевидное сходство с постоянно мелькающим перед глазами отцом. Сын потерял интерес к семейным фотоальбомам раньше, чем мог сделать поразительное открытие. Теперь ему хотелось выяснить, что же это за человек, который смотрел на нас весело, но свысока.
Мой друг вряд ли дотянул бы до пенсии, такие сгорают быстро и ярко, их жизнь – фейерверк. Они остаются мальчиками, даже если доживают до пятидесяти. Легче представить смерть таких от пуль при ограблении банка, чем какую-нибудь сердечную недостаточность. Уход из этого мира во сне ему казался упущенной возможностью: «Смерть – это второе по значению событие нашей жизни. Раз уж рождение нам не дано осознать и запомнить, то посмотреть на смертушку точно стоит. Я хочу, чтобы это было грандиозно». Иногда он говорил лозунгами, как отец. Но отец своими девизами воспевал силу человеческого духа и верховенство долга, а друг любил пафос.
Такие как он всегда в зоне риска, из-за них мужчина живёт в среднем меньше женщины. Если удалось пройти без больших потерь молодость – уже удача. Он чуть не утонул в пятнадцать лет. Катался автостопом и часто попадал в идиотские ситуации из-за своего взрывного характера. Постоянно гонял на поездах без билета, часто даже не проникая в вагон. Его приятелю перерезало ногу, а сам он стал ветераном движения задолго до того, как появилось слово «зацепер». Он и меня пытался приобщить к этому увлечению, не преуспел и резюмировал кратко: «Либо ты скучный, либо ссыкло. Хотя, по ходу, ты – скучное ссыкло». Даже в самые отчаянные годы мне не казалось, что у меня семь жизней, заигрывать со смертью не хотелось, а единственную жизнь я планировал прожить долго, познав её всю от детства до глубокой старости. Это мне не мешало лезть в драку без оглядки. Я всегда придавал большой смысл боям, воспринимая их как испытание, а то, что творил мой друг, – неоправданный риск зелёного подростка.
Устраниться от его развлечений я не мог – это же самый близкий человек. Тащил на себе в больницу после падения с мотоцикла. Постоянно приходилось драться из-за него, он не силён физически, но язык за зубами держать не умел и в любой непонятной ситуации бросался в бой первым.
Он мечтал поехать воевать куда-нибудь в Африку, всё равно за кого, лишь бы автомат дали настоящий. Любил читать Книгу рекордов Гиннесса, в ней он черпал сумасбродные идеи, которыми моментально загорался.
Мы с ним находились на двух противоположных полюсах. Я всегда думал о результате, его волновал процесс. «Какая рыбалка без водки?» – спрашивал он, самодовольно показывая запасы, которых хватило бы на четверых. «Какая рыбалка без рыбы?» – бурчал я, разбирая снасти, а он только устало морщился.
Быть рядом с таким человеком – всё равно что жить в фильме. Я ему тоже был нужен. Даже свободолюбивые моряки, уходя в плавание, не забывают про якорь. У любого оружия есть предохранитель. Иногда я напоминал балласт на воздушном шаре, который он грезил сбросить, но многочисленные ситуации, в которых выручала моя надёжность и основательность, заставляли его повторять: «Тебя мне послала судьба, старик». И до определённого момента я оставался его ангелом-хранителем.
Сын ушёл, а я снова открыл альбом.
Дружище, двадцать лет прошли без тебя. Ты как будто в дымке. Но смотрю наши фотографии, и на мгновение кажется: все эти тусовки отгремели вчера. Только памяти не надо доверять без оглядки, она словно какой-то дурман впрыскивает в кровь, заставляя поверить в небылицы. Нет, мой друг, ты далеко. Между нами тысячи лет.
Каждый день твоего рождения я плачу над этими фотками и размышляю, как же много важных минут у нас украла сучка-судьба.
Мы с тобой дрались против пятерых. Каждый из нас убил бы за другого. Оба без братьев, но зачем кровный, преподнесённый слепым жребием судьбы родственник, если есть настоящий друг, с которым встретились, прошли кучу заруб и стали братьями по собственной воле? Второго такого человека рядом со мной не было и, конечно, не будет. Я понадеялся, что парень с курсов будущих родителей поможет мне снова разыскать в грохоте серых будней богатство мужской дружбы. Какое там! Всего лишь случайный прохожий. Видимо, мне отмерено на жизнь всё самое важное в одном экземпляре: одна любовь, один сын, один друг.