Очевидно, если Бог захочет за что-нибудь покарать эмигранта, Он отнимает у него нансеновский паспорт, отправляет в СССР… И вот несчастные люди поехали.
Но некоторые из них уезжали, все-таки не совсем с легкой душой. Уговоры родных и друзей ослабляли их уверенность в полной разумности путешествия. И потому нередко подобные возвращенцы сговаривались с остающимися: написать им «оттуда» всю правду о новой жизни на родине. А чтобы правда свободно миновала цензуру, заранее вырабатывался условный язык, достойный Эзопа.
Вот несколько характерных примеров из такой переписки с друзьями. Случаи, рассказанные мне лицами, непосредственно получившими письма «оттуда».
Одна возвращенка условилась со своими знакомыми: «если я напишу вам красными чернилами, не верьте ни одному слову: это значит, что все надо понимать наоборот. Если же напишу черными – верьте всему».
И через два месяца знакомые получают из СССР послание, написанное черными чернилами:
«… Мы устроились в Киеве превосходно… Муж сразу получил место инженера на заводе… квартира у нас прекрасная, в три комнаты, светлая, сухая. Я занимаюсь хозяйством, хожу за покупками. Дешевизна удивительная, обилие продуктов поражает после жизни во Франции. У нас все есть, все без карточек: хлеб, мясо, масло, яйца, овощи, макароны… И единственное, чего я не смогла здесь достать, это – красных чернил».
А другая семья возвращенцев условились со своими оставшимися друзьями так: если им удастся устроится на родине действительно хорошо, они сообщат, что получили квартиру на первом этаже. Если не очень хорошо – на втором. Если очень плохо – на четвертом…
И в полученном через несколько месяцев письме, после всевозможных восторгов, говориться:
«В общем, все прекрасно, все чудесно. И только одно немного неудобно: поселились мы слишком высоко: на шестом этаже».
А одна дама, попавшая в Одессу, зовет свою приятельницу, которая тоже не прочь была бы уехать, но которой жутко везти в дальнюю дорогу двухлетнюю дочь Наташу:
«Дорогая моя, обязательно приезжайте: здесь все чудесно. Не переменяйте решения. Как только Наташа выйдет замуж, сейчас же забирайте ее вместе с мужем и в путь дорогу. Жду с нетерпением».
И еще мне рассказывали… Один инженер-возвращенец перед отъездом распродал квартирную обстановку, взял из сберегательной кассы свои сбережения, накупил одежды, обуви, белья, поехал… А потом от него письмо:
«Устроили меня по моей специальности в Астрахани: смотрю за лошадьми, работа хорошая, не трудная. Жилплощадь просторная, там же, где лошади, так что на службу не нужно далеко ездить, терять время. А что касается заработка, то он очень приличный. Главная моя задача теперь – одеться, как следует, купить костюм, ботинки, немного белья…»
А одна старушка, мечтавшая попасть в Екатеринодар, пишет: «Живу на Алтае и очень довольна. Воздух прекрасный, здоровый, не то, что у вас, возле завода… Жаль только, что неприятность случилась: разбила любимый свой чайник».
А насчет чайника старушка перед отъездом условилась: если напишет, что отбила носик, это означает полное разочарование.
Кто из нас, эмигрантов, не видел во сне, будто он неожиданно попал в Советскую Россию, в свой родной город? Документов нет, пристанища нет… Каждый милиционер на углу может остановить… Кругом незнакомые люди, ни к кому обратиться нельзя: названия улиц новые, названия учреждений – тоже, в разговоре легко себя выдать…
И вдруг, навстречу, – старый приятель. Постарел, поседел, но – он. Без сомнения. Останавливается, всматривается. И на лице загадочная ехидная улыбка:
– Это ты, дорогой мой. Вернулся? Здравствуй. А ну-ка идем, голубчик, в милицию!
Ужасны эти кошмарные сны. В страхе просыпался от них эмигрант, испуганно раскрывал глаза, тревожным взглядом окидывал свою убогую комнату. И какая радость охватывала, когда в прояснившееся сознание проникала чудесная мысль: на чужбине! В чужой свободной стране!
Несчастные, несчастные возвращенцы. Наверное, и они раньше видели подобные сны. Просыпались, как все мы, ощущая счастье и радость действительности.
А теперь им уже никогда не проснуться!
Кошмар сделался явью.
«Россия», рубрика «Маленький фельетон», Нью-Йорк, 2 ноября 1948, № 3995, с. 3.
Пропавшее слово
Проводил я последнее лето в Альпах на одной русской ферме.
Предполагая написать там политический очерк для одного иностранного журнала, привез я необходимый материал – книги, газеты, всевозможные вырезки, выписки. И погрузился в работу.
Прекрасные были эти дни на альпийских высотах – то прозрачные, ясные, среди торжественного молчания природы, то облачно грозовые, грохочущие громами, заполненные лесным гулом, шумом внезапно рождающихся водопадов.
Однажды, в конце лета, когда работа моя уже приблизилась к концу, за обедом у нас с хозяином фермы зашел разговор о текущих событиях. Заговорили, как обычно, о возможности войны. И хозяин вдруг спрашивает:
– А вы не хотели бы повидать нашего русского отшельника? Я совсем забыл о нем рассказать. Живет он километрах в двенадцати от нас за горой. У него там маленькая лачуга. Кругом – никого. Разводит для себя огород. Питается, кроме того, ягодами, ежевикой, черникой. Поселился он в наших краях лет десять назад, приехав сюда из Парижа после смерти жены. И помню я, еще тогда, перед началом последней войны, когда мы познакомились, удивительно верно предсказал он все, что произойдет в ближайшие годы. Хотите, на днях отправимся вместе к нему?
День для визита к отшельнику мы выбрали очень удачный. Небо было чистое, без малейшего облачка; солнце грело уже по-осеннему нежно; прозрачный воздух сближал горы, обманчиво скрадывал расстояние. Обогнув нашу гору, мы попали в долину, из которой мой спутник повел меня по крутой тропинке куда-то наверх в заросли.
– Ну вот мы и пришли, – сказал наконец он, указывая на небольшую хижину, прилепившуюся к отвесной скале. – Только никого, как будто, не видно. Может быть он внутри дома? Посмотрим.
Жилище оказалось пустым. В ожидании, пока отшельник вернется, мы расположились в стороне на траве.
– А не лучше ли подождать с завтраком? – нерешительно спросил я, видя, что приятель мой принимается за еду. – Удобнее было бы – с ним…
– Нет, нет. Не беспокойтесь. Он все равно ничего этого есть не будет. В прошлый раз, помню, принес я ему с фермы и масла, и мяса, и яиц. А он приказал обратно все взять. Единственно на что согласился, принять кое-какую одежду.
Позавтракав, мы прождали еще около часа. И вот, наконец, раздался треск, раздвинулись ветви кустов, и на поляну выбежала черная мохнатая собака, а за нею показался худой старик, нагруженный вязанкой сухих сучьев. Увидев нас, он остановился, опустил ношу и некоторое время молча неподвижно стоял.
– Не удивляйтесь, дорогой мой, это я, – весело сказал мой спутник, поднявшись с травы. – Здравствуйте.
Оп подошел к отшельнику, поздоровался с ним и что-то стал говорить. Несколько минут они так беседовали, и наконец старик направился ко мне, с благожелательной улыбкой протянул руку:
– Очень рад познакомиться.
Голос у него был мягкий, проникновенный. В улыбке чувствовалась мудрая покорность судьбе. И в голубых глазах на загорелом, окаймленном седыми волосами лице, был разлит благостный душевный покой.
Несколько часов мы провели на поляне в дружеской беседе. Отшельник, молчавший вначале, постепенно разговорился, с искренней простотой без всякой рисовки, стал рассказывать о своей жизни здесь, об огороде, о преданном своем псе, который привык питаться сырыми овощами и ягодами.
– И неужели вас не тянет назад, в город или хотя бы в деревню? – с любопытством спросил мой приятель, который, будучи человеком практическим, относился к отшельнику с некоторой снисходительностью и смотрел на него просто как на чудака. – Я бы такой жизни долго не выдержал.
– Да, может быть. – Старик застенчиво улыбнулся. – Конечно, иногда я отлучаюсь. Бываю в соседней русской церкви. Изредка хожу в мэрию, когда это нужно для выполнения формальностей. Но вообще отсюда мне никуда не хочется уходить.
– И не кажется, что все это очень однообразно?
– Отчего же. Однообразие и разнообразие зависят от самого человека. Для вас на ферме событие, когда корова отелилась. А для меня событие, когда калина зацвела. А в городе разве не однообразие? Одна и та же служба весь день. Одни и те же развлечения. Вы думаете, что здесь все всегда одно и то же. А на самом деле каждый день – что-то новое. В каком освещении ни видел я свои скалы! То они – серые, то голубые, то розовые… Набежит облачко – и все сразу меняется. И лес, и поляны. Зимой мне кажется, будто я уехал куда-то далеко от летних картин. Весною, наоборот, возвращаюсь из зимней поездки, осматриваю побеги, новые листья… И гости у меня тоже бывают. Тучка забредет, сядет за горку. Заяц на поляну выскочит. Новый ручеек, вдруг, образуется. В общем, все хорошо, слава Богу.
– Так, так, – недоверчиво проговорил мой приятель. – Конечно, все дело вкуса. Ну, а теперь на другую тему. Вот я рассказывал моему другу о том, что вы очень хорошо угадываете события… Как вы думаете, чем окончится новая война, если она действительно начнется в ближайшем будущем?
– Что вы, что вы… – испуганно проговорил отшельник. – Как я могу угадывать будущее, если прошедшее для меня тоже загадка?
– Ну, нет, не скромничайте. У вас есть это самое… Дар предвидения. А вы, наверное, читали, какие события назревают сейчас.
– К сожалению, я очень редко вижу газеты. Иногда только, случайно.
– Между прочим, у меня здесь, на ферме, много газет, – нерешительно заговорил в свою очередь я. – Если хотите, могу на днях принести. Кроме того, есть и различные вырезки с речами ответственных политических деятелей.
– О, нет, благодарю вас, – тревожно возразил старик. – Господь с ними! Сейчас, когда весь мир изолгался, читать речи, – засорять только душу.